– Да-а, Юрий Леонидович, – покачала головой Лиза. – Мы с вами ровесники, одно поколение, но между нами есть разница. Вы все недоброе, лживое, бездарное вокруг замечаете только тогда, когда это касается вашей личной судьбы, вашего благополучия. А мы видим в этом угрозу всему, ради чего было потрачено столько слез, крови, сил, надежд, радостей, разочарований… Я согласна, многое нужно перетряхнуть, но историю народа подправить нельзя: что было, то было. Её нужно обновлять, но нельзя каждый раз начинать сначала!
– Эге, ребята! – раздался голос Вадика, услыхавшего слово «перетряхнуть», – да вы, я вижу, оба «невыездные». Я бы вас дальше Монголии не пустил!
Лиза пожала плечами, сняла трубку телефона, набрала номер, выслушала длинные гудки и вдруг спросила:
– А вот Луковников, по-вашему, честный коммунист?
Она нехотя повесила трубку.
– Трудно сказать… Коммунист проверяется властью, – медленно ответил Колюжный.
Лиза снова набрала номер. Снова никто не ответил.
– Ничего не могу понять. Где же Дергачев? – тревожно спросила она. – Что-то случилось! Надо идти…
Лиза торопливо подошла к своему дому. В скверике, на детской площадке, сидел на деревянном крокодиле Дергачев и курил.
– Леха, – в тревоге спросила она. – Ты здесь?
– Как видишь, – спокойно откликнулся он.
– Опять что-нибудь стряслось?
– Стряслось, – невозмутимо подтвердил Дергачев. – Наш театр прихлопнули…
– Как, совсем? – остолбенела Лиза.
– Совсем. Кончен бал, погасли свечи…
– Но как это произошло?
– Очень просто. – Режиссер был по-прежнему невозмутим. – Пришли, поздоровались и попросили очистить помещение. Теперь там будет клуб юных моряков. Свистать всех наверх!
– Перестань паясничать! – прикрикнула Лиза. – Какой клуб? Нельзя быть такой размазней, надо драться! Завтра я поговорю с одним человеком…
– А я и не пошевелюсь, – вяло отозвался Дергачев. – С кем драться? Все закономерно. Нужно трезво смотреть на вещи. Кому нужно это сволочное искусство? Люди вкалывают, работают, выматываются, а тут еще это художество – будь оно проклято! – лезет в душу, саднит, попрекает, заставляет, скотина, переживать. Люди, конечно, разрешают себя развлекать, но думать – уж извините! Все к лучшему в этом лучшем из миров: не будет театра – будут юные моряки… Вообрази, какой восторг! – продолжал он. – В наш подвал принесут тазы, нальют туда воду, пустят кораблики, будут греметь оркестры, дуть ветры, колыхаться флаги расцвечивания! Полный… восторг… А ведь я хорошо начинал! – В его голосе послышалось отчаяние. – О дипломном спектакле даже «Советская культура» рецензюшку тиснула… Карт-бланш в областном театре… Твори, выдумывай, пробуй! И вот вам…
– Перестань, я тебе говорю! – Лиза с трудом подняла его со скамейки.
– Слушай, – внезапно сказал Дергачев и затушил сигарету в пасти крокодила. – Беги от меня, я же тебе давно говорю… Со мной пропадешь! Я неудачник, ничтожество… У меня ничего нет…
– У тебя есть талант! – твердо сказала Лиза.
– Ну и что? Кому он нужен, талант!
– Не будь бабой, возьми себя в руки! – Она почти потащила его к подъезду.
– Плюнь на меня! – твердил Дергачев. – Вот так! – Он два раза плюнул. – Вернись к мужу. Он отличный парень, он любит тебя и удивительно моет полы!
– Прекрати! – свирепо приказала Лиза. – Или я действительно тебя брошу.
– Бросай! – согласился он и сел на другую скамейку.
– Я ухожу, – предупредила Лиза.
– Иди.
Она резко повернулась и пошла, но когда она приблизилась к подъезду, Дергачев неожиданно окликнул ее…
– Лиза!
– Ну, что тебе? – остановилась она.
– Лиза, я пропадаю!
Прошло время. И вот наступил день, когда бюро райкома рассматривало вопрос о работе «Алгоритма».
Зал заседаний. За длинным полированным столом расположились члены бюро во главе с первым секретарем Борисовым. Дальше на стульях, поставленных в несколько рядов, устроились приглашенные: директор Пыжов, секретарь партийной организации «Алгоритма», Луковников. Тут же кое-кто из аппаратчиков, пришедших на обсуждение неординарного вопроса, – Саблина, Аношкин, Бурминов… Лиза и Марченко сидят в разных концах зала.
В одном из углов виден большой стенд, посвященный строительству мемориала «Молодость мира». У стены на подставках – несколько макетов монумента, отличающиеся один от другого так же, как «Дискобол» отличается от «Рабочего и колхозницы».
Семернин наклонился к Борисову и вполголоса докладывал:
– Скульптор, архитектор, прораб приедут через час. Я всех обзвонил…
– Рановато… Думаю, с Пыжовым так быстро не управимся, – задумчиво ответил Борисов.
– Перезвонить? – с готовностью спросил Семернин.
– Ладно, не надо. Нужно учиться работать сжато. Ленин на заседаниях Совнаркома штрафовал разговорчивых докладчиков, – быстро ответил Борисов и громко обратился к собравшимся: – Давайте, товарищи, начнем заседание бюро районного комитета партии. Первый вопрос… «Отчет директора вычислительного центра «Алгоритм» коммуниста Пыжова о его участии в организации производственного процесса и коммунистическом воспитании коллектива». Есть предложение сначала послушать товарища Пыжова, потом дать слово организационному отделу. Других предложений нет? Пожалуйста, Федор Федорович!
Пыжов энергично встал, вышел на середину, поменял очки для дали на очки для чтения, разгладил бороду и начал:
– Товарищи! Я счастливый человек… Мне выпало соучаствовать в зарождении советской электронно-вычислительной техники. Двадцать пять лет назад партия доверила мне руководство «Алгоритмом». Вспоминаются наши тесные три комнатки, заставленные громоздкими, несовершенными с сегодняшней точки зрения первенцами отечественной электроники. А теперь: стекло и бетон, чудо-техника, врученная нам народом! Многое пришлось пережить за два с половиной десятка лет. Было время стихийной, восторженной, но бессистемной компьютеризации… Бывали периоды непонятного охлаждения. Были неудачи, неудачи серьезные, но вместе с тем были успехи. И не нужно забывать о них! Однако сегодня я хочу говорить не о наших достижениях – они общеизвестны сегодня следует говорить о наших резервах, недостатках, провалах, если хотите! И начну я, товарищи… с себя…
Слова Пыжова воспринимались по-разному: у большинства членов бюро постепенно проявлялось на лицах доброжелательное отношение, секретарь партийного бюро «Алгоритма» смотрел на руководителя преданными глазами, Луковников не находил себе места, Саблина поглядывала на Лизу так, словно говорила: «Я же тебя предупреждала». Лицо Борисова было совершенно непроницаемо. Кивком головы он подозвал к себе Семернина, сказал что-то неслышное, и тот с преувеличенной осторожностью вышел в приемную.
– Ну, как там? – с интересом спросила его секретарша Нина Ивановна.
– Все-таки Пыжов – грамотный мужик, – ответил помощник, – сразу начал каяться. А самокритика – единственное патентованное средство против критики. Выкарабкается!.. – Он направился к выходу, но у самой двери обернулся и попросил секретаршу: – Нина Ивановна, к четырем на утверждение проекта явятся авторы монумента. Того, что в сквере. Пусть заходят ко мне, еще раз пройдемся по позициям…
– Хорошо, Никита Эдуардович, – ответила та и сняла трубку зазвонившего телефона. – Нет, сейчас идет бюро… Да, Мельникова на бюро… Нет, вызвать не могу… Всего доброго!
Мы снова в зале заседаний. Пыжов, побагровевший, но явно довольный, собирал листочки бумаги.
– Вы закончили, Федор Федорович? – спросил Борисов.
– Да, Вячеслав Павлович, у меня пока все.
– Ну что ж, выступление достаточно самокритичное. Прошу высказываться покороче – мы уже выходим из регламента. Вопросы к докладчику есть?
– Можно реплику? – поднял руку Луковников.
– Потом. Сейчас – вопросы, – ответил Борисов.
– Федор Федорович, – обратилась к Пыжову член бюро, женщина, похожая на заслуженную учительницу, – я не специалист… Но все-таки… Серьезные нарушения в организации производственного процесса вы мотивировали объективными причинами и даже ссылались на прямые указания вышестоящих товарищей. Назовите хоть одно имя!
– Вера Анатольевна, – вздохнув, ответил он. – Имя им – легион!
Зал сочувственно заулыбался. Луковников чертыхнулся и уткнулся глазами в пол.
– Теперь послушаем наш орготдел, – строго поглядев на Пыжова, продолжил Борисов. – Кто будет докладывать? Товарищ Марченко? Пожалуйста…
Марченко сосредоточенно вышел на середину, развернул текст выступления, обвел глазами собравшихся, задержавшись при этом на Лизе, потом начал:
– Товарищи! Партийные организации района, выполняя постановления нашего недавнего пленума, руководствуясь материалами городской отчетно-выборной конференции, проводят определенную работу. В коллективе вычислительного центра «Алгоритм» немало делается для выполнения плановых заданий и воспитания трудящихся. Вместе с тем руководство этого центра далеко не в полной мере использует существующие резервы. В ходе работы комиссии районного комитета партии выявлено…
В подъезд райкома вошел Дергачев, одетый в свитер и потертые вельветовые джинсы. Постовой милиционер остановил его:
– Ваш партбилет?
– Не состою…
– Тогда пусть вам закажут пропуск.
– А если я здесь никого не знаю?
Молчание.
– Вы по какому вопросу? – осторожно поинтересовался милиционер.
– Хочу выяснить, в чем смысл жизни, – ответил Дергачев. – Может, вам это ведомо? Скажите – и я уйду…
– У вас настроение… – отозвался милиционер, – а я, между прочим, при исполнении… Вам кто нужен-то?
– Мельникова.
– A-а, Елизавета Андреевна! – с мужским пониманием воскликнул постовой. – Сейчас проясним!
Он снял трубку.
И опять – зал заседаний. Марченко как раз заканчивал выступление:
– Итак, товарищи, в целом положение в «Алгоритме», бесспорно, нелегкое. Но выслушав здесь откровенную и самокритичную речь Федора Федоровича, я укрепился в том, что он полностью владеет ситуацией и сможет исправить положение дел в самое ближайшее время. Это – позиция отдела.