Марченко сел на место, Саблина, наклонившись к нему, сказала что-то одобрительное.
– Ну, что ж, товарищи, такова позиция заведующего организационным отделом, – спокойно подытожил Борисов. – Вопросы будут?
– Будут! – поднялся насупившийся Бурминов. – Иван Васильевич, а почему в подготовленной справке, – он помахал скрученными в трубочку листками ксерокса, – не нашел отражение тот факт, что Пыжов практически подмял под себя партийное бюро и прием в партию осуществлялся только по его личным указаниям?
– Семен Григорьевич, – сочувственно отозвался Марченко, – если вы считаете, что Пыжов пользуется у подчиненных слишком большим авторитетом, то мне, как говорится, крыть нечем! Впрочем, замечание справедливое, и мы укажем работнику, готовившему справку…
– Каково мнение секретаря партийного бюро «Алгоритма»? – поинтересовался Борисов.
– Разрешите мне высказаться позже! – оглянувшись на Пыжова, попросил тот.
– Ладно… Подумайте хорошенько, – согласился Борисов и продолжал: – Подготовка этого вопроса была поручена нашему молодому инструктору Мельниковой. Это – её первый бал! – пошутил он. – Елизавета Андреевна отнеслась к порученному делу творчески. Надеемся, что в её выступлении прозвучат полезные выводы и предложения…
Лиза встала, волнуясь.
– Знаете… – неуверенно начала она. – Я не сразу решилась сказать то, что сейчас скажу… Но это необходимо! – Ее голос окреп. – Ни справка, розданная членам бюро, ни выступление Ивана Васильевича Марченко не отражают действительного положения дел в «Алгоритме». Я готовила этот вопрос и говорю со всей партийной ответственностью. Конечно, за устоявшимися аппаратными оборотами можно спрятать все. За «отдельными недостатками» – развал работы, за «неиспользованными резервами» – полное равнодушие к делу, за «ослаблением партийного влияния» – бесправное, холуйское положение первичной парторганизации… Скрыть можно все, но от кого и зачем? От людей ради их блага? Но почему мы считаем себя умнее, дальновиднее, идейнее остальных? Только потому, что они – остальные – доверили нам наши должности, доверили власть? Мы привыкли к тому, что нам верят. Мы наивно полагаем людскую доверчивость качеством незыблемым, а ведь это всего лишь счет в сберкассе, который, если его не пополнять, растает быстро и незаметно! Оттого что сегодня мы оправдаем Пыжова, люди не перестанут думать о нем иначе. Но так спокойнее: не нужно заниматься кадровыми перестановками, да и каждый из нас увереннее, надежнее почувствует себя в своем кресле. А люди? Ничего – поговорят и разойдутся… Да? Есть ложь во спасение, которую иногда можно понять и простить. Но есть ложь во спокойствие – и это самое страшное, невозможное для настоящего коммуниста. Мы надеемся, что наше маленькое вранье затеряется в бескрайнем океане правды. Но ведь так рассуждаем не только мы! И дело кончится тем, что правда утонет в океане лжи! Захлебнется…
По мере того, как говорила Лиза, менялось выражение лиц участников заседания. Члены бюро перешептывались и со смешанным чувством одобрения и удивления поглядывали на молодого инструктора. Аношкин торжествующе толкал в бок Бурминова. Луковников глядел на Лизу горящими глазами. Секретарь партийного бюро «Алгоритма» старался не смотреть в сторону своего насупившегося руководителя Пыжова. Марченко качал головой и что-то говорил на ухо сумрачно кивавшей Саблиной. Борисов пристально всматривался в Лизино лицо.
– Захлебнемся! – с силой повторила Лиза и после паузы совершенно другим тоном, деловито сказала: – А теперь конкретно о Пыжове и ситуации на вычислительном центре «Алгоритм».
В приемной томилась творческая группа монумента «Молодость мира».
– Назначали на четыре часа, а сейчас уже без четверти шесть! У меня лекции! – возмущался архитектор в лайковом пиджаке.
– Привыкайте, – обреченно посоветовал худой как щепка скульптор Перцов. – Чем монументальнее заказ, тем больше вокруг него суеты. Главное, чтобы не приказали еще одного младенца добавить. А то появилось мнение, что мы хотим в граните и мраморе пропагандировать семью с одним ребенком… Вся композиция к черту полетит!
– Мне бы ваши проблемы! – вмешался загорелый жилистый прораб. – Главное, чтобы дали настоящих строителей, лучше из «Спецмонтажа». От субботников только беспорядок. Одни яму выкапывают – другие закапывают, одни мусор приносят – другие уносят. Все пылают энтузиазмом, а стройка ни с места!
– Я ухожу! – тонким голосом вскричал архитектор.
– Куда? – обреченно спросил скульптор Перцов.
– Товарищи, товарищи! – вмешалась Нина Ивановна, секретарша. – Вячеслав Павлович просит его извинить и подождать, если можно. Рассматривается очень важный вопрос!
– Подождем… Куда же мы денемся…
Неожиданно дверь отворилась – из конференц-зала вышел багровый Пыжов.
– Ну, обошлось? – участливо спросила Нина Ивановна.
– Отставка без мундира, – ответил тот, вяло махнул рукой и добавил уходя: – Будет звонить жена, ничего ей не говорите, а то еще инфаркт хватит… Скажите: все хорошо…
Следом за ним, переговариваясь, закуривая на ходу, вывалились распаренные участники заседания.
В коридоре Лизу поджидал Семернин:
– Ну что, сподвижница, пролила первую кровь? Схарчила Пыжова? Теперь со «строгачом» хрен он получит, а не персональную пенсию…
– Поделом!.. Надо быть честным человеком! – устало ответила Лиза.
– Милая моя большевичка, – покачал головой Семернин, – на честности можно сгореть почище, чем на вранье… Не обращала внимание: раньше говорили «сгорел», когда человек уработался до смерти, а теперь говорят «сгорел», когда тебя по службе срубали! Смотри, сподвижница, по белой нитке ходишь! Кстати, хочешь – скажу, кого на директора «Алгоритма» смотрят!
– Кого?
– СС и ДСП.
– Что?
– Совершенно секретно и для служебного пользования, – расшифровал Семернин. – Твоего Луковникова, вот кого! Удивил?
– Нисколько… Прекрасная кандидатура.
– Современно мыслишь, далеко пойдешь. Ты уж тогда меня не забудь!
– Никита, отстань!
– Зачем обижаешь? Слушай сюда: я твоего режиссера трудоустроил. Непросто было – его многие по прошлым исканиям крепко запомнили. Пришлось подключать Борисова. По-моему, он так и не поверил, что я хлопочу из одной любви к искусству…
– Нет, правда устроил? – просияла Лиза.
– Какие шутки в реконструктивный период! – картинно обиделся Семернин и скрылся в боковом коридоре.
Когда Лиза вошла в комнату орготдела, ее соседи уже сидели на своих местах. Аношкин встретил сослуживицу аплодисментами:
– Ну, Елизавета Андреевна, не ожидал! Цицерон, Плевако, Вышинский! Если вас назначат на место Марченко…
– Тогда в профсоюзы не уйдешь? – язвительно спросила Саблина.
– Тогда ни с места!
– Вот что, Мельникова, – строго сказала Саблина. – Звонил милиционер с вахты… Там тебя в сквере какой-то мужчина дожидается. Уже часа два… Дергачев… Есть у тебя такой?
Лиза кинулась к раскрытому окну и увидала, что в скверике, перед зданием райкома, на скамейке сидит Дергачев.
– Леха! – крикнула она, и Дергачев поднял голову.
– Лизка, у меня для тебя потрясающая новость! – сложив руки рупором, громко отозвался он.
– И у меня новость! – засмеялась она и побежала к двери.
– Мельникова! После работы не уходи, поговорить надо! – бросила вдогонку Саблина.
– Ладно! – на бегу пообещала Лиза.
– Ладно! – передразнила Саблина. – Вот уже и мужиков начала в райком водить. Поздравляю!
– Ну, и что! – пожал плечами Аношкин. – Может, так оно и надо в период ускорения?
Из окна было видно, как инструктор райкома партии с ходу бросилась в объятия режиссера.
Лиза и Дергачев, обнявшись, сидели на лавке.
– Ну, какая у тебя новость? Говори! – теребила Лиза.
– А у тебя?
– Сначала ты! Я слушаю! – не уступала Лиза.
– Только не падай в обморок! – торжественно начал он. – Меня зовут обратно в облтеатр! И самое сногсшибательное: я никого не просил, пришли сами и просят вернуться!
Лиза сделала вид, что эта новость для нее – полная неожиданность:
– Ну, вот видишь, я же говорила, что ты талант, а талант всегда пробьется, – тихо проговорила она.
– Да, ты права, – согласился Дергачев. – Наверно, действительно пробьется. Кажется, я слишком мрачно смотрел на вещи… А теперь выкладывай свои новости!
– Я сегодня первый раз в жизни выступала на бюро, – с готовностью заговорила Лиза. – Трусила жутко! Представляешь, Марченко переписал мою справку, слепил проект решения, да еще в последний момент вместо меня вызвался докладывать вопрос!..
– Колоссально! – кивнул Дергачев, думая о своем. – Ты только подумай, в понедельник я могу начать репетиции! Спектакль у меня весь в голове!
– В понедельник?.. – переспросила Лиза и, сияя, предложила: – Тогда на субботу и воскресенье давай поедем в Елоховск!
– В Елоховск? – переспросил режиссер.
– Ну, конечно, к моему отцу… Мы же так давно собирались!.. Леша, а ты слышал, что я тебе рассказывала? – вдруг спросила она.
– А что ты мне рассказывала?.. Да, конечно, мы едем в Елоховск…
Лиза с тяжелой хозяйственной сумкой в руках терпеливо стояла возле детского сада. Наконец из дверей вышла Саблина, ведя за руку внука. И они медленно пошли по улице.
– Последний в группе остался! – сообщила Саблина. – Некогда родителям… Слава богу, родить время нашли – и то спасибо!
– Жизнь такая – одна надежда на бабушек! – улыбаясь, сказала Лиза.
– Ну да… Как отругаешь, так сразу – теща, а как с ребенком посидеть, так сразу – бабушка! – не унималась Саблина.
– Бабушка, – вмешалась внук. – Мама просила передать, что они с папой поздно придут.
– Знаю… – ворчливо ответила та и погладила мальчика по голове. – Слушай, Мельникова, а куда ты столько продуктов накупила?
– Мы к отцу едем, в Елоховск.
– С этим… С режиссером?
– Да.
– Значит, плотно разводишься?
– Плотно.