– Все оригиналы я тщательно храню, – семеня рядом, информировал № 85. – Они от руки написаны…
– С меня хватает, что я ваше говно вожу, – отрубил Курылев, впрыгнул в кабину и захлопнул дверцу.
Но упорный изолянт все никак не отставал. Понимая, что сквозь рев заведенного мотора Мишка его не слышит, он совершал пальцами такие движения, словно резал бумагу. Вероятно, он обещал показать заинтересованным лицам и те купюры, которые на правах главного редактора делал в статьях и заметках…
Сбитый с толку этой назойливостью, Курылев сам не заметил, как оказался в «Кунцево», возле домика № 55. А ведь зарекался! Спецнацгвардеец, дежуривший возле новенькой будки, завидев Мишку, блудливо заулыбался и махнул рукой. И хотя Курылев понимал, что парень фамильярничает совсем не из-за Лены, а из-за этих чертовых секс-кадриков, но все равно было неприятно и горько.
Лена в палисаднике возилась с клубникой, кажется, обрезала усы. Увидав знакомую машину, она поднялась с колен и, упершись руками в бедра, выгнула затекшую спину. Но у Мишки от этого обыкновенного огородного телодвижения сердце налилось тяжкой истомой. А Лена тем временем сняла с головы косынку и поправила волосы, что на их языке жестов означало: сегодня они увидеться не смогут. Курылев в ответ приложил правую руку к левой стороне груди и, уже проехав участок № 55, еще раз глянул на Лену через боковое зеркало: она стояла, уронив руки, и печально глядела вслед машине. Мишка сразу подумал вот о чем – при первой же встрече нужно будет предостеречь ее от таких взглядов! Он даже мысленно хотел сформулировать, каких именно взглядов, чтобы потом доходчивей объяснить Лене, но не успел… Произошло то, чего Мишка никак не ожидал. Она вдруг торопливо повязала косынку вокруг шеи, наподобие пионерского галстука. А это на их секретном языке означало, что стряслось нечто чрезвычайное – подробности в тайнике!
Тайник Мишка оборудовал на параллельной Пятой улице в щели между бордюрными камнями. Правда, если говорить честно, этим тайником они еще пока ни разу не пользовались. Да и разработанный Курылевым язык жестов тоже пока служил им в основном для нежных развлечений – ладонь, приложенная к сердцу, означала «Я тебя люблю!». «Ми-ишка! – Лена, помнится, от удовольствия захлопала в ладоши. – Ты настоящий конспиратор! А как будет “Я тебя очень люблю”?» Курылев глубоко задумался, даже привстал с разложенного интендантского дивана, потом снова приложил ладонь к сердцу, а затем приставил перпендикулярно к горлу, как делают, если хотят показать, что уже совершенно сыты. «Ну и дурак!» – обиделась Лена…
Записку Мишка решился прочитать, только миновав третий КПП. В ней, как и договаривались, печатными буквами по школьным клеточкам было написано:
Я БЕРЕМЕННА.
6
Культурно-историческое общество имени матери адмирала Антонины Марковны Рык (в девичестве Конотоповой) выросло в Демгородке на базе легального кружка «Переосмысление», основанного изолянтом № 739 – бывшим столичным префектом. В свое время он печально прославился тем, что продал иностранцам набережную Москвы-реки от Крымского моста до высотки на Котельниках, причем левую сторону – голландцам, а правую – южноафриканцам. Главной задачей кружка, а позже и общества являлись «переосмысление и суровая оценка своей антинародной деятельности, решительное самоперевоспитание и активный труд на благо возрождающейся России». Однако регистрационное удостоверение обществу генерал Калманов выдал лишь после того, как оно способствовало выявлению двух враждующих подпольных групп – «Истинных демократов» и «Подлинных демократов», замышлявших вернуть к власти соответственно каждая своего бывшего президента. Подпольщиков приговорили к трем месяцам принудительных работ на общественном картофельном поле с отсрочкой до начала огородного сезона.
Считалось, теперь никаких злокозненных организаций в Демгородке не осталось, за исключением легендарной террористической группы «Молодые львы демократии», точнее, одного из ее глубоко законспирированных ответвлений. Однако поговаривали, будто никаких подпольных львов в Демгородке не водится, а слухи о них специально распускаются по указанию коменданта Калманова, надеющегося таким образом выцыганить у министра национальной безопасности несколько штатных единиц в особый отдел.
Едва учредившись, культурно-историческое общество имени А. М. Рык (Конотоповой) обратилось в инстанции с убедительной просьбой разрешить на сцене демгородковского клуба поставить какую-нибудь пьесу с активно-благонамеренным сюжетом. Узнав про затею огородных пленников, Избавитель Отечества поначалу только усмехнулся, а потом задумался и принял, как всегда, необыкновенное решение: он приказал специально для изолянтского драмкружка написать пьесу, где популярно и образно излагалась бы история краха псевдодемократического антинародного режима. Более того, в будущем спектакле поселенцы должны играть не каких-нибудь воображаемых персонажей, а самих себя!
Что и говорить, задача ставилась нелегкая, ведь речь шла о совсем еще свежих, не улегшихся в прокрустово ложе исторической науки событиях. Объявили конкурс с большим премиальным фондом. К всеобщему изумлению, победил драматург Вигвамов, известный своими трагедиями из жизни Льва Троцкого, а в последние годы работавший ночным разносчиком пиццы в Филадельфии. Адмиралу Рыку, лично просматривавшему все присланные на конкурс рукописи, очень понравилось название «Всплытие» и то, что пьеса написана в стихах:
Ужель пришла пора возмездий и утрат?
Ужель пришел конец терзаниям бессонным?
Ужель народный гнев вот-вот поставит мат
Как сионистам, так и всем масонам?!
Дойдя до этих строк из монолога экс-ПРЕЗИДЕНТА, Иван Петрович хлопнул ладонью по машинописным страничкам и сказал: «Беру!» Все настойчивые уговоры помощника по творческим вопросам Н. Шорохова отдать пальму первенства проверенному писателю-патриоту оказались безрезультатны. «Ты, Коля, ничего не понимаешь! – отвечал Избавитель Отечества. – Это же самый смак, когда вороны друг другу глаза клюют!»
Поскольку никаких дипломатических отношений между Россией и США в ту пору не было, Вигвамов был обменен на американского эксперта по разоружению, которого в момент переворота обнаружили в Главном бункере: он пил виски со льдом, положив ноги на пульт с российской ядерной кнопкой. Прилетев на Родину и поселившись в квартире бывшего вице-мэра Москвы, драматург энергично доработал пьесу согласно замечаниям и рекомендациям Избавителя Отечества и научного коллектива Академического института истории национального избавления (АИИНИ).
Первое публичное чтение пьесы «Всплытие» состоялось в демгородковском клубе вместо очередного воспитующего фильма и вызвало возмущение даже больше, чем ненавистная порнуха. Подавляющее большинство изолянтов (за исключением активистов драмкружка) наотрез отказались исполнять роли, откровенно говоря, списанные с них самих, и пригрозили переправить коллективный протест в Международный Красный Крест! Толстый подполковник Юрятин, задыхаясь, бегал по сцене и грозил ввести беспрерывный показ порнографической кинопродукции. Бесполезно!
С докладом о возникших трудностях в Москву на вертолете вылетел генерал Калманов. Избавитель Отечества его принял, спокойно выслушал и, поигрывая серебряной подзорной трубочкой, подошел к заиндевевшему окну своего кремлевского кабинета. «А зима-то какая нынче, – молвил он. – Настоящая русская зима!»
После этого в Демгородке начались непрерывные перебои с углем, и центральная котельная в целях экономии была вынуждена снизить температуру в изолянтских домиках до критической: чай, конечно, в стакане не замерзал, но ложечка в него всовывалась уже с трудом. Повторная читка пьесы состоялась в хорошо натопленном клубе и прошла – извините за невольный каламбур – в гораздо более теплой атмосфере, нежели предыдущая.
Драматург Вигвамов, примечая в зале знакомые лица, приветливо кивал, охотно отвечал на вопросы, а в случае доказательных претензий шел на разумные уступки будущим исполнителям. Так, например, изолянт № 21 (бывший вице-президент) запротестовал против того, что по ходу пьесы он должен поднять окурок и швырнуть его в Президента. Разумеется, все прекрасно знали: вскоре после выборов отношения между двумя политиками не заладились, и Президент, пользуясь служебным положением, отстранил вице-президента от государственного кормила, поручив ему блюсти санитарно-гигиеническое состояние улиц. Каждое утро, отправляясь в Кремль, Президент останавливал свой кортеж и посылал любимого пресс-секретаря подобрать на тротуаре окурок пообмусоленнее. А приехав на работу, глава государства ногой распахивал дверь вице-президента, смотрел исподлобья и швырял на ковровую дорожку подлый чинарик.
Ясное дело: когда адмирал Рык в своей знаменитой шифрограмме потребовал немедленного отстранения от власти антинародного Президента, вице-президент сам вызвался встретить шефа в аэропорту и арестовать. Но, увидав своего притеснителя, энергично спускающегося по трапу в окружении советников и охранников, он так разволновался, что машинально закурил и, сделав несколько глубоких затяжек, бросил сигарету себе под ноги. А Президент, вовсе даже не собиравшийся списывать себя в исторический архив и рассчитывавший смелым нахрапом повернуть события вспять, подошел к нему вплотную и процедил сквозь зубы: «А ну-ка подними!»
Вот в этом самом месте и разошлись взгляды драматурга Вигвамова и прототипа-исполнителя. В тексте пьесы вице-президент после мучительного раздумья поднимает окурок и бросает его в лицо своему обидчику, что, собственно, и стало сигналом к аресту, который ловко и с удовольствием осуществила группа захвата при содействии личных телохранителей Президента. В возникшей бурной дискуссии драматург разъяснил неизбежность художественного вымысла в данной ситуации, так как историческую реальность выставить на всеобщее обозрение было никак нельзя: ведь в реальности вице-президент никаких окурков не поднимал, а громко и крайне непечатно выругался и плюнул, что,