Ренат принял молниеносное решение – он бросил вверенных ему спецнацгвардейцев в атаку, и те, молотя «демократизаторами», мгновенно рассеяли толпу изолянтов, в ужасе порастерявшую свою добычу, которая досталась, естественно, победителям. Потом он приказал стряхнуть с носилок человека-крота и уложить на них потерявшего сознание шофера.
– Курылев, за руль! – приказал сержант Хузин.
Мишка с тоской посмотрел на Лену – она все так же стояла, испуганно прижавшись спиной к витрине. До последней минуты он надеялся, что все эти идиоты куда-нибудь провалятся и они наконец смогут укрыться в вожделенной и недосягаемой кинобудке. Перед тем как сесть в машину, Курылев незаметно приложил ладонь к груди. Лена в ответ сделала то же самое.
– Давай-давай рули! – противным голосом приказал Ренат.
– Рулю! – огрызнулся Мишка, поворачивая ключ зажигания.
– Дуй в санчасть, Симплициссимус!
– Дую…
– А чего ты такой злой? Пива хочешь? – спросил сержант, кивнув на несколько помятых банок, катавшихся под ногами.
– Не хочу…
Они развернулись, и Мишка включил сирену.
– А как у вас будет «люблю до гроба»? – вдруг лениво-равнодушным голосом поинтересовался Хузин. – Вот так, да? – Он, томно закатывая глаза, приложил растопыренные пальцы к сердцу, а потом приставил указательный палец к виску и громко щелкнул большим и средним. – Вот так, да?
Мишка от неожиданности чуть не съехал в кювет…
9
Изолянт № 55 умер ночью от сердечного приступа.
Ренат лично заехал за Курылевым, разбудил и повез на «газике» в гараж, где стояла демгородковская санитарная машина. На ней и только на ней возили в городскую клинику тяжелых больных и покойников в крематорий.
Но на самом-то деле проснулся Мишка чуть раньше – от стука калитки. А вот скрипа ступенек он не услышал, и это означало, что подутренний гость профессионально ступает на прибитые концы половых досок – тогда они не скрипят. Курылев чуть приоткрыл глаза и увидел Рената, тот стоял на пороге и внимательно оглядывал горницу. Не обнаружив ничего подозрительного, нарочито гремя коваными десантными ботинками, сержант подошел к кровати и сильно тряхнул Мишку за плечо:
– Вставай, говновоз, тебя ждут великие дела!
– А? Кто это?! Что случилось? – точно спросонья вскинулся Курылев.
– № 55 при смерти… А может, уже и умер. В любом случае везти надо. Одевайся.
– На чем везти?
– На горбу. У санитарщика сотрясение. Путевку я на тебя оформил. Одевайся, тормоз!
Мишка включил ночник, щурясь от желтой рези в глазах, начал торопливо напяливать одежду и, конечно, фуфайку надел наизнанку.
– Будешь Битовым! – ухмыльнулся Ренат.
Но Мишке, запутавшемуся в шнурках, некогда было разгадывать тонкие сержантские каламбуры.
– А сколько времени? – спросил Курылев, хотя прямо у него над головой стучали облупившиеся ходики.
– Без трех минут четыре. Для сердечников самое время…
– Укол-то хоть сделали?
– А как же! Без укола никак нельзя…
На улице только-только развиднелось: контуры будущего дневного мира были уже различимы, но цвета его пока лишь угадывались в предрассветной серости. Мишка подумал, что это очень похоже на старый, выцветший фильм вроде «Маугли». Неподалеку у соседей петух все никак не мог прохрипеться, чтобы наконец кукарекнуть.
Они сели в комендатурский «газик» и, прыгая на ухабах, помчались к демгородковскому автохозяйству. Конечно, это было нелепо: где-то хрипит умирающий, а сержант спецнацгвардейцев везет шофера-ассенизатора, временно замещающего травмированного водителя «санитарки», в гараж, вместо того чтобы давно уже на первых попавшихся колесах домчать больного старика в клинику. Но так, увы, не только в Демгородке – так везде. «И запрягаем долго, и ездим хрен знает как!» – антипатриотично вздохнул Мишка.
– Жалко Ленку! – неожиданно сказал Ренат. – Папаша помрет – на тебе девчонка останется…
– Почему на мне?
– Сволочь ты голубоглазая! Думаешь, любовь – это только когда ты на ней?
– При чем тут любовь? – чтобы выиграть время, переспросил Курылев.
– Значит, ты девчонке жизнь просто так испакостил?
– Почему это испакостил?
– Ну, Курылев! Ну, почемучка с ручкой! Она уже три медосмотра пропустила… – Сержант так крутанул «баранку», что Мишка чуть не вылетел из машины.
– А ты что, следишь за нами?
– Слежу.
– Спецнацзадание?
Ренат даже оторвался от дороги и с интересом поглядел на Курылева, соображая: случайно тот ответил так удачно или просто раньше дурачком прикидывался.
– Если б задание, ты давно бы не ассенизатором, а дезактиватором работал! Понял?
– Понял, – без затей кивнул Мишка.
Они уже подъезжали к Демгородку, и на сторожевых вышках, стилизованных под теремки, можно было разглядеть часовых, топтавшихся возле крупнокалиберных пулеметов. Солнце еще не взошло, но над лесом облака светились изнутри рыжим огнем.
– Простить себе не могу, что тогда привел ее к тебе! – с искренней злостью сказал Хузин. – Если теперь ваш роман века всплывет – все загудим. Понял?
– А что делать? – спросил Мишка, опасливо косясь на сержанта.
– Думать.
– Уже все мозги сломал, думавши, – тяжко вздохнул Курылев.
– Было бы что ломать… Ты «Графа Монте-Кристо» читал?
– Кино смотрел…
– Тоже неплохо, – презрительно усмехнулся Хузин.
«Санитарка» никак не хотела заводиться: аккумулятор крутил, а зажигание не схватывалось. Стали смотреть. Так и есть: пользуясь отсутствием хозяина, водилы вывернули хорошие свечи и вставили какое-то совершенно жуткое старье. Пришлось шарить по другим машинам и восстанавливать справедливость. Наконец выехали, но простояли еще на третьем КПП. Бестолковый сержант из новеньких куда-то звонил, потому что, понимаете ли, после угрожающего письма Президенту и мордобоя возле «Осинки» пропускной режим ужесточили. В довершение всего он еще стал дотошно осматривать «газик».
– Львов ищешь? – презрительно спросил Хузин.
– Согласно приказа! – бодро ответил тот.
К домику № 55 подрулили, когда солнце уже взошло и висело над лесом, точно новенькая медаль «За верность России». На крылечке стояли два спецнацгвардейца с автоматами и дежурный санитар в белом халате. Они курили, ржали и жрали крупную клубнику, насыпанную в белую докторскую шапочку, которая в нескольких местах пропиталась кровавыми пятнами.
– С прибытием, господарищ сержант! – поприветствовал спецнацгвардеец.
– Ну, как он? – сурово глянул Ренат.
– Готов.
– Острая сердечная недостаточность, – пояснительно добавил санитар.
– А где № 55-Б?
– Рыдает. Я хотел ее осмотреть, чтобы лишний раз в медпункт не гонять. Не далась – гордая…
Спецнацгвардейцы захохотали и игриво посмотрели на Курылева – источник их эротических отдохновений.
Ренат довольно грубо раздвинул плечом стоявших на крыльце и зашел в дом, Мишка – за ним следом, но машинально чуть не завернул с верандочки на кухню: в щель между шторами виднелись калитка и часть дорожки. В спальне пахло лекарствами, а под ногами хрустели стеклянные осколки.
Зеркало было уже занавешено каким-то темно-коричневым покрывалом. Изолянт № 55, Борис Александрович, отец Лены, лежал вытянувшись на кровати и, казалось, просто спал с открытым ртом. Она сидела рядом, смотрела в пространство и держала обеими руками неживую ладонь отца.
– Жаль, что так получилось… – помолчав, выговорил Ренат.
Лена в ответ только пожала плечами.
– Он успел? – совсем уже по-другому, строго и тихо, спросил сержант.
Лена еле заметно наклонила голову.
– Ты запомнила?
Лена закрыла глаза – то ли подтверждая, то ли потому, что не могла сдержать слезы.
– А что она должна запомнить? – встрял Мишка, с удивлением глядя на них.
– Не твое дело! – отрезал Ренат и выглянул в окно. – Я пойду с гробом разберусь, а ты поговори с этим Калибаном! Теперь все от него зависит. Времени мало, сейчас «похоронка» припрется! Ты меня поняла?
– Поняла, – отозвалась Лена, и Мишка не узнал ее голоса.
«Похоронкой» в Демгородке называлась комиссия, состоявшая из начальника учетно-финансового отдела подъесаула Папикяна, главврача и представителя изолянтской общественности. Именно они актировали усопшего, после чего покойника на «санитарке» под обязательной охраной спецнацгвардейца везли в областной крематорий. Это была не лишняя предосторожность: время от времени случались нападения на машины «скорой помощи». Избавитель Отечества, несмотря на титанические усилия, пока не мог окончательно искоренить торговлю человеческими органами для пересадки – бизнес, ядовитыми цветами распустившийся при демократах. Одного пойманного «почечного барона» адмирал Рык приказал самого с «потрохами» пустить на трансплантацию. При этом он сказал: «На Страшном суде ангелам придется потрудиться, выковыривая эту сволочь из добрых христиан!» Поговаривали, что глубоко законспирированные «Молодые львы демократии» тесно связаны с «почечными баронами» и финансируются ими…
«Похоронка» была лишь малой частью траурного ритуала, сложившегося за период существования Демгородка. Обычно, как только весть о смерти облетала поселок, самой первой к месту грустного события спешила изолянтка № 524, в прошлом министр просвещения, а до этого – цирковая красотка. После того как шеф-фокусник вынимал из коробочки полупудового гуся, она забирала у него ошалевшую птицу и делала при этом невыразимый жест рукой – оп-ля!.. Следом за ней к дому скончавшегося подтягивались еще несколько женщин, в основном изолянтские жены. Они образовывали как бы группу плакальщиц. Нет, разумеется, эти в недавнем прошлом светские дамы не рыдали, а тем более не причитали, но вполголоса, со сдержанной скорбью говорили о том, какой замечательный человек ушел из жизни, как пострадало от этого дело международной демократии и как важно передать оставшиеся от него изумительные клубничные грядки в надежные руки… Это служило прологом к небольшому траурному митингу, на который собирались в основном близкие друзья и сподвижники незабвенного. Вообще-то, по инструкции, утвержденной Москвой, все поминальные мероприятия дозволялись только после того, как покойник возвращался из областного крематория в виде горстки пепла, ссыпанной в пластмассовую урночку, напоминающую кубок школьной спартакиады. Тогда разрешались митинги, надгробные речи, поминки с умеренным количеством алкоголя.