арную телятину, убедил ее принять участие в конкурсе. И хотя она, слабо владея языком предков, насажала в своем письме кучу ошибок да и ответила толком на один вопрос из сорока двух, именно ее признали победительницей и наградили двухнедельным туром в Россию. Следуя тонким советам Николая Шорохова, Избавитель Отечества принял победительницу конкурса в Кремле, в своем кабинете, в парадном адмиральском мундире с кортиком на боку и имел с ней теплую продолжительную беседу, а вечером пригласил ее в Большой театр на «Лебединое озеро». После балета они ужинали в «Славянском базаре», где смогли спокойно пообщаться наедине, так как все прочие столики и кабинеты были заняты лучшими россомоновцами, поощренными таким вот способом за образцовую службу…
На следующий день в сопровождении верных людей Джессика отправилась в путешествие по просторам России, причем маршрут был составлен Николаем Шороховым так, чтобы будущая царица смогла как можно полнее ознакомиться с жизнью и бытом своих будущих разноплеменных подданных. Больше всего ее поразили Кавказские горы, а также выражение «сходить на двор» с последующим отважным поступком, свидетельницей которого она стала в заснеженной сибирской деревне, куда ее спустили на вертолете – полюбоваться следами, оставленными в сугробе реликтовым гоминидом.
Улетала в Канаду Джессика через две недели, усталая, но очень довольная. Домой ее должен был доставить специально выделенный для нее аэробус, едва вместивший в себя щедрые дары гостеприимных россиян. Чего тут только не было: и бочки башкирского меда, и самаркандские ковры, и штабеля украинского сала, и груды прибалтийского янтаря, и грузинская чеканка, и даже шкура того самого неуловимого гоминида.
Кстати, именно здесь, у трапа самолета, воспользовавшись тем, что Николай Шорохов и П. П. Чуланов деликатно отошли в сторонку, Избавитель Отечества, смущаясь, как школьник, поведал Джессике о своих матримониальномонархических мечтах. Сначала она вежливо улыбнулась, решив, что из-за своего плохонького русского просто не разобрала, о чем идет речь. Но Иван Петрович медленно и членораздельно повторил свое предложение, тогда Джессика звонко рассмеялась и, поднеся к лицу платочек, сказала: «Такая смешная шутка от большого политика – это фантастика!» Тут в дело вмешались прислушивавшиеся к разговору Н. Шорохов и П. П. Чуланов и решительно подтвердили, что такими вещами не шутят, а речь идет о деле чрезвычайной государственной важности.
Джессика посерьезнела, поморщила носик и созналась: поездив по России, она пришла к выводу, что управлять этой страной, очевидно, не труднее, чем управляться с ресторанчиком «Russian blin» в условиях жесткой конкуренции и скрупулезного налогообложения, поэтому ее тревожит не столько державная, сколько интимная сторона вопроса. У нее в жизни было несколько не очень удачных сексуальных эпизодов, и она боится снова ошибиться. Тем более что речь идет о законном браке, ведь изменять мужу недопустимо, значит, нужно выбрать такого мужа, чтобы в этом не было необходимости! Джессика снова поднесла платочек к лицу и предложила поступить так: разъехаться по домам, поддерживая телефонную связь, все хорошенько обдумать, а потом снова встретиться, узнать друг друга поближе и тогда уже принимать окончательное решение. На прощание она протянула адмиралу руку и тонко глянула на его безымянный палец, на котором виднелся след от предусмотрительно снятого обручального кольца. А стоя на первой ступеньке трапа, Джессика вдруг прослезилась, поцеловала Избавителя Отечества в щеку, но тут же тщательно стерла платочком след от губной помады с адмиральской щеки.
– И про Галину разнюхала, и про Ксюху тоже… – пробормотал Иван Петрович, тоскливо глядя вслед обворожительной Рюриковне.
Вернувшись в Кремль, адмирал Рык одним росчерком пера изничтожил всех экстрасенсов, астрологов, колдунов, белых и черных магов, медиумов и прочих сверхъестественных проходимцев, необычайно расплодившихся в годы Демократической Смуты. Это было тем более удивительно, что раньше Избавитель Отечества относился к данной категории трудящихся с явной симпатией и даже пользовался их услугами. Особенно он благоволил к одному знаменитому психотерапевту, который два раза в неделю с экрана телевизора залезал своим целительным взглядом в самое народное нутро, а кроме того, изобрел знаменитый приворотный лосьон. Каждый желающий, переведя известную сумму на конкретный счет, мог получить по почте бумажку, смоченную чудесным лосьоном, и инструкцию по эксплуатации. В ней рекомендовалось сначала нормализовать свой вес, избавиться с помощью специалиста от нежелательных образований на коже, залечить зубы, освоить хорошие манеры, купить модную одежду, а потом уже, подвесив на грудь ладанку со смоченной бумажкой, идти «приворачивать» объект неутоленной страсти. Конечно, для Избавителя Отечества в канун решительного объяснения с Джессикой доставили полную склянку приворотного лосьона, и адмирал пустил его в дело почти без остатка… Беспристрастный химический анализ показал, что в склянке содержался дешевый одеколон «Гвоздика», чрезвычайно эффективное средство для отпугивания комаров, и тогда стало понятно, почему предполагаемая царица, разговаривая с будущим самодержцем, постоянно морщила носик и подносила к лицу платочек.
В результате сам знаменитый психотерапевт, дававший установку всей стране, был отправлен в Демгородок, как Ихтиандр, в бочке, до краев наполненной злополучным эликсиром, – от этого запаха он не может избавиться и по сей день. Остальных бойцов эзотерического фронта рассредоточили по стройкам национального возрождения. Правда, поначалу сгоряча замели и всех цирковых фокусников, но адмирал Рык в отличие от своих предшественников никогда не упорствовал в ошибках: через полгода иллюзионисты воротились к своим зрителям…
Вот, собственно, что происходило в Государстве Российском в тот исторический момент, когда Мишка Курылев сидел под заборчиком, курил «Шипку» и дожидался, пока похоронная комиссия сактирует бездыханное тело изолянта № 55.
11
– Ну, Шпенглер, машину проверил? – спросил Ренат и каблуком с силой надавил на покрышку.
– Проверил, – буркнул Мишка, его все больше злила наглая загадочность сержанта.
– Уйдем, если что, от «почечных баронов»?
– Уйдем…
– Смелый ты парень! Ладно, пошли мортинто выносить…
– Кого? – не понял Курылев.
– Жмурика…
Тем временем с крыльца медленно спустилась «похоронка»: подъесаул Папикян в черной черкеске с пластмассовыми газырями, главврач в белом накрахмаленном халате и со стетоскопом на шее, вроде амулета. Последним брел, позевывая, представитель демгородковской общественности изолянт № 339, в прошлом совершенно независимый и абсолютно безвредный народный депутат. Но с ним очень злую шутку сыграли парламентские телерепортеры: они постоянно показывали его на экране и всегда в откровенно спящем виде. В результате именно № 339 крепче всех из депутатского корпуса запомнился адмиралу Рыку, и, придя к власти, он отправил беднягу в Демгородок – «досыпать»…
Митинг уже закончился, но у заборчика толпилось человек пятнадцать, ожидая выноса тела. Подъесаул Папикян сурово велел им расходиться, потом огляделся и пальцем поманил к себе Рената.
– Ты, что ли, сопровождаешь? – спросил он, ткнув нагайкой в грудь Хузину.
– Так точно, господарищ подъесаул! – дурашливо отрапортовал сержант.
– Вещи обратно по описи примешь. Понял? В прошлый раз носки не вернули… Не дай бог опять что-нибудь пропадет – выпорю!
– Так точно…
– Водиле на обратном пути халтурить не разрешай! Узнаю – выпорю обоих! Выноси спецтару!
– Есть, господарищ подъесаул!
Войдя в дом следом за Ренатом, Мишка после яркого утреннего света не сразу заметил перемены. Борис Александрович был уже в гробу, установленном на разложенном точно для гостей столе. Его голова, как и водится, была чуть наклонена вперед, и казалось, что он старается разглядеть ту самую пресловутую царапину на казенных ботинках. Лена ничком лежала на кровати и устало плакала.
– А я говорю, спасибо надо сказать, – легкая смерть! – встретила их на пороге деловитая № 624. – Вы только на личико посмотрите – спит! Сердечники всегда так. А вот раковые – страшная вещь! Ночью приснятся…
– Покиньте помещение! – гаркнул Ренат.
– Может, я лучше с ней побуду? – предложила обмывальщица. – Леночке сейчас одной не рекомендуется…
– Покиньте помещение, № 624.
Изобразив свой цирковой жест, в данном случае означающий недоумение, смешанное с негодованием, она ушла. Хузин закрыл за ней дверь, накинул крючок, потом прошел вдоль окон, задергивая занавески.
– Вставай! – приказал он.
Лена медленно села на кровати – у нее были потухшие глаза, красное от слез лицо и растрепанные волосы. Увидев Мишку, она машинально начала поправлять прическу, потом передумала и хотела повязать голову косынкой, но вдруг как-то обреченно вздохнула и застыла, уронив руки.
– Я не могу, – чуть слышно сказала она.
– Почему? – спросил Ренат.
– Потому что я не могу… Мне очень плохо.
– Но ты же сказала, если он согласится, – Хузин презрительно кивнул в Мишкину сторону, – ты тоже согласишься. Он согласился. Давай, Акутагава, скажи громко: я согласен.
– Я согласен! – громко сказал Курылев.
– Вот видишь!
– Вижу… – ответила Лена, вставая с кровати. – А как-нибудь по-другому нельзя?
– Нет, – отрезал Ренат и, повернувшись к Мишке, приказал: – Бери за ноги…
В курсантские годы Курылев каждые каникулы, чтобы подхалтурить к нищенской стипендии, вербовался в разные горячие точки. Однажды под Сухуми их отряд здорово потрепали, и они драпали, попеременно таща на самодельных носилках одного парня, подстреленного снайпером. Может, от страшной усталости, а может быть, просто по молодости, но тогда Мишке труп того щуплого курсантика показался неподъемно тяжелым. Однако Борис Александрович оказался на удивление легким. Во всяком случае гораздо легче тех мешков с мукой, разгружая которые выпихнутый из армии Курылев зарабатывал себе на жизнь. К тому же углы мешков были очень короткие и все время норовили выскочить из рук, а за худущие щиколотки покойника держать было удобно…