– Вы представляете, Юра, – кричал он, – я ему говорю: Геннадий Андреевич, созывайте пресс-конференцию, звоните в посольства, поднимайте народ, мировое мнение, покажите, что вас зажимают! Какая, к черту, у нас демократия! Люди поддержат, выйдут на улицу…
– А он? – спросил я.
– Он говорит, что я многого не понимаю, он не может рисковать партией. Власть все равно не отдадут, а кровь прольется… Понимаете? Они не хотят рисковать. А кто же берет власть без риска?..
Тогда Зюганов якобы проиграл с небольшим отрывом, а через пятнадцать лет сквозь зубы признались: выиграли коммунисты, но голоса подсчитали как было приказано. В те дни я вспоминал БМП из моего «Апофегея» и удивлялся, насколько точно проинтуичил характер этого человека. Тогда же мне удалось в эфире бросить фразу, которую потом часто повторяли: «Если Господь хочет наказать народ, он заставляет его выбрать между Горбачевым и Ельциным».
Едва президент пошел на второй срок, как сразу выяснилось, что он тяжко болен, ему срочно необходима операция по аортокоронарному шунтированию, он даже расстался с ядерным чемоданчиком – впрочем, всего на сутки. Но и после операции Ельцин выглядел все хуже, иногда появлялся в эфире в таком состоянии, что даже полупарализованный Брежнев был в сравнении с ним огурчиком. Однако «царь Борис» успевал как перчатки менять премьер-министров, не сработался даже с Евгением Примаковым, спасшим страну после дефолта. Ну а результат известен: «Я ухожу…» И сам отдал вожжи, когда копыта погоняемой им птицы-тройки оказались занесены над мусорной бездной.
«Владимир Владимирович, берегите Россию!» – напутствовал он преемника, едва ворочая языком.
Эпизод прощания с Кремлем показали все каналы. Смешно и страшно: «Берегите Россию…» Это как, передавая ключ от сгоревшего дома, сказать: «Не забывайте поливать цветы на подоконнике!» А Путин стоял худенький, серьезный, почтительный, и никому не приходило в мозг, что это явился ИО – Избавитель Отечества…
С 1993 года «Демгородок» много раз переиздавался, правда, в отличие от других моих сочинений не переводился на иностранные языки. Видимо, сюжет слишком связан с российской политической историей. В начале нулевых режиссер Александр Горбань поставил одноименную инсценировку в Театре имени Рубена Симонова, где на аншлагах шел мой «Козленок в молоке». Правда, он решил передать сатирический пафос книги через буффонаду и фарс, сократив текст и сделав главным героем спектакля ассенизационный агрегат, которым управляет Мишка Курылев. Спектакль шумного успеха не имел, хотя и продержался в репертуаре несколько лет. Зрителей все-таки больше интересовало ехидное слово писателя, нежели извивавшаяся на сцене гофрированная кишка.
В 2015 году Горбань должен был ставить в Театре сатиры мою эсхатологическую комедию «Чемоданчик», где я через 25 лет вернулся к эстетике прямой политической сатиры. Мы обсуждали с ним будущий спектакль, и я предостерегал его, как умел, от ошибок, допущенных с «Демгородком». Кажется, он все понял, но накануне обсуждения макета декораций Горбань, забыв дома слуховой аппарат, пошел на рынок через железную дорогу и попал под электричку. Нашли и опознали его лишь через неделю… В итоге комедию поставил Александр Ширвиндт.
Вот и все, что я хотел рассказать о том, как построил «Демгородок». Надеюсь, это сооружение еще постоит в отечественной литературе. Должен с гордостью сообщить: покойный Сергей Михалков ставил мою «Выдуманную историю» чуть ли не вровень с Булгаковым и Салтыковым-Щедриным. Преувеличивал, конечно. Добрый был дедушка, потому и дожил почти до ста лет.
Комментарии
Повесть написана в 1988–1989 гг. Первоначальное название «Вид из президиума» изменено автором в процессе подготовки повести к печати. Под заголовком «Апофегей» «Московский комсомолец» публикует фрагмент повести 7 мая 1989 г. Журнальный вариант вышел в «Юности» (№ 5, 1989). «Апофегей» имел широкий общественный резонанс. Влиятельный в то время критик Т. Иванова писала о повести в «Огоньке»: «Я слышала голоса и ее ярых сторонников, и ее не менее ярых противников… Года три да, пожалуй, два назад никто бы ее не опубликовал – крамола, посягательство на незыблемый авторитет партаппарата и вообще слишком много насмешек…» (1989, № 42). В газете «Советский патриот» в большой статье, посвященной «Апофегею», Н. Романович писал: «История вознесения и ниспровержения Михаила Петровича Бусыгина, за неуклончивость прозванного БМП (для не знакомых с армейской терминологией поясним: БМП – боевая машина пехоты), еще вчера показавшаяся бы из ряда вон, сегодня воспринимается как нечто совершенно ординарное и даже типичное. И кто-то наверняка начнет искать аналогии с реально существующими персонажами. Но не стоит этого делать. Поляков не писал с натуры. Как истинный художник, он брал явление и исследовал его со свойственной ему прямотой и бескомпромиссностью. Те, кто помнит его “комсомольскую” повесть “ЧП районного масштаба”, не могут не отметить, как вырос автор… Существенно углубилось его знание жизни, еще более окрепла гражданская позиция, утвердились ценностные приоритеты, что, естественно, приходит лишь с опытом – писательским и человеческим. А опыт этот давался Полякову с кровью: вряд ли кому из его коллег доставалось такое количество плевков, пинков и зуботычин…» (1989, 20 августа). Попытка объективного анализа повести предпринята и в статье Л. Симкина «Портрет сорокалетних в “Апофегее”» («Молодой коммунист», 1989, № 11).
Совсем другую позицию заняли ведущие литературные периодические издания. В отрицательной оценке повести солидаризировались как либеральные, так и патриотично настроенные рецензенты. «Патриотам» сформировавшиеся к тому времени взгляды писателя казались слишком «демократическими». «Либералов» же настораживало критическое отношение автора к набиравшему силу «перестроечному необольшевизму». Г. Соловьев в статье «Динамика конъюнктуры» писал на страницах «патриотического» журнала «Кубань»: «На мой взгляд, художественная ценность этого опуса весьма скромная. Это “обличительная” трафаретка с этакой эротической приманкой, как и все творения Полякова, рожденные конъюнктурой, с заметным пристрастием к «жареному», обывательски сенсационному…» Рецензент «либеральной» «Невы» Е. Щеглова, так же невысоко ставя художественный уровень повести, отмечала социальную остроту произведения: «Ни любовь, ни естественная привязанность не могут поколебать устои, на которых взросли поколения партийной элиты. Поэтому кривизна сосуда, в котором их, наподобие китайских уродцев, выращивали, есть единственная ведомая им реальность. Пусть меняются лозунги, пусть чередуются руководители, пусть гремят революции…» (1990, № 4). А. Агеев увидел достоинство повести лишь в ее жанровой новизне: «“Апофегей” я с уважением отнес бы к прозе, которую можно назвать социографической, может быть, натуралистической…» В связи с этим, по мнению критика, поиски художественных удач в повести бессмысленны («Литературная газета», 1989, 21 июня), Е. Иваницкая, так же в целом критически оценивая повесть, вместе с тем с недоумением признавала, что «…фарсовый прием принес автору редкостную, удивительную удачу. Придуманное им слово “апофегей” (происходящее от сложения “апофеоза” и “апогея”) пошло в речь и явно приживается… “Парламентским апофегеем” назвала трагифарсовую историю выборов Янаева в вице-президенты Людмила Сараскина и даже не заключила в кавычки язвительный неологизм…» («Литературное обозрение», 1992, № 3–4).
Между тем именно аналогии с реально существующими политическими персонажами, а именно – сатирическое изображение Б. Ельцина, и вызвали, по-видимому, негативное отношение либерально настроенной критики к повести. Та же Е. Иваницкая писала: «…в повести “Апофегей” остался абсолютно незамеченным и “невостребованным” тот пласт повествования, в котором автор предлагает свою версию (метонимически прикрепив ее к райкомовским реалиям) известных драматических событий, произошедших в партийных верхах в ноябре 1987 года. Герой считает (всем ходом действия автор поддерживает его точку зрения), что дело всего-то лишь вот в чем: у партийного новатора напряглись отношения с благодетелем… Что это? Надерзил по врожденной хамовитости или приобрел слишком большую популярность?» (Там же.)
Однако этот «пласт» был не просто замечен и «востребован». Набиравший политический вес Б. Ельцин неоднократно подвергал повесть резкой критике во время своих многочисленных встреч с общественностью. А подобный «литературоведческий анализ» повести, предпринятый в 1992 г. Е. Иваницкой, более походил уже на донос о «демократической неблагонадежности» автора.
Тем не менее «Апофегей», вопреки скептическим оценкам рецензентов из двух основных идеологических лагерей, стал культовой книгой конца 80-х – начала 90-х гг. Текст повести превратился в источник цитирования в прессе и в быту, что вынуждены были признать и сами критики. Неологизм «апофегей» вошел в общенародный язык (см.: В. Мокиенко, Т. Никитина. Большой словарь русского жаргона. СПб., 2000. С. 37). Авторская манера ранней прозы Ю. Полякова, наиболее ярко выразившаяся в «Апофегее», – иронизм, скрытая цитата, активное использование сленговых оборотов, оказала серьезное влияние на формировавшийся в ту пору российский постмодернизм, а также на стиль журнальной публицистики эпохи перехода от гласности к свободе слова.
«Апофегей» вышел отдельной книгой в издательстве Литфонда РСФСР в 1990 г. Многократно переиздавался, став знаковым литературным произведением рубежа восьмидесятых и девяностых годов. Переведен на иностранные языки. Инсценирован. В 2011 г. по повести режиссером С. Митиным снят одноименный 4-серийный художественный фильм, премьера состоялась в апреле 2012 г. на канале «Россия-1». В главных ролях: М. Миронова, Д. Страхов, В. Сухоруков и др.