– Салат из морепродуктов «Нормандские дюны». На горячее – жаркое «А-ля Пантагрюэль». Артишоки изумительные.
– А вино?
– Рекомендую девиньерское пино…
– То самое? – удивилась Линда.
– То самое, – кивнул официант.
– Икра у вас свежая? – справился Слабинзон.
– Свежайшая!
– Отлично!
Официант ушел. Слабинзон некоторое время задумчиво смотрел ему вослед, а потом тихо вымолвил:
– Вот он – новый человек, какого так и не смогли воспитать коммуняки. Скромный, опрятный, дисциплинированный. Жалко, дед не дожил!
На сцене под огромным розовым кустом музыкант, одетый, как паж, в берете с пером, аккомпанировал на лютне белокурой девушке, а та тихо пела на незнакомом языке. На певице были пышная лиловая юбка на каркасе, бархатный корсет и стоячий кружевной воротник.
– Такие юбки в старину называли «хранительницами добродетели», – улыбнувшись, сообщила Линда.
– Да уж… – покачал головой Слабинзон. – Не завалишь.
– Интересно, на каком языке она поет? – риторически, чтобы замять скабрезность товарища, поинтересовался Башмаков.
– На средневековой латыни, – определила Линда.
Олег Трудович с уважением посмотрел на невесту друга и только теперь при свете ярких электрических канделябров заметил, что строгая Линдина блузка почти совершенно прозрачна и рубиновые соски просвечивают сквозь материю, словно свежая кровь сквозь только что наложенный бинт. И Башмакову вдруг страшно захотелось, чтобы этот необыкновенный ресторан стал обычным советским общепитом – с запахом подгоревшего мяса, доносящимся с кухни, с хамоватыми неопрятными официантами, с убогим ВИА и предпенсионной солисткой, поющей на пределе вокальных возможностей:
Ты помнишь, плыли в вышине
И вдруг погасли две звезды?..
– Икра. Ассорти «Нормандские дюны», – объявил официант.
Он поставил перед каждым по огромному керамическому блюду и положил рядом металлические финтифлюшки, напоминающие ювелирно изготовленные клещи. На блюде перед Башмаковым лежал, грустно уронив натруженные клешни, большой лангуст, обложенный креветками и устрицами. Официант тем временем разливал из обернутой салфеткой бутылки в тяжелые мельхиоровые бокалы белое вино. Закончив, он поставил бутылку на стол. Башмаков приметил год урожая – 1984 – и тревожно нащупал в кармане сложенные купюрки.
– Трудыч!
– Что? – спохватился Башмаков, выплывая из прекрасного прошлого в суровое настоящее.
– Давай выпьем за Линдочку, мою любимую девушку!
Выпили. Вино напоминало молдавский рислинг, но было намного приятнее. Линда уверенно взяла затейливые щипцы и раздробила ими клешни своего лангуста. Олег Трудович с облегчением последовал ее примеру.
– Вы друзья детства, да? – спросила девушка, изящно прожевав кусочек.
– Мы братья, – сообщил Слабинзон.
– Не похоже.
– Просто Башмакова крестили, а мне на всякий случай сделали обрезание. И наши пути разошлись…
– Что ж, это возможно, если кровные родственники растут в разной культурно-знаковой среде. Но вы все равно не братья.
Слабинзон с восторгом посмотрел на Линду.
– Вы учитесь? – спросил Башмаков.
– Да, в аспирантуре МГУ.
– Видишь, Тапочкин, девушка, которую я люблю, аспирантка МГУ. Я просто не стал тебя сразу расстраивать.
– А о чем ваша диссертация?
– Я пишу о семантике возможных миров. Яакко Хинтикка. Пол Крипке… Представляете?
– Не очень.
– Это довольно просто. Вы кто по образованию?
– Мы по образованию советская техническая интеллигенция, – гордо объявил Слабинзон.
– Тогда вы легко поймете! Например, высказывания математики или логики «а–а» – это, как говорил Лейбниц, необходимо истинное высказывание, истинное во всех возможных мирах, а высказывание «Завтра я выхожу замуж» – возможно истинное высказывание, истинное не для всех возможных миров. Дальше только шаг – до идеи виртуальных миров…
Линда замолчала и отпила вина.
– Тапочкин, я должен тебе признаться: Линда согласилась выйти сегодня за меня замуж. Так ведь, обожаемая?
Девушка улыбнулась и утвердительно потупилась. Под жаркое «А-ля Пантагрюэль» пили восхитительное бургундское. Несколько раз подходил референт – убедиться, что у гостей все в порядке.
– Неужели Рабле ел икру?
– Конечно, ел…
– Скажите, – спросила Линда, улыбаясь, – а «дикие колбасы» вы тоже подаете?
– Разумеется. По четвергам. Все как у Рабле. Рекомендую попробовать!
– В следующий раз обязательно.
– Скажи, чаровница, а он, – Слабинзон кивнул вслед удалявшемуся распорядителю, – он у вас в МГУ случайно не преподает?
– Нет. Но, кажется, я видела его однажды на конференции по гротескному реализму…
Девушка взяла сумочку, достала зеркальце, поглядела на себя и, сделав огорченную гримаску, грациозно удалилась.
– Ну как?
– Апофегей! – ответил Башмаков.
– Завидуешь?
– Чудовищно.
– То-то! К таким невестам с моими деньгами в Америке близко не подойдешь. А Россия – страна необыкновенных возможностей. За Россию!
Друзья чокнулись и выпили.
– Когда свадьба?
– Считай, сегодняшний ужин и есть свадьба, а ты свидетель. Да, кстати, Бадылкина посылай к чертовой матери! И больше с ним не связывайся!
– В каком смысле? – оторопел Башмаков.
– В прямом. «Золотой шанс» – компания проходимцев. Но придумано гениально: обещают хороший контракт, дают заказ как бы на контрольную разработку. Наши отечественные лохи выкладываются, мозги выворачивают наизнанку, стараются даже какой-нибудь государственный секретик для убедительности подпустить. А им потом коротенькое письмо на роскошном бланке: «Благодарим за сотрудничество, однако Экспертный Совет признал нецелесообразным ваше привлечение к работе Фонда…» Отечественный лох с горя запивает, клянет отсталость советской научной мысли в целом и свою тупость в частности, а «Золотой шанс» тем временем за хорошие бабки впаривает разработку Пентагону или другим интересующимся товарищам! Агенты, Бадылкин и я, имеем процент со сделки…
– Ну и сволочи же вы! – посерел Башмаков.
– Почему же? Так хоть твои идеи вольются в мировую технотронную цивилизацию, а не протухнут вместе с тобой на Востряковском кладбище. Я не сволочь. А вот Чубакка на самом деле гад, потому что у нас есть джентльменское соглашение – друзей, знакомых, подруг и родственников не кидать. А Чубакка… То-то я смотрю, у него лучшие показатели по отделу!
– Спасибо, что сказал. – Башмаков встал и нащупал в кармане купюрки. – Сколько я должен за ужин?
– Ну не обижайся! Я-то в чем виноват? Не уходи! Хочешь, я с тобой Линдой поделюсь? Тебе половина и мне половина… Ага?
– В каком смысле?
– В том самом. Распишем девчонку на двоих…
– Линду?!
– Башмаков, у тебя мозги совершенно покрылись моногамной плесенью. Ты шуток, что ли, не понимаешь? Она такая же Линда, как я Билл Клинтон. Это – бордельный псевдоним. Она проститутка, правда, очень дорогая. По вашим ценам. По американским – почти даром…
– Но ведь она же аспирантка?
– Как будто аспирантка не может быть проституткой! Учиться-то надо на что-то. А за Яакко Хинтикку ни хрена не платят…
– Слабинзон, жопа, ну сколько можно меня разыгрывать!
Как раз в этот момент и вернулась Линда. Освеженное макияжем, нежное лицо было как-то особенно романтично и загадочно.
– Линдочка, у меня к тебе философский вопрос, – решительно начал Слабинзон, едва она села.
– Да?
– А почему бы тебе сегодня не выйти замуж за нас двоих?
– Двоих? – Она посмотрела на них фиалковыми глазами. – Па де труа?
– Да, секс – унтер зекс ауген!
– Почему бы и нет. – Линда взглянула Башмакову в глаза. – Но это будет стоить папаше Дорсету втрое дороже.
– А почему не вдвое? – удивился Слабинзон.
– Потому что это любовь втроем! – засмеялась девушка.
Когда на широкой гостиничной постели Линда соединила друзей, как белый арочный мост соединяет два замшелых утеса, Слабинзон пожал потную башмаковскую пятерню и шепнул:
– Ну вот мы с тобой и братья, Тапочкин!
24
Снова раздались частые междугородные звонки. «Дашка! – подумал эскейпер. – Че-ерт! Совсем ведь забыл…»
Когда в последний раз он разговаривал с дочерью по телефону, она, помимо всего прочего, попросила купить и передать с оказией «Суперпрегновитон» – новый импортный витамин, который нужно принимать в последние месяцы беременности, особенно если будущая мать с момента зачатия вела не очень-то здоровый образ жизни. Вроде бы в Америке проводили исследования и выяснилось: благодаря «Суперпрегновитону» детишки получаются здоровенькие, красивенькие и умненькие даже от весьма изможденных родителей. Говорят, сама Мадонна, когда бегала с брюхом, жрала «Суперпрегновитон» горстями. И это при американском-то изобилии! Что же тогда говорить о Дашке, запропастившейся в этой богом забытой бухте Абрек. Хорош папаша! Пообещал и не выполнил. Выходит, Башмаков не эскейпер, а самая настоящая свинья, причем не только перед беременной дочерью, но и перед не родившимся еще внуком.
Внуком! Два месяца – и Башмаков станет дедушкой. Мальчик Олег, описавшийся от восторга, когда на счет «три!» зажглась огнями большая елка в актовом зале 3-й Образцовой типографии, станет дедушкой! А Дашка, отрезавшая Куньке хвост в доказательство того, что кенгуру в минуты опасности, как ящерица, теряет заднюю оконечность, станет матерью! Дашка – матерью… Боже ж ты мой!
Дашка выросла сами не заметили как. Однажды Башмаков по рассеянности вошел в незапертую ванную и обнаружил там в пенной воде пышногрудую розовотелую нимфу. Нимфа голосом дочери недовольно сказала:
– Аллё, на субмарине, перископ спрячьте!
И сердито махнула телефонной трубкой. Дашка выклянчила у матери радиотелефон, чтобы, принимая ванну, не упускать ухажерских звонков.
Башмаков ретировался, переживая сложный комплекс ощущений – нечто среднее между гордостью товаропроизводителя и пытливым смущением мальчишки, подглядевшего купающуюся голышом девочку.