– Но вам же ни один не понравился!
– Не имеет значения! Если вы станете знаменитым кинжальщиком, я сниму три фильма по всем трем синопсисам, и мы получим три «Оскара»!
– Знаете, Дмитрий Антонович, мне кажется, вы сейчас тоже придумываете какой-то новый синопсис…
– Возможно. Мы придумываем, нас придумывают, тех, кто нас придумывает, тоже кто-то придумал. Не важно. Бессмертие стоит риска!
– А если меня убьют? У Ибрагимбыкова охрана.
– И отлично! Вы умрете мгновенно, без операции, без химии, без облучения. Не будете шляться, как желтая мумия, пугая друзей и радуя врагов. Погибнете в славе. Раз – и нет! – В подтверждение Жарынин хрустнул огурчиком.
– Никогда!
– Погодите, вы не понимаете, от чего отказываетесь! Попробуйте-ка! – Он протянул соавтору трость.
– Нет, не хочу…
– Да вы только попробуйте, чудак!
Кокотов, не понимая, почему уступает этому безумию, нехотя взялся за теплую рукоять в форме прыгнувшей пумы. Легко вынув клинок из ножен, он почувствовал брутальную нежность к кинжалу и боязливо коснулся большим пальцем острого как бритва лезвия. Жарынин наблюдал за ним с умилением отца, подарившего сыну обещанный паровозик.
– Вы никогда не замечали, что клинок входит в ножны, словно мужчина в женщину? – спросил режиссер.
– Н-нет… – сознался автор романа «Плотью плоть поправ».
– Ну, тогда не буду вам мешать…
Он вышел, забрав поднос. Писодей еще некоторое время ощупывал и оглаживал холодное оружие, потом, почувствовав слабость, перебрался на кровать и, продолжая холить в руках кинжал, думал о том, почему Жарынин обмолвился о третьей стадии – Пашка говорил про вторую. Чтобы избавиться от мучительных мыслей, Кокотов стал фантазировать, как убьет Ибрагимбыкова. Брызнет алый фонтан, напитывая дорогую сорочку. Андрей Львович устало опустится на землю рядом с алебастровым трупом и будет окровавленным клинком чертить на земле бессмысленные руны. Жарынин поощрительно потреплет соавтора по волосам, точно пса, выполнившего сложную команду. Примчится перепуганный Огуревич, окруженный детьми в черных непроницаемых масках. Прибегут и застынут в скорбном изумлении бухгалтерши. Валентина Никифоровна взглядом простит не чуждого ей убийцу. Начнут потихоньку, шаркая и звеня наградами, подтягиваться самые смелые и любопытные ветераны во главе с Ящиком. Приползет старая рептилия Меделянский с вероломной Вероникой, которая впервые посмотрит на бывшего мужа с уважением и поймет наконец, кого бросила! Придет Агдамыч с гвоздодером, похожим на гадючку. Неожиданно налетит из города Наталья Павловна, веселая, роскошная, ароматная. Она сразу все поймет, нахмурится, схватит его за руку, потащит в номер, ведь скоро наедет милиция и другого шанса у них не будет.
…О, вот уже она стоит перед ним во всей могучей наготе, дрожит от страсти, и ее меховое лоно нетерпеливо сыплет электрическими искрами:
«Ко мне, мой рыцарь!»
Глава 117Трипельфосфаты зла
Проснулся Кокотов из-за того, что ощутил в пальцах металлический холод. Он лежал в постели, обнимая спящую Наталью Павловну. Его застывшая ладонь покоилась на крутом бедре бывшей пионерки.
«Наверное, холод идет от титановой шейки!» – догадался автор «Заблудившихся в алькове», пошевелил пальцами и, спрятав озябшую руку для согрева в паху, обнаружил, что камасутрин еще действует. Пришлось навестить лежащее рядом теплое тело, и оно приняло это с дремотной благосклонностью. Потом осторожно, чтобы не разбудить Обоярову, писодей выбрался из ее сонных, вязких объятий и ступил на холодный пол. Бывшая пионерка не проснулась, а лишь застонала от внезапного постельного одиночества и отвернулась печальным лицом к стенке. Нетерпеливо переступая, Кокотов заметил в лунном свете на столике две пустые бутылки гаражного вина и надъеденные фрукты. На полу вытянувшейся змеей лежала кинжальная трость.
…Однако, вернувшись из ванной, он с изумлением обнаружил, что кровать пуста. Наталья Павловна исчезла. Исчезла и трость. Зато осталась разбросанная одежда: курточка с мушкетерской пряжкой, джинсы с вставками из искусственной зебры, ботфортики с серебряными шпорами, а сверху, словно скомканные гроздья жасмина, белело ажурное белье. Писодей невольно потянул руку за стрингами, но, ощутив озноб, оглянулся: дверь в лоджию была открыта, и сквозняк таинственно волновал занавеску.
«Господи, ушла! Обнаженная! Зачем? С кинжалом!» Обжигая пятки о ледяную плитку, Андрей Львович выскочил в ночной холод, однако вместо голой Обояровой обнаружил там зеленое существо величиной с первоклассника, похожее на гигантского богомола. Тварь сидела верхом на ограждении и, причмокивая, лакомилась рябиной.
– Женщину не видели? – спросил писодей, совершенно не удивившись странной встрече.
– Какую? – знакомым голосом уточнило разумное насекомое.
– Нагую.
– Нагую? Кто же в заморозки голышом бегает?
– Да, в самом деле… – пробормотал автор «Русалок в бикини», заметив иней, посеребривший перила. – А вам не холодно?
– Я в скафандре.
– А-а-а… – ничего не понял Кокотов и, чтобы завязать беседу, кивнул на рябину: – Вкусно?
– Не очень. Зато полезно. Авитаминоз – болезнь скитальцев.
Богомол повернул к писодею треугольную голову с большими, переливающимися как черный жемчуг глазами и шевельнул длинными подрагивающими усами, похожими на гибкие автомобильные антенны. Наблюдательный писатель заметил, что членораздельные звуки идут не из мощных челюстей, напоминающих каминные щипцы, а откуда-то из-под хитиновых надкрылий.
– Сами-то откуда будете? – поинтересовался он, чтобы поточней определить источник звука.
– Оттуда! – Гость расправил суставчатую лапку, раскладывающуюся, как перочинный ножик, и махнул длинным коготком в сторону прудов.
Кокотов окончательно убедился, что говорит пришелец, задевая шипастым бедром о край надкрылий, которые, помимо прочего, служат, наверное, еще и резонаторами. Только после этого Андрей Львович взглянул в указанном направлении и увидел, что над прудами зависла огромная летающая тарелка. Она, словно на треногу, опиралась на ослепительные лучи, пробивавшие черную воду до самого дна. Даже из лоджии были отчетливо видны медленные тени крупных карпов и бесчисленная рыбья мелочь, роившаяся в освещенной глубине. Сама же тарелка не вызвала у писодея особого удивления – именно так он и описал корабль инопланетян в «Космической плесени».
– Гагарина вы забрали? – светски полюбопытствовал писодей.
– Нет, мы по металлу, – ответил пришелец. – Цветнину собираем.
– С какой планеты к нам прибыли?
– Тебе-то какая разница? Все равно не запомнишь. Допустим, с планеты Джи.
– Это где же такая?
– Блин, я сюда что, астрономию прилетел преподавать? Ладно, смотри! – Он разложил свою лапку, заканчивавшуюся коготком, и указал вверх.
Кокотов с готовностью запрокинул голову: звезды сплошь усыпали черное осеннее небо. Казалось, кто-то грабанул магазин «Якутские алмазы» и, спасаясь от погони, рассыпал по Млечному Пути всю добычу: попадались яркие «каратники», вроде Полярной звезды, но в основном это была алмазная крошка и даже пыль.
– Ищи Малую Медведицу!
– Нашел! – сразу ответил Андрей Львович, поневоле преподававший в школе еще и астрономию.
– Теперь чуть выше и левей найди две звезды. Видишь? Малый Пес называется.
– И у вас тоже?
– Глупый вопрос! Имена созвездиям давала Працивилизация. Они у всех «разумников» одинаковые.
– Но ведь вроде…
– Вроде у Мавроди. Продолжаю: если посмотреть в мощный телескоп, видно несколько точек вокруг правой звезды. Это планеты. Самая яркая называется Джи. Это моя родина. Понял?
– Понял.
– А теперь объясни, куда я-то попал? Когда наши прилетали сюда в последний раз, никаких «разумников» не видели. Бродили какие-то гамадрилы. Была, правда, в Африке выездная генетическая лаборатория этих засранцев с Андуара. Но мы с ними не разговариваем…
– Видите ли, эволюция за время вашего отсутствия значительно продвинулась… – с внутренней гордостью сообщил писодей.
– Вы еще верите в эволюцию? Наивные!
– Откуда же тогда берутся новые формы? Человек, например… – удивился Кокотов.
– Выдумываются.
– Кем?
– Старыми формами.
– А старые формы?
– Восстанавливаются.
– Кем?
– Новыми формами.
– Да? Странно… А вот скажите, я слышал, что разум есть не что иное, как смертоносный вирус вроде СПИДа, которым одна галактика в момент астрального соития заражает другую.
– Возможно. Не знаю, – подумав, ответил «богомол». – Половая жизнь Вселенной еще плохо изучена. А тут у вас не бордель?
– Почему бордель?
– Ну, вопросы интересные задаете. Голых женщин ищете.
– Нет, тут «Ипокренино», – с достоинством объяснил Кокотов. – Дом ветеранов культуры.
– Даже так? В самом деле, продвинулись… И кто же здесь живет?
– Поэты, актеры, художники, архитекторы, композиторы, чекисты…
– Не может быть! Ты тоже ветеран?
– Нет. Я писатель и сюда приехал сочинять сценарий с режиссером Жарыниным.
– Надо же! – От восторга пришелец сложил лапки и молитвенно прижал к груди. – Знаешь, я тоже в юности мечтал стать режиссером. Но пробиться совершенно невозможно…
– Почему?
– По кочану! Страшная, чудовищная семейственность. Мафия!
– И у нас тоже! – обрадовался такому межгалактическому совпадению писодей. – Михалковы, Кончаловские, Германы, Тодоровские, Чухраи, Бондарчуки, Лунгины… Отцы, сыновья, внуки. Страшное дело!
– Как?! Всего-навсего три поколения?! И вы еще жалуетесь! – вскрикнул «богомол», от удивления затрепетав прозрачными узорчатыми крыльями. – Счастливцы! У вас какой витальный лимит?
– Простите?
– Живете сколько?
– Лет семьдесят, если повезет… – вздохнул Андрей Львович.
– А мы – тысячу лет! Вообрази, двадцать поколений одной семейки колготятся одновременно. И все – режиссеры! Не пробиться! Никаких шансов. Кто меня поддержит, я ведь не голубой. Я, как видишь, зеленый и предпочитаю самок. В результате пришлось в космосе челночить. У нас астронавтика – профессия неудачников. Семью-то надо кормить! Вот и летаю туда-сюда, мусор всякий собираю. А ты почему такой грустный? Сценарий не получается?