Наигрыш
Прикатил незваным гостем в тихий край
В бронированных вагонах самурай.
Он хотел, прорвавшись к дому напролом,
Пьяным гостем расшуметься за столом.
Но, как видно, без особых новостей
Принимают пограничники гостей:
Самураю стол накрыли на лугу,
Похлебайте, мол, из озера уху.
Пограничники встают за рядом ряд.
«Край наш тихий и спокойный, – говорят. —
Здесь не любят горлопанам потакать,
Не хотите ли с дороги лечь поспать?»
Отчего с утра на сопки пала ночь?
Самурай до сна такого не охоч:
Кроют-кроют звёздной тучей небеса
Самолёты по-над озером Хасан.
Самурай в гостях не хочет ночевать,
Но ему уже постелена кровать:
В изголовье дали камни-валуны
Да перину – три аршина глубины.
Самураю с той постели не вставать,
В небе солнца золотого не видать,
Над постелью, чтоб заснул он поскорей,
Спета песня дальнобойных батарей.
Скучная
Не тоскуй ты, горлица,
В тишине такой, —
Скрылась, скрылась конница
За Кубань-рекой.
Скрылась – не воротится,
Ветер пыль пронёс.
Потемнела горница
От девичьих слёз.
Не волна по бережку
Гнула краснотал, —
Скучный парень девушку
Спрашивал-пытал:
«Плачешь-убиваешься —
Не откроешь боль,
Ходишь – не встречаешься, —
Разлюбила, што ль?..»
«Что тебе отвечу я, —
Молвила она, —
Разве думка девичья
Больше не вольна?
Для кого осыпала
Яблоня цветы,
С кем мне радость выпала —
Не узнаешь ты.
Если б в ночи звёздные
И путём одним
Стлались травы росные
По́д ноги двоим,
Если б под ракитами,
Как ещё вчера,
Конь стучал копытами,
Ждал нас до утра, —
Я бы похвалилася,
В радости – права.
…Только – распрямилася
Смятая трава,
Только куст ракитовый
На ветру пожух —
Лучше не выпытывай,
Правды не скажу!»
Ставня покачнулася,
Заперлась за ней.
Паренёк на улице
Стал ещё скучней.
Бронепоезд «Чекист»
Из польских дивизий, под грохот и свист
Прорвавшись сквозь огненный пояс,
Привёл к партизанам старик-машинист
Подбитый чужой бронепоезд.
В депо на броне восемнадцать заплат
Закрасили суриком чистым,
И, в бой уходя, партизанский отряд
Назвал бронепоезд «Чекистом».
И грозное имя «Чекиста» навек
Запомнили белые банды.
На нём машинистов – один человек,
Тринадцать матросов команды.
Его батареи по вражьим тылам
Ревели широкою глоткой,
Орудия с ходу по польским штабам
Гвоздили прямою наводкой.
Два месяца дымный гудел горизонт,
И рельсы, звеня, прогибались,
«Чекист» пробивался на Северный фронт
Встречать англичан под Архангельск.
И тут оплошал бронепоезд «Чекист»,
Застрял между снежных заносов.
Полдня отбивались – старик-машинист,
Команда тринадцать матросов.
Но чёрные цепи английских солдат
Ползли, задыхаясь устало,
А в башнях истрачен последний снаряд,
И лент пулемётных не стало.
Сказали матросы: «Погибнем мы тут,
Но с нами морская отвага,
Пускай англичане “Чекиста” возьмут,
Как взяли японцы “Варяга”».
В тринадцати ящиках – пироксилин,
Тринадцать коротких запалов,
И пламя в тринадцать шнуров, как в один,
С матросских цигарок запало.
Уже бронепоезд английский, гремя,
Буксир натянул до обрыва,
Но грянуло в небо крылами тремя
Багровое полымя взрыва.
И вместе с «Чекистом»
В последний маршрут
Лететь довелось англичанам,
И песни об этом поныне поют
От вольной Двины до Сучана.
Песня строителей дорог
Где накрылся пургою косматой
Край лесов и звериных берлог,
Там проходим с киркой и лопатой
Мы, строители новых дорог.
Припев:
Чтоб по новым перегонам
Проноситься эшелонам
И в мороз, и в зной
К самым дальним полустанкам
Стороны родной.
Если через тайгу и болота
Путь широкий и верный пролёг,
Значит, здесь воевали с природой
Мы, строители новых дорог.
Припев:
Там, где горы до неба взлетели,
Где разбилась река о порог, —
Проложили мосты и туннели
Мы, строители новых дорог.
Припев:
Чтоб в тайге иль в пустыне безводной
Человек не бывал одинок,
Совершаем свой труд благородный
Мы, строители новых дорог.
Романс
Гасли-меркли звёзды ясные вдали.
Бело-белым цветом яблони цвели,
Да не облачко весеннее тогда
На рассвете уплывало от земли.
Это ты за полосою лозняка
Уходила, словно облачко, легка,
Платье белое весеннее твоё
Отражала полусонная река.
Только я стоял – глядел тебе вослед…
Сколько вёсен ждать тебя мне, сколько лет?
Снова зори, снова яблони в цвету,
Всё как прежде, лишь тебя со мною нет.
Где ты, где ты? – Выйди, сердце не тая,
До утра поют в черешнях соловьи,
Те же звёзды отражаются в реке,
Что смотрели в очи синие твои…
Или вовсе заросли быльём пути,
Или вовсе нам друг друга не найти? —
Мне отсюда от любимой, от тебя,
Как от собственного сердца, не уйти.
Не уйти, не позабыть о той поре,
Сад весенний за рекою на горе,
Где мелькнуло платье белое твоё,
Словно облачко на утренней заре.
Поэмы
Котовцы
Умирая, убивай!
I
Подтянувши пояса,
Шли котовцы по лесам.
Залегла заря в туманы,
Как подбитая лиса.
Злая темень глубока:
То болото, то река.
«Вот так фунт, – сказали хором
Три голодных паренька, —
Сутки по болотам путь,
Ни пошамать, ни заснуть!
Сорвалась разведка, надо
К эскадрону повернуть!»
А четвёртый, командир,
Пробурчал: «Война – не мир!
Если надо – значит, надо,
Обойдёмся без квартир!
Мне же лучше сдохнуть враз,
Чем не выполнить приказ.
Не забудьте: сам Котовский
Понадеялся на нас!
А приказ его был прост:
По округе на сто вёрст
Ходит с бандою Антонов,
Только ветер дует в хвост.
Где теперь, в какой овраг
Врылся этот хитрый враг —
Неизвестно.
Обнаружьте —
Расколотим в пух и прах!
Ясно?»
…Топь, да крики сов,
Да туман поверх голов.
«Незачем, – сказали парни, —
Было столько тратить слов!»
И пошли. А по бокам
Ночь, как омут, глубока.
Неожиданно наткнулись
На сторожку лесника.
Кто в ней – не видать пока,
Только двери без замка.
«Вот и выспимся», – сказали
Три усталых паренька,
А четвёртый, командир,
Пробурчал: «Война – не мир!
Лучше б вовсе не искать нам
В воровских лесах квартир!»
II
Трое спят без задних ног.
Месяца зелёный рог
Заглянул в окно.
Косая
Тень ложится на порог.
Трюкает сверчок в углу.
Спит хозяин на полу.
Командир сидит на лавке,
Голову склонив к столу.
Как сквозь сито, видит он
Угол, тесный от икон,
Печь в цветах, комод за печью,
На комоде – граммофон.
Это сон:
Полночный сад,
Дома белого фасад,
Музыка…
И он – мальчишка,
Как пятнадцать лет назад,
Весь в крапивных волдырях,
Кра́дется через овраг
К светлым окнам.
Мелкой дрожью
Мальчика колотит страх.
Но мечта сильней мани́т
К окнам, где огонь горит,
Где чудесная машина
И поёт, и говорит.
Глянуть бы… одним глазком!
Мальчик кра́дется ползком.
А-а-а! На плечи волкодавы
Падают одним броском.
А-а-а!
И рот набит песком,
Крутится кровавый ком…
…Забытьё. Худое утро
В лазарете городском.
Где-то шепчет мать.
Сквозь сон —
Новый голос: «Как же он?
Сад… Чужой… А-а, понимаю:
Посмотреть на граммофон!»
– Грам —
мо —
фон! —
Уходит мать.
Печь в цветах,
комод опять.
«Граммофон, – четвёртый шепчет, —
Вот он – враг!
Не надо спать!»
Вздрогнул, взгляд спросонья туп,
Смотрит сквозь нависший чуб:
Где хозяин?
Нет в помине,
На полу лежит тулуп…
III
Сквозь туман едва-едва
Проступают дерева,
Слышно, как спокойно дышит
Тихая в лесу трава.
В тайниках болотных вод
Утку селезень зовёт:
«Варр-р-ря!»
И лягушки хором
Отвечают: «Вот-т-т… плывёт-т-т».
«Bapp-p-p-pя!»
Лягушачий
пруд
Изнывает: «Вот-т-та… тут-т-т…»
«Варр-р-ря!»
Просверкав в тумане,
Выстрел обрывает: «Врут!»
Жёлтый дым пополз и сник
На седых кустах брусник.
В трёх саженях от сторожки
Падает в траву лесник.
Командир, бойцов проверь,
Всё равно не жить теперь:
Бьют антоновцы,
навылет
Пули прошивают дверь.
Синего стекла кусок
Брызнул, сеясь, как песок.
Пуля, повалив котовца,
Бьёт второго под сосок.
Третий, самый молодой,
В переплёт окна худой
Выцелив,
достал бандита
За кадушкою с водой.
Только смерть со всех сторон!
«Не сдавайся! – слышит он
Голос командира. – Помни:
Для себя – один патрон!
Слышишь?»
(Чья-то голова
Показалась изо рва.
Парень бьёт в межбровье.)
«Слышу!
У меня осталось два!
Только думаю, сейчас
Пули наши не для нас:
Ждёт известия Котовский,
Надо выполнить приказ!
Всё равно ведь не в гробу
Спать нам с пулею во лбу!»
Паренёк вставляет дуло
В граммофонную трубу.
Слышал эскадрон родной
Дальний отгул гулевой:
Два заряда, два удара
Как из пушки полевой.
И уже сыграл трубач,
И уже несутся вскачь…
В душном вихре по дороге
Ветер крутится, горяч.
IV
Как земля в лесу влажна!
Как трава в лесу нежна!
Тополем и солнцем пахнет
Ласковая тишина.
Лечь бы, грудью привалясь,
Путая травинок вязь,
И следить, как в зыбкой капле
Колются лучи, двоясь.
И сверкает, как топаз,
Круглый муравьиный глаз.
…И понять, что перед смертью
Видел землю в первый раз.
Отчего ж такая боль?
«Сердце, слёзы заневоль! —
Паренёк с тоскою шепчет. —
Что ты, испугалось, што ль?»
Низко заглянувши в вир,
Вытянулся командир.
Сверху видны только ноги
В крагах, сношенных до дыр.
И пахнуло на бойца
Смертным посвистом свинца:
Добывались эти краги
У местечка Кременца.
В спелых, в золотых хлебах
Залегал незримый враг,
Бил на выбор. У котовцев
Кровь спекалась на губах.
Каждый думал о конце.
И тогда, минуя цепь,
Выехал вперёд Котовский
На могучем жеребце.
И сказал (бойцам, ему ль?):
«Хлеб пора косить! Июль!..»
И бойцы вздохнули разом,
И уже не слышно пуль.
Только в сердце – отчий край,
С флангов – пулемётный лай.
Только голос командира:
«УМИРАЯ, УБИВАЙ!»
Парень вздрогнул. И опять
Мутная бандитов рать
Проплыла в глазах. Обидно
Связанному умирать!
Рядом пять бородачей
Спорят: полушубок чей?
Пук гранат за их спиною
В пять сияющих лучей.
А кругом – зелёный май,
Трубы журавлиных стай!
Но суров девиз котовцев:
«УМИРАЯ, УБИВАЙ!»
Вот – дополз в конце концов,
Вот – нащупано кольцо…
Вихрем, нестерпимо жгучим,
Небо грянуло в лицо
И – сожгло…
«И сколько дней…»
И сколько дней,
Друга верного родней,
К травяной припав могиле,
Тополь горевал над ней!
Сколько чистых, росных зорь
Ткали вёсны свой узор,
На холме шелками шили
По зелёному – лазорь.
Здесь и песне бы конец.
Только он живёт, боец!
Разве молодости страшен
Накрест резанный свинец?
Разве
Не её краса
Била пламенем в глаза
Волчьей стае,
Чёрной смерти
Возле озера Хасан?
Сквозь тугой земной покров
Кровь отцов
И братьев кровь
Проросла, чтоб возродиться
С нашей молодостью вновь.
И опять в боях она
Знаменем вознесена —
Правда наша,
верность наша,
Беззакатная весна!