Рассчитанный до сантиметра,
И полный ярости удар.
На наблюдательном Жижерин
Поймал
В двуглазый объектив,
Как в толщу стен
Вошёл без двери
Снаряда грузного разрыв.
А там
Контрфорс разворотило,
И новый гром ударил зло,
И новым центнером тротила
Полколокольни разнесло.
Крошил он стены в щебень грубый,
Как сухари, войдя во вкус,
И дымной шапкой падал купол,
И в небо плыл дубовый куст…
Бетонобойные гранаты
Сближали грани берегов:
И батарейцы были рады
Крушить без промаха
Врагов.
И с кем мне их поставить рядом,
Какие подыскать слова,
Когда из сорока снарядов
В цель угодило тридцать два?!
И, все баталии проверив,
Средь славных дел
И похвальбы
Я не нашёл других примеров
Такой сверхснайперской стрельбы,
Но видел
В Званке, под болотом,
Крестов берёзовых лесок,
Вот этим самым артналётом
Навечно вкопанный в песок.
Стрельбу ведёт полковник Реутов
Был крут подъём,
И камень бур,
И сумрак утра хмур,
И бил по нам Дунинский УР
Из сотен амбразур.
На сопках – доты без конца,
Они гремели все:
На Угловой, на Близнецах,
Подкове, Шиминзе.
И тут уж лишь большой калибр
Поспорить с ними смог —
Разбить броню бетонных глыб
И размолоть песок,
И, в глубь земли загнав врагов,
Достать их под землёй, —
И то лишь с семисот шагов
Наводкою прямой.
Легко ли было под огнём
Нам подходить в упор,
Таща орудья белым днём
На чёртов косогор!..
Лишь грузных «катерпиллеров»
Уже не вой, а стон:
Сползает, тянет пушка в ров,
А в ней – семнадцать тонн!
В пыли —
Очередей пунктир,
Разрывов тяжкий бас,
Обвальный гул чужих мортир —
И весь металл на нас!
Но, утвердясь на огневых,
Японцев сшибли мы,
Загнав с земли ещё живых
За грань могильной тьмы —
Под сопки,
В тайные ходы,
Где с мертвецами им
Пришлось без хлеба, без воды
Глотать огонь и дым.
Когда рассвет взошёл во мгле
И пал последний дзот,
Шестьсот осталось их в земле
И сда́лось девятьсот.
Мы превратили доты в прах,
Недаром, посмотри,
Сияют звёзды на стволах
Калибра «203».
У нас Дуганов – звездочёт
И Паршин – звездочёт,
Десяток дотов на расчёт —
Вот их немалый счёт.
И двадцать звёзд на двух стволах —
Как мера их пути,
И две, добытые в боях,
Горят на их груди.
Битва на Свири
Посвящаю Маршалу Советского Союза К. А. Мерецкову
1. Рубеж
Встал туман над Свирью.
По-тюленьи
Стрежень перебив наискосок,
Командир второго отделенья,
Задыхаясь, выполз на песок.
Струйками вода сбегала с чуба,
Сдавливало сердце тяжело,
Но уже стальное жало щупа
Строчкою по берегу пошло.
Каждый дюйм прокола,
Каждый робкий —
По песку – невидимый стежок,
С пламенем, впрессованным в коробки,
Расходился, может, на вершок.
Но сапёр, упорствуя и смея,
Воевал в сырой болотной мгле;
Плоские, как свившиеся змеи,
Мины издыхали на земле.
И где полз он по крапиве жгучей
Поперёк прорезанной тропы —
Проволоки ржавой и колючей
Осыпались жёсткие шипы.
И сапёр привстал в конце прохода,
И ему навстречу, наугад,
Очередью длинной пулемёта
Отозвался вражеский солдат.
Эхо прогремело в отдаленье —
За рекой широкой, за леском…
Командир второго отделенья
Захлебнулся кровью и песком.
Крикнуть бы! Но боль его и муку
Недругу не услыхать вовек!
…Скорчившись, зубами впившись в руку,
Молча умирает человек.
На траве, густой, зелёной, щедрой,
Сизая покоится роса.
…Встал туман над Cвирью.
Дремлет недруг.
До атаки – полтора часа.
2. Огонь
Три года стоят здесь враги. Смотри:
Мины – поверх земли,
Сталь и железобетон – внутри,
Пушки – в любой щели.
Колья и надолбы вдоль Свири
Проволокой оплели.
Три года,
Врезая в песок и грязь
Окопов тройную сеть,
Мечтали,
От смерти отгородясь,
Как-нибудь уцелеть;
В дотах глухих,
В колпаках стальных,
В норах – хитрее лис,
Но левый берег глядел на них
В тысячи глаз и линз.
В землю они закопались?
Пусть!
Там они, как в гробу, —
Все мы запомнили наизусть
Каждую их тропу.
Пепел погубленных деревень.
Вместо полей – пустырь…
Сонный и тихий июньский день
Тихо глядится в Свирь.
Стрелка
Подходит к восьми часам.
Дятлы стучат в лесу.
С визгом пря́нула к небесам,
Вздрогнула на весу,
И застонали, ocaтaнев,
И, дерева валя,
Пошла над хвоей седых дерев
Вздыбленная земля.
Пошла, закручивая винтом
Доты и блиндажи,
Дробя,
Словно стёкла,
В дыму густом
Гранитные голыши;
Летел,
Скособочившись,
В небо дом,
Надолбы и ежи.
Багровый и чёрный свистел огонь,
В узких ходах кипя,
Земля вздыхала,
Как загнанный конь,
Ёкая и хрипя.
Враги
В бетонные ямы ползли,
Прятались по углам,
Но их
Выдирало из-под земли,
Расшвыривало, как хлам.
В недрах подземного тайника,
Просто ли у куста
Их находила наверняка
Гневной России сталь.
Двадцатитонный стальной колпак
С дота слетал, как лист.
Чёрною кровью песок набряк.
Воздух был сух и мглист.
Уже по траве
Среди мёртвых тел
Низкий бежал пожар,
А левый берег всё свирепел,
Наращивая удар.
Не враг к Уралу,
А сам Урал
Пришёл к нему
В смертный час.
Слушал, нахмурившись, генерал
Гаубиц тяжкий бас,
Рёв самоходных
И полковых
Звонкие голоски.
Шелесты вихрей пороховых,
Знакомые до тоски,
Толкались, как вздохи друзей живых,
В седые его виски.
Словно Юпитер, свои грома
Слал он за горизонт,
Где —
недобитый —
сходил с ума
Вражеский гарнизон.
И скрежетали «катюш» полки,
В молниях проплясав,
И стопудовые кулаки
Обрушивали небеса
На правый,
Размолотый берег реки
Три с половиной часа!
3. Комсомольцы идут впереди
Не успели захватчики встать, оглядеться,
Отдышаться,
От пыли глаза протереть,
Как,
Возглавив атаку,
Двенадцать гвардейцев
Вплавь,
Под пулями,
Свирь пересекли на треть.
Им – задача:
Толкая плоты с чучелами,
Неприятеля залпы принять на себя.
Минных,
Яростных вспышек багровое пламя
Окружает их,
Брёвна на щепки рубя.
И судьбу
Не попросишь огня поубавить:
Пусть все точки врага оживут до одной.
Чтоб противник не смог,
3aтаившись, слукавить
И ударить в затылок пехоте родной.
Ещё с вечера знали: спасенья не будет,
Добровольно
На верную гибель пошли —
Нехвастливые,
Верные,
Русские люди —
Во бессмертную славу родимой земли.
Еще с вечера —
Письма далёким любимым,
Расставанье с друзьями,
С самими собой…
…Берег хлещет навстречу
Осколками,
дымом,
Торопливыми вспышками,
пылью,
пальбой.
И тогда захотелось
В последние миги,
Чтоб друзья
Увидали их, гордых в беде, —
Со средины реки
Оглянулся Зажигин
И увидел бойцов
И плоты на воде.
Из траншей,
Из зелёной травы буерака,
Приминая
В прибрежной воде купыри,
За гвардейцами
Шли батальоны в атаку,
Сотни касок
Чернели уже на Свири.
И тогда,
Уходя от гремучих бурунов,
Он поверил
В великое братство в бою.
Рядом Немчинов,
Павлов,
Попов,
Бекбасунов —
Все. Одиннадцать. Как на ученье в строю.
Берег
В чёрных воронках,
В горячем назольце,
И окопы,
И проволока впереди…
Сквозь колючки
Идут напролом комсомольцы.
Кто-то крикнул:
– Да тут же проход, погоди!
Но уже
Весь отряд
Через колья пробился.
Только кто-то
В проходе запнулся на миг,
Там,
Где русский сапёр
Этой ночью трудился
И погиб,
Приготовив дорогу для них.
А они уцелели,
По дымному следу
Настигая
Бегущего лесом врага.
И за ними
Летели знамёна победы,
Осеняя
Могучей реки берега.
4. Двести километров боя
На этой узкой горловине,
Горючей мглой полуодеты,
Как стадо валунов в лавине,
Толклись снаряды и ракеты.
И молнии сновали низко
Меж облаками грозовыми,
Земля щепой стреляла с визгом
И гейзерами грязевыми.
По деревянному заплоту
Стучали очереди длинно,
И с шипом пухлые болота,
Пыхтя, распаривали мины.
И если б чудом пехотинец
Стал муравьиного калибра —
Он и тогда б задо́хся в тине
И пустоты в огне не выбрал.
Но, чудеса перерастая,
Жила пехота в грозной яви,
До плеч, до губ в грязи пластаясь,
Укрывшись с касками в канаве.
А где-то пушки полковые
Несли в обход по бездорожью;
От напряжения кривые
Людские спины било дрожью,
И в комариных тучах крылись
Артиллеристы, и в надсаде
И плакали, и матерились,
И вылезали в тыл засаде.
Тогда гремучие гостинцы,
Крутясь, влетали в амбразуры,
И в горловине пехотинцы
Вставали в полную фигуру.
Не дожидаясь тех, кто сзади,
И увязая в грязь полянок,
Бежали, из сапог в азарте,
Выпрыгивая без портянок.
Пока враги соображали,
Куда же им теперь податься.
Уже во рву, у блиндажа ли
Грудь с грудью приходилось драться.
И, словно памятники, руссы
Врастали в горизонт навеки
Над надолбами Самбатуксы
И проволокою Мегреги.
Озёра, мины-невидимки,
Сараи, кладбища в берёзах,
Всё – на века в былинной дымке
Июльских сумерек белёсых,
Всё, прогремевши, остывало,
Трава опять входила в норов,
Тучнела…
Время отставало
От наших головных дозоров.
Опять передовая рота,
Невидимая над часами,
Мелькнув у Ви́длицкого моста,
Выныривала вдруг под Са́лми.
Горох очередей-частушек,
И медленные кольца дыма,
И голоса сердитых пушек,
Являвшихся необъяснимо.
И снова
Крылья возносила
Над полем русская победа!
…И как нам быть,
Какою силой
Остановить мгновенье это?
Как
Не в гранитном монолите,
А средь смерчей, в дыму ревущих,
Глазами правнуков увидеть
Самих себя, ещё живущих?
Но бой —
Как жизнь —
Живёт вне даты:
Спешат года, стареют числа…
Как могут умереть солдаты,
Когда бессмертна их Отчизна!
5. По лесам
То ли солнце за дымом померкло,
Или зорька ушла за леса,
Или вихрями пыли и пепла
Заслонило солдатам глаза…
Ну, а может, и вправду – усталость:
Днём и ночью бои без конца…
Сколько там до границы осталось?
Сколько вёрст за плечами бойца?
Трехдюймовки гремят с косогора,
Пулемёт подстригает кусты.
Ручейки, буераки, озёра,
Да разбитые в щепки мосты,
Да леса, затаившие доты,
Заграждений колючую вязь,
Да болота, болота, болота —
Непролазная, ржавая грязь.
В каждой кочке запрятаны мины,
В каждой ёлке «кукушку» ищи,
И на тропы болотной низины
Огневой опускается щит.
Но в клещах погибают заслоны
И слетают «кукушки» с ветвей
Там, где Свирских полков батальоны
Устремились к победе своей.
По трясинам, где тропка мостится,
В полбревна от куста до куста,
Через реку ползут пехотинцы
По обугленным сваям моста.
И от них ни на шаг, словно пушки
Стало можно носить за плечом,
Батареи майора Иллюшко
Не хотят отставать нипочём.
Не вчера ль за Сармяги лесами
Прокатилась их грозная речь,
Не они ль это утром под Салми
Принимали врага на картечь?
И не их ли могучие глотки
В полминуты отпели без слов
Неприятеля баржи и лодки —
Убегавший десант с островов?
Солнце мёртвых уже не согреет
Там, у ладожских жёлтых песков,
Где на помощь второй батарее
Автоматчиков вёл Деменков.
Лес как будто пожаром подсушен,
И поляны от крови пестрей:
Здесь прямою наводкой «катюши»
Разносили в куски лахтарей.
Здесь прошла, прогремела и смолкла
Наступленья святая гроза, —
Только пыль покраснела и смокла,
Поредели с обочин леса.
Да бугры без кустов – полысее,
И, наверно, следов не сыскать,
Где сражался разведчик Асеев,
У какого такого леска,
За какими буграми-горбами
Уцелел он, живого живей,
Пулю выплюнул вместе с зубами
Вслед промчавшейся смерти своей.
Но салюты, горя над Москвою,
Просияют в грядущих веках
Этой сказочной былью живою,
Засверкавшей на русских штыках.
Не в одной ли смыкаются клятве —
Победи или с честью умри —
Юный князь на туманной Непрядве,
Генерал на холодной Свири?
В ленинградском упорстве суровом
Бородинских редутов гранит,
На одном рубеже с Куликовым
И Лодейное Поле лежит.
6. Граница
Пробитые в битвах знамёна —
У края родимой земли,
Железных полков батальоны
К заветной черте подошли.
Три года об этом грустили,
Как только о доме грустят,
Железом дорогу мостили
И мстили, как воины мстят.
Дорога железа и стали
На сотни, на тысячи вёрст,
Но наши сердца не устали
Стучать со свинцом вперекрёст.
Лишь сделались пристальней лица
Да строже и зорче глаза.
Сегодня мы сами – граница,
За нами поля и леса.
Дома́ над рекой светлоризой,
Священный покой матерей —
Всё то, что зовём мы Отчизной,
Любовью и славой своей.
Болотце в лесу одичалом,
Заросший окоп через лог,
Великий конец и начало
Военных дорог и тревог.
Нет, нет!
Не болотце вернулось,
А счастье былое – сполна!
И сердце легко усмехнулось,
Как после тяжёлого сна.
Так что же такое ГРАНИЦА?
Окопчик, подобный меже,
Иль то, что навеки хранится
Как родины облик в душе?
Озёрная
Светлая чаша
С лазоревой тучкой на дне, —
Вот эта вот рощица наша,
А та – на чужой стороне.
И небо там кажется узким,
И поле – сплошной буерак,
И птицы поют не по-русски,
И солнышко светит не так.
А здесь с нами родина рядом,
Мы с каждой берёзкой в родне,
До слёз хорошо нам, солдатам,
Что мы – на своей стороне.
У каждой тропы и дубравы
Такое родное лицо,
Что жалко топтать эти травы
И больно срубить деревцо́.
Хотелось бы всё приголубить,
Всему своё слово шепнуть,
В озёрные синие глуби,
Как в детство своё, заглянуть.
Годами страданий и риска
Оплачена жгучая страсть —
К подолу земли материнской
Своими губами припасть,
И вновь ей, не вымолвив слова,
Сыновнее сердце открыть,
И вновь ей поклясться, и снова
Присягу свою повторить:
«Твои перелески и реки,
Хлебов золотые поля
Да будут едины вовеки,
Родная, святая земля!
Чтоб снова в лесах соловьиных
Звенела живая вода,
И девушки пели в долинах,
И спали в садах города.
Чтоб пахари шли бороздою,
Удачами славились дни,
Цвели под вечерней звездою
Твоих поселений огни.
Служившие право и свято
Твоей великанской судьбе,
Твои сыновья и солдаты —
Мы вновь присягаем тебе!»
Граница!
За дымкою сизой
Ни знака её, ни следа.
Штандартами Свирских дивизий
Означена эта черта.
7. Свирь
Онега
К Ладоге в гости шла —
Пробила в снегах тропу,
А стужа
Скрыла и заперла
Тропу в ледяном гробу;
И безымянной была она,
Пока не умылась
В ручьях весна.
Ещё не известно:
Капель лады
Или изумлённый снегирь,
Увидев сразу столько воды,
Свистнул
протяжно:
CВИРЬ!
Но прожурчала
Ручья свирель
Долго и влажно:
СВИРЬ!
Длинный
колодезный журавель
Вымолвил важно:
СВИРЬ!
СВИРЬ! —
отозвался косач в глуши,
Прошелестел купырь,
И с берегов сорвали́сь стрижи
С радостным криком:
СВИРЬ!
И зверобой – мужик с Волховца, —
Забредший в такую сырь,
Сказал, не увидев воде конца:
– Вона какая СВИРЬ!
И покатилась к нам Свирь-река
Через пороги,
леса,
века.
Викингов резаные ладьи
С мордами на носах
С моря гребли супротив струи,
Гибли в этих лесах.
На необжитые берега
Плыл новгородский гость, —
Лисы, соболи, жемчуга:
Дюжина зёрен – горсть!
Белых ночей соловьиный сон,
Рощиц осенних грусть —
Всё это названо испокон
Именем кратким: Русь.
Гляделись в стёкла речных глубин
Дремучие берега,
Древние избы в огнях рябин,
Тихих лугов стога.
Здесь загремел, как пришла пора,
Выросший без тесла́
Город рубанка и топора,
Паруса и весла.
И улетели со стапелей
К ветру балтийских шхер
Гордые лебеди кораблей,
Щучьи тела галер.
Чтоб вырывался из каронад
Грозный огонь побед,
Чтобы от русских морских армад
К берегу жался швед:
Солью осели бы по судам
Дальних морей ветра…
Видели Лондон и Амстердам
Флаги царя Петра.
Пела пила на сквозных лесах,
Туго стонал терпуг,
Свирское сиверко в парусах
Чувствовал Петербурх,
И, такелаж зубря наизусть,
Охала старина,
И становилась Россией
Русь —
Дремучая сторона.
«Старые книги переберём…»
Старые книги переберём,
Память перетряхнём,
Карту под маленьким фонарём
В блиндаже развернём.
Вот наше детство:
Луга в росе,
В хвойном дыму заря,
И на Олонец бежит шоссе
Мимо монастыря.
Я ещё лес прочитать могу:
Сойки
кричат лису.
Кунья посорка:
прыжок вверху —
Мелочь сучков
внизу.
Лето:
берёзовый сок усох,
Розов открытый ствол. —
Кто-то серебряный туесок
Под землянику сплёл.
Вот наша юность:
Весёлый рой
Голубоватых звёзд.
Белая пена,
Бетон,
Свирьстрой,
Гулкий узорный мост.
Я ещё в сердце своём храню
Песни ночных бригад,
Всю многотысячную родню
Кессонщиков-фабзайчат.
Как же случилось,
Что враг пришёл
В дедовское жильё,
Вытоптал
Лу́га узорный шёлк,
Небу сказал:
– Моё!
И почернело без звёзд оно,
И замерла вода,
И стало в светлом краю темно
На месяцы, на года.
Дождик полощет бумажный сор,
Вражеский жухлый скарб,
Минное поле – в песке озёр,
В птичьем бору – эскарп.
Ярость по жилам бежит, остра,
Как муравьиный спирт,
Солдатам нет ни сна, ни костра,
И генерал не спит.
Веко сжимающий нервный тик,
Твёрдый, суровый рот…
Может быть, лучше его никто
Не знает этих болот.
Встал над Свирью
Пар голубой,
Звёздный костёр потух.
Вот и не завтра, а нынче бой:
Трижды пропел петух.
Знамя
Летит в грозовую ширь
Алым крылом с древка.
Былью,
Былиной уходит Свирь
В сумрак, в леса, в века.