отребляют во зло знаменитость своего положения, к тяжкому предосуждению словесных наук и к нестерпимому притеснению нас, именованных. Они, исповедуя друг другу неведение свое в вещах, которых не ведать стыдно во всяком состоянии, постановили между собою условие: всякое знание, а особливо словесные науки, почитать не иначе как уголовным делом. Вследствие чего учинили они между собою определение, которое, в противность высочайших учреждений, нам, именованным, приоткрытых дверях не прочитали и без всяких обрядов к действительному иного исполнению нагло приступили. Сие беззаконное определение их состоит, как мы стороною узнали, в нижеследующих пунктах: 1. Всех упражняющихся в словесных науках к делам не употреблять. 2. Всех таковых, при делах уже находящихся, от дел отрешать.
И дабы вашего божественного величества указом повелено было сие наше прошение принять и таковое беззаконное и век наш ругающее определение отменить; нас же, яко грамотных людей, повелеть по способностям к делам употреблять, дабы мы, именованные, служа российским музам на досуге, могли главное жизни нашей время посвятить на дело для службы вашего величества.
Великая богиня! просим ваше божественное величество о сем нашем прошении решение учинить. К поданию надлежит в «Собеседник любителей российского слова». Прошение писал российских муз служитель
Иван Нельстецов.
НЕСКОЛЬКО ВОПРОСОВ, МОГУЩИХ ВОЗБУДИТЬ В УМНЫХ И ЧЕСТНЫХ ЛЮДЯХ ОСОБЛИВОЕ ВНИМАНИЕ[1]
«Собеседник любителей российского слова», под надзиранием почтенный наук покровительницы, есть и должен быть хранилищем тех произведений разума, кои приносить могут столько увеселения, сколько и действительной пользы. Издатели оного не боятся отверзать двери истине; почему и беру вольность представить им для напечатания «Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание». Буде оные напечатаются, то продолжение последует впредь и немедленно. Публика заключит тогда по справедливости, что если можно вопрошать прямодушно, то можно и отвечать чистосердечно. Ответы и решения наполнять будут «Собеседника» и составлять неиссыхаемый источник размышлений, извлекающих со дна истину, толь возлюбленную монархине нашей.
Вопросы:
Ответы:
1. Отчего у нас спорят сильно в таких истинах, кои нигде уже не встречают ни малейшего сумнения?
На 1. У нас, как и везде, всякий спорит о том, что ему не нравится или непонятно.
2. Отчего многих добрых людей видим в отставке?
На 2. Многие добрые люди вышли из службы, вероятно, для того, что нашли выгоду быть в отставке.
3. Отчего все в долгах?
На 3. Оттого в долгах, что проживают более, нежели дохода имеют.
4. Если дворянством награждаются заслуги, а к заслугам отверсто поле для всякого гражданина, отчего же никогда не достигают дворянства купцы, а всегда или заводчики, или откупщики?
На 4. Одни, быв богатее других, имеют случай оказать какую ни на есть такую заслугу, по которой получают отличие.
5. Отчего у нас тяжущиеся не печатают тяжеб своих и решений правительства?
На 5. Для того, что вольных типографий до 1782 года не было.
6. Отчего не только в Петербурге, но и в самой Москве перевелися общества между благородными?
На 6. От размножившихся клобов.
7. Отчего главное старание большой части дворян состоит не в том, чтоб поскорей сделать детей своих людьми, а в том, чтоб поскорее сделать их не служа гвардии унтер-офицерами?
На 7. Одно легче другого.
8. Отчего в наших беседах слушать нечего?
На 8. Оттого, что говорят небылицу.
9. Отчего известные и явные бездельники принимаются везде равно с честными людьми?
На 9. Оттого, что на суде не изобличены.
10. Отчего в век законодательный никто в сей части не помышляет отличиться?
На 10. Оттого, что сие не есть дело всякого.
11. Отчего знаки почестей, долженствующие свидетельствовать истинные отечеству заслуги, не производят по большой части к носящим их ни малейшего душевного почтения?
На 11. Оттого, что всякий любит и почитает лишь себе подобного, а не общественные и особенные добродетели.
12. Отчего у нас не стыдно не делать ничего?
На 12. Сие неясно: стыдно делать дурно, а в обществе жить не есть не делать ничего.
13. Чем можно возвысить упадшие души дворянства? Каким образом выгнать из сердец нечувственность к достоинству благородного звания? Как сделать, чтоб почтенное титло дворянина было несумненным доказательством душевного благородства?
На 13. Сравнение прежних времен с нынешними покажет несумненно, колико души ободрены либо упали; самая наружность, походка и проч. то уже оказывает.
14. Имея монархиню честного человека, что бы мешало взять всеобщим правилом: удостоиваться ее милостей одними честными делами, а не отваживаться проискивать их обманом и коварством?
На 14. Для того, что везде, по всякой земле и во всякое время род человеческий совершенным не родится.
14. Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют, и весьма большие?
На 14. Предки наши не все грамоте умели. NB. Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели; буде же бы имели, то начли бы на нынешнего одного десять прежде бывших.
15. Отчего многие приезжие из чужих краев, почитавшиеся тамо умными людьми, у нас почитаются дураками; и наоборот: отчего здешние умницы в чужих краях часто дураки?
На 15. Оттого, что вкусы разные и что всякий народ имеет свой смысл.
16. Гордость большой части бояр где обитает: в душе или в голове?
На 16. Тамо же, где нерешимость.
17. Отчего в Европе весьма ограниченный человек в состоянии написать письмо вразумительное и отчего у нас часто преострые люди пишут так бестолково?
На 17. Оттого, что тамо, учась слогу, одинако пишут; у нас же всяк мысли свои не учась на бумагу кладет.
18. Отчего у нас начинаются дела с великим жаром и пылкостию, потом же оставляются, а нередко и совсем забываются?
На 18. По той же причине, по которой человек стареется.
19. Как истребить два сопротивные и оба вреднейшие предрассудки: первый, будто у нас все дурно, а в чужих краях все хорошо; вторый, будто в чужих краях все дурно, а у нас все хорошо?
На 19. Временем и знанием.
20. В чем состоит наш национальный характер?
На 20. В остром и скором понятии всего, в образцовом послушании и в корени всех добродетелей, от творца человеку данных.
К г. СОЧИНИТЕЛЮ «БЫЛЕЙ И НЕБЫЛИЦ» ОТ СОЧИНИТЕЛЯ ВОПРОСОВ{*}
По ответам вашим вижу, что я некоторые вопросы не умел написать внятно, и для того покорно вас прошу принять здесь мое объяснение.
В рассуждении вопроса о нечувственности к достоинству благородного звания позвольте мне сказать вам, государь мои, что разум оного совсем другой, нежели в каком, по-видимому, вы его принимаете. Если вы мой согражданин, то, кто бы вы ни были, можете быть уверены, что я ни вам и никому из моих сограждан не уступлю в душевном чувствовании всех неисчетных благ, которые в течение с лишком двадцати лет изливаются на благородное общество. Надобно быть извергу, чтоб не признавать, какое ободрение душам подается. Мой вопрос точно от того и произошел, что я поражен был тою нечувственностью, которую к сему самому ободрению изъявляют многие злонравные и невоспитанные члены сего почтенного общества. Мне случилось по своей земле поездить. Я видел, в чем большая часть носящих имя дворянина полагает свое любочестие. Я видел множество таких, которые служат, или, паче, занимают места в службе для того только, что ездят на паре. Я видел множество других, которые пошли тотчас в отставку, как скоро добились права впрягать четверню. Я видел от почтеннейших предков презрительных потомков. Словом, я видел дворян раболепствующих. Я дворянин, и вот что растерзало мое сердце. Вот что подвигло меня сделать сей вопрос. Легко станется, что я не умел положить его на бумагу, как думал, но я думал честно и имею сердце, пронзенное благодарностию и благоговением к великим деяниям всеобщий нашея благотворительницы. Ласкаюсь, что все те честные люди, от коих имею счастие быть знаем, отдадут мне справедливость, что перо мое никогда не было и не будет омочено ни ядом лести, ни желчью злобы.
Вседушевно благодарю вас за ответ на мой вопрос: «Отчего тяжущиеся не печатают тяжеб своих и решений правительства?» Ответ ваш подает надежду, что размножение типографий послужит не только к распространению знаний человеческих, но и к подкреплению правосудия. Да облобызаем мысленно с душевною благодарностию десницу правосуднейшия и премудрыя монархини. Она, отверзая новые врата просвещению, в то же время и тем же самым полагает новую преграду ябеде и коварству. Она и в сем случае следует своему всегдашнему обычаю: ибо рассечь одним разом камень претыкания и вдруг источить из него два целебные потока есть образ чудодействия, Екатерине II песьма обычайный. Способом печатания тяжеб и решений глас обиженного достигнет во все концы отечества. Многие постыдятся делать то, чего делать не страшатся. Всякое дело, содержащее в себе судьбу имения, чести и жизни гражданина, купно с решением судивших, может быть известно всей беспристрастной публике; воздается достойная хвала праведным судьям; возгнушаются честные сердца неправдою судей бессовестных и алчных. О, если б я имел талант ваш, г. сочинитель «Былей и небылиц»! С радостию начертал бы я портрет судьи, который, считая все свои бездельства погребенными в архиве своего места, берет в руки печатную тетрадь и вдруг видит в ней свои скрытые плутни, объявленные во всенародное известие. Если б я имел перо ваше, с какою бы живостию изобразил я, как, пораженный сим нечаянным ударом, бессовестный судья бледнеет, как трясутся его руки, как при чтении каждой строки язык его немеет и по всем чертам его лица разливается стыд, проникнувший в мрачную его душу, может быть, в первый раз от рождения! Вот, г. сочинитель «Былей и неб