Из всего, что я намерен здесь сделать, это издать переводы двух книжек по 3–2 страницы двух несчастных авторов, о которых здесь знают весьма немного и то в литературных кругах.
Издам на английском и французском. К тебе у меня, конечно, много просьб, но самая главная – это то, чтобы ты позаботился о Екатерине, насколько можешь.
Тысячу приветов Давиду Самойловичу, и Сереже, и Кожебаткину, а Ваньке Старцеву сто подзатыльников.
Из Дюссельдорфа я послал письмо Сашке. Если у тебя с деньгами трудно, то ухвати его за полы и ограбь. Пересылать деньги отсюда при всех моих возможностях оказывается невозможно.
В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха. Мой цилиндр и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что я приехал на деньги большевиков, как чекист или как агитатор. Мне все это весело и забавно. Том свой продал Гржебину.
От твоих книг шарахаются. Хорошую книгу стихов удалось продать только как сборник новых стихов твоих и моих. Ну да черт с ними, ибо все они здесь прогнили за 5 лет эмиграции. Живущий в склепе всегда пахнет мертвечиной. Если ты хочешь сюда пробраться, то потормоши Илью Ильича, я ему пишу об этом особо. Только после всего, что я здесь видел, мне не очень хочется, чтобы ты покинул Россию. Наше литературное поле другим сторожам доверять нельзя.
При всяком случае, конечно, езжай, если хочется, но скажу тебе откровенно: если я не удеру отсюда через месяц, то это будет большое чудо. Тогда, значит, во мне есть дьявольская выдержка характера, которую отрицает во мне Коган.
Вспоминаю сейчас о Клопикове и Туркестане. Как все это было прекрасно! Боже мой! Я люблю себя сейчас даже пьяного со всеми моими скандалами…
В Самарканд – да поеду-у я,
Т-там живет – да любовь моя…
Черный Мартышан! Слышишь ли ты меня? Лучше жениться на «доге» и ждать, когда придет потенция поцелуя, чем седеть духовно здесь ради мариенгофских фонтанов, ну ее к черту, красоту смерти и смерда – мне, живому, пусть это будет даже рразз-гениально-о!
Толя милый, приветы, приветы!
122. И. И. Шнейдеру(Брюссель, 13 июля 1922 г.)
13 июль 1922.
Милый Илья Ильич!
Я довольно пространно описывал Вам о всех наших происшествиях и поездках в трех больших письмах. Не знаю, дошли ли они до Вас?
Если бы Вы меня сейчас увидели, то Вы, вероятно, не поверили бы своим глазам. Скоро месяц, как я уже не пью. Дал зарок, что не буду пить до октября. Все далось мне через тяжелый неврит и неврастению, но теперь и это кончилось. Изадора в сильном беспокойстве о Вас. При всех возможностях послать Вам денег, как казалось, из Москвы, – отсюда оказывается невозможно.
В субботу 15 июля мы летим в Париж. Оттуда через «Ара» сделать это легче.
В одном пакете, который был послан аэропланным сообщением через бюро Красина, были вложены Вам два чека по 10 фунтов. Один Ирме, другой моей сестре.
Получили ли Вы их?
Это мы сделали для того, чтобы узнать, можно ли Вам так пересылать, вообще, что нужно.
Милый, милый Илья Ильич!
Со школой, конечно, в Европе Вы произведете фурор.
С нетерпением ждем Вашего приезда.
Особенно жду я, потому что Изадора ровно ни черта не понимает в практических делах, а мне очень больно смотреть на всю эту свору бандитов, которая ее окружает. Когда приедете, воздух немного проветрится.
К Вам у меня очень и очень большая просьба: с одними и теми же словами, как и в старых письмах, когда поедете, дайте, ради бога, денег моей сестре. Если нет у Вас, у отца Вашего или еще у кого-нибудь, то попросите Сашку и Мариенгофа, узнайте, сколько дают ей из магазина.
Это моя самая большая просьба. Потому что ей нужно учиться, а когда мы с вами зальемся в Америку, то оттуда совсем будет невозможно помочь ей.
Самые лучшие пожелания и тысячу приветов передайте Ирме. Нам кто-то здесь сбрехнул, что вы обкомиссариатились. – ? Приезжайте. Отпразднуем. О том, чтобы Вы выезжали, Вам послана телеграмма. Ехать нужно в Берлин, а оттуда Вас доставят «заказным» в Париж или Остенд.
Вот и все. Поговорим больше, когда увидимся.
Езжайте! Езжайте. Дайте денег сестре. Возьмите стихи у Мариенгофа, адреса и много новых книг. Здесь скучно дьявольски.
123. А. Б. Мариенгофу(Париж, не ранее 20 июля – не позднее начала августа 1922 г.)
Дура моя – ягодка!
Ты тоже сволочь из сволочей. Как тебе не стыдно, собаке, – залезть под юбку и забыть самого лучшего твоего друга. Мартын – это одно, а я другое. Дюжину писем я изволил отправить к Вашей сволочности, и Ваша сволочность ни гу-гу.
Итак, начинаю:
Знаете ли Вы, милостивый государь, Европу?
Нет! Вы не знаете Европы. Боже мой, какое впечатление, как бьется сердце… О нет, Вы не знаете Европы!
Во-первых, боже мой, такая гадость, однообразие, такая духовная нищета, что блевать хочется. Сердце бьется, бьется самой отчаяннейшей ненавистью, так и чешется, но, к горю моему, один такой ненавистный мне в этом случае, но прекрасный поэт Эрдман сказал, что почесать его нечем. Почему нечем? разз – эт-твою. Я готов просунуть для этой цели в горло сапожную щетку, но рот мой мал, и горло мое узко. Да, прав он, этот проклятый Эрдман, передай ему за это тысячу поцелуев и скажи, что у такого юноши, как я, недавно оторвался маятник от циферблата живота. Часовой механизм попортился.
Да, мой друг рыжий, да! Я писал Сашке, писал Златому, и вы «ни тебе, ни матери».
Теперь я понял, понял все я.
Ах, уж не мальчик я давно.
Среди исканий, без покоя
Любить поэту не дано.
Это сказал В. Ш., по-английски он зовется В. Шекспиром.
О, я узнал теперь, что вы за канальи, и в следующий раз Вам как в месть напишу обязательно по-английски, чтоб Вы ничего не поняли. Да, напишу обязательно will have happy impression и подпишусь Sergei Jessenin. Что? Съели?
Ну так вот – единственно из-за того, что Вы мне противны, за то, что Вы не помните меня, я с особым злорадством перевел Ваши скандальные поэмы на английский и французский языки и выпускаю их в Париже и в Лондоне в кол. 6000 экз. А чтоб Вас больше оскандалить, подкуплю газетных рецензентов. Уж они Вам покажут …
В сентябре все это Вам пришлю, как только выйдут книги. Мил государь! Прошу тебя не оставить втуне за не… бо… просьб моей сестры. Делай ей гадости и словом и делом.
Адрес мой (для того, чтобы ты не писал): Раris, Ruе dе Lа Роmре, 103.
Где бы я ни был, твои письма меня не достанут.
124. Е. А. Есениной(Венеция, 10 августа 1922 г.)
10 августа 1922
Завтра из Венеции еду в Рим, а потом экспрессом в Париж. Послал тебе три письма, и никакого ответа.
Вот что, госпожа хорошая: во-первых, Шура пусть этот год будет дома, а ты поезжай учиться. Я тебе буду высылать пайки, ибо денег послать очень трудно. Все буду слать на адрес Козьмы Алексеевича. Сам же я в сентябре заливаюсь в Америку и вернусь через год.
Слушай, что я тебе говорю: пайки эти исключительно тебе, чтоб ты могла жить. Зря не транжирь. Относительно денег нажимай всегда на Мариенгофа или Сахарова. О посылках, что я тебе высылаю, не болтай. Они будут думать, что это для тебя достаточно, и потому ты тогда не выжмешь из них ни гроша. Мариенгоф и Сахаров люди очень хорошие, но в такое время им самим тяжело.
Живи и гляди в оба. Все, что бы ты ни сделала плохого, будет исключительно плохо для тебя; если я узнаю, как приеду, что ты пила табачный настой, как однажды, или еще что, то оторву тебе голову или отдам в прачки. Того ты будешь достойна. Ты только должна учиться, учиться и читать. Язык держи за зубами. На все, исключительно на все, когда тебя будут выпытывать, отвечай «не знаю». Помимо гимназии, ты должна проходить школу жизни и помни, что люди не всегда есть хорошие.
Думаю, что ты не дура и поймешь, о чем я говорю.
Обо мне, о семье, о жизни семьи, о всем и о всем, что очень интересно знать моим врагам, – отмалчивайся, помни, что моя сила и мой вес – благополучие твое и Шуры.
Письма мне пиши на адрес: Раris, Ruе de La Роmре, 103. Пиши заказными. Адрес обязательно по-французски. Где бы я ни был, оттуда мне всегда перешлют, даже и в Америку.
Привет всем.
Отцу и матери тысячу приветов и добрых пожеланий. Им я буду высылать тоже посылки через «Ара». Скажи отцу, чтоб он поговорил с своей кассиршей относительно тебя. Иногда ты бываешь все-таки дурковата, и за тобой нужно следить.
125. А. Ярмолинскому(Нью-Йорк, 1 ноября 1922 г.)
1 ноября 1922
Уважаемый т. Ярмолинский!
27 октября в Чикаго я получил Ваше письмо с пометкой 3 октября и совершенно не получил книги, которую должен был послать мне Ваш издатель. Очень хотел бы поговорить с Вами лично. Если можете, то позвоните завтра в 12 часов в отель, комната № 510.
С почтением к Вам и Вашей жене
126. А. Б. Мариенгофу(Нью-Йорк, 12 ноября 1922 г.)
12 ноября 1922 г.
Милый мой Толя! Как рад я, что ты не со мной здесь в Америке, не в этом отвратительнейшем Нью-Йорке. Было бы так плохо, что хоть повеситься.
Изадора прекраснейшая женщина, но врет не хуже Ваньки. Все ее бáнки и зáмки, о которых она пела нам в России, – вздор. Сидим без копеечки, ждем, когда соберем на дорогу и обратно в Москву.