ы «Пост». Кэтлин сделала все эти вещи собственными руками, работала над ними терпеливо, с большой любовью, они были для нее гарантом ее благополучия и не предназначались для афиширования.
Все девушки в округе завидовали Кэтлин, ее везению и счастью, так как Фергюс был очень пригожим молодым человеком, а его бизнес процветал. Он мог себе позволить больше виски, мог откалывать куда более скабрезные шутки и даже петь «Когда шелестит зеленая листва», а его пение тихой ночью было слышно гораздо дальше, чем голос любого другого молодого человека из круга их знакомств.
В общем, черноволосая Кэтлин была счастлива, она с удовольствием склонялась над своей ручной работой, щечки ее горели румянцем, она улыбалась, но, увы, даже и не подозревала, что коварный змий уже принялся за свою работу, чтобы вползти в ее Эдем.
Однажды Кэтлин сидела возле окна, наполовину закрытого разросшейся ползучей жимолостью, как вдруг увидала своего Фергюса, который шел по улице с каким-то человеком, с насупленными бровями, бегающими глазками и вихляющей змеиной походкой, в общем, с подозрительно выглядевшей личностью.
У нее оборвалось сердце, и она стала испытывать какие-то странные предчувствия, когда признала в компаньоне Фергюса пользующегося дурной репутацией члена Ассоциации молодых христиан Хаустона. С этого момента душевный покой Кэтлин был нарушен. Когда вечером к ней, как обычно, пришел Фергюс, то он был каким-то рассеянным, не таким, как всегда. Рука его дрожала, принимая от нее кружку с ячменным напитком, а когда он запел:
Пусть охотник ухаживает за гончими,
А фермер — за землей… —
эту печальную, исполненную щемящей меланхолии песенку, которую ирландцы всегда поют, когда на душе у них особенно радостно, голос его стал таким жалостливым, таким печальным.
Но Кэтлин была девушкой мудрой и не стала его бранить. Наоборот, она старалась быть веселой и обаятельной, хотя от такой резкой перемены в ее Фергюсе у нее было тяжело на сердце. И снова, на следующий день и на следующий она видела его точно таким же. Она во всем винила этого искусителя с насупленными бровями, это он заставил ее жениха так резко измениться.
С каждым днем Фергюс все больше мрачнел и бледнел. Его прежде веселое, улыбчивое лицо становилось угрюмым и задумчивым. Он стал редко разговаривать с кем-либо, а когда мистер О'Мэллиз налил ему большой пивной бокал из новой бочки, доставленной с завода, он вдруг так печально и скорбно вздохнул, что пена слетела с кружки до середины комнаты.
— Кэтлин, — спросил ее однажды отец, — что происходит с этим длинноногим Фергюсом? Он выглядит так, словно переступает через собственную могилу.
— Ах, папочка, — сказала Кэтлин, заливаясь слезами, — я сама не знаю, право. Он ходит словно в воду опущенный.
Давайте пойдем следом за Фергюсом и этим зловещим человеком и посмотрим, какие злые чары он навел на нашего героя.
Уильям К. Микс был членом пресловутой Ассоциации молодых христиан. Его родители были честными, пользующимися хорошей репутацией гражданами Хаустона, они всегда старались заложить в своем чаде наилучшие принципы воспитания и сделать его добропорядочным и полезным жителем города. Когда ему исполнилось восемнадцать, он на улице вечером встретился с каким-то человеком, который уговорил его посетить штаб-квартиру ассоциации.
После обряда омовения и исполнения религиозных гимнов Уильяма за партией в шахматы стал обрабатывать какой-то говорливый молодой «златоуст», после чего Микс, выбросив к чертям собачьим свою обычную сдержанность и даже не вспоминая теперь ни о матери, ни об отце, ни о своем доме, погрузился в кресло и проводил все свое время за чтением передовиц религиозных газет.
После этого его развитие в этом направлении пошло куда быстрее. Он отрастил бакенбарды, стал носить белые галстуки и вскоре настолько успешно перенял все соблазнительные привычки своих новых компаньонов, что ни один благотворительный бал в ассоциации с мороженым и земляничным вареньем или вечер песни не обходился без присутствия мистера Микса. Он стал, что называется, «зазывалой», и теперь многие молодые люди, которые бесцельно слонялись по улицам Хаустона, часто вспоминали этого хитрого, лукавого, мягкого, медоточивого Уильяма Микса с насупленными бровями, который, обращаясь к ним в соблазнительном тоне, уговаривал их посетить ярко освещенные комнаты штаб-квартиры Ассоциации молодых христиан.
Уильям Микс уже давно приметил Фергюса О'Холлиана. Его невинность, искренняя прямота делали молодого ирландца легкой добычей.
Однажды Микс вошел в бакалейную лавку Фергюса, что-то у него купил и в разговоре пригласил посетить их штаб-квартиру.
— Ладно, — согласился Фергюс, — я пойду туда с вами, так как торговля — довольно скучное занятие. Может, разопьем бутылочку виски, скоротаем время?
— Нет, — отказался Уильям с хитрой улыбочкой на губах. — У нас там полно выпивки.
Они перешли через улицу, вот тогда-то и увидала их вместе Кэтлин, тогда-то и начались сгущаться облака над счастливой жизнью молодой пары.
Уильям привел Фергюса к двери на крыльце, ведущей в общий зал, там он оглянулся по сторонам, желая удостовериться, что никто за ними не следит, и только после этого они вошли в зал и поднялись по лестнице.
— И чем же ваши парни там наверху занимаются? — спросил Фергюс, с удивлением оглядывая зал.
— Мы читаем, поем и молимся, — объяснил Уильям. — Ну, входите же, мистер О'Холлиан, я вам кое-что покажу.
Уильям подошел к большому охладителю воды в углу, налил до краев стакан ледяной воды и с холодной, жесткой улыбкой на извивающихся тонких губах протянул его Фергюсу.
Ах, маленькая Кэтлин! В своем благоухающем розами коттедже тебе придется пролить немало слез в ожидании своего суженого. Ах, если бы только любовь была вездесущей, то она бы выбила из рук ее возлюбленного этот сверкающий стакан с ледяной водой и швырнула бы его на пол, не позволив к нему прикоснуться его губам!
Фергюс взял стакан и долго изучал его прозрачное содержимое. Потом, словно по чьей-то подсказке, выпил всю воду до последней капли. Когда он ее пил, Уильям Микс, с дьявольским выражением на лице одержанного триумфа, только довольно потирал свои холодные влажные руки, испытывая в душе настоящий восторг.
— Что это такое? — спросил Фергюс. — Что это за холодная, освежающая жидкость, которая разливается внутри моего нагретого тела такой возбуждающей свежестью? Что это за нектар, лишенный вкуса, цвета, но такой свежий, словно утренний воздух, который утоляет жажду, но не возбуждает чувств? Скажите, мистер Микс, ее можно найти повсюду?
— Это простая вода, — не задумываясь объяснил Уильям, — ее полно повсюду.
— Я часто ходил под парусом по реке, — сказал Фергюс, — часто мою руки дома под краном, но никогда прежде не видел такой воды.
Фергюс осушал один стакан за другим из охладителя, и наконец Уильяму пришлось его силой оттаскивать от него, чтобы выпроводить из зала.
Они расстались у выходной двери, Фергюс возвращался домой по улице словно в каком-то счастливом сне, время от времени чуть слышно повторяя про себя: «Вода! Вода!» Уильям Микс смотрел ему вслед с удовлетворенной дьявольской улыбкой на смуглом лице.
Вечером, когда Фергюс, закрыв свою лавку, собирался домой, он вдруг почувствовал непреодолимый приступ жажды. Он уже так пристрастился к этой чудесной ледяной жидкости, что стал ее безвольным рабом. Фергюс вошел в небольшой салун на углу, куда он обычно заходил, чтобы пропустить стаканчик. Бармен, схватив рюмку, потянулся за спрятанной под прилавком бутылкой.
— Не нужно, — сказал Фергюс, — не торопитесь. Принесите мне, пожалуйста, стакан воды.
— Вы должны мне доллар пять центов, — недовольно сказал бармен. — Прошу вас, мистер Холлиан, заплатите немедленно, покуда я не рассердился от необходимости постоянно вам об этом напоминать, сделайте одолжение.
Фергюс бросил деньги на стойку и, с трудом преодолевая себя, вышел из салуна.
В этот вечер он не пошел к Кэтлин, больно плохо себя чувствовал. Он брел наобум, жажда его донимала, причиняя боль, когда он вдруг увидел, как из вагона-ледника вывалился большой кусок льда с кокосовый орех. Он, схватив его двумя руками и спрятавшись за кучей досок, стал жадно лизать его. Глаза у него налились кровью, руки сильно дрожали.
После этого случая он стал держать кувшин с водой под прилавком в своей лавке, и, когда никто из посетителей на него не смотрел, он нагибался, подносил кувшин ко рту и жадно пил эту проклятую жидкость. Она, булькая, лилась по его распаленной глотке, а облик черноглазой Кэтлин мерк перед его взором.
Вечером должно было состояться венчание Кэтлин с Фергюсом. Гостиная в ее коттедже была ярко освещена, розы и веточки вечнозеленых деревьев украшали все стены. Кейптаунский жасмин наполнял всю комнату своим дивным запахом, а букетики белых лилий свешивались с рам картин и спинок стульев. Брачная церемония должна была начаться в девять вечера, к семи уже стали собираться гости. Дразнящие запахи вкусных угощений, которые стряпала на кухне миссис О'Мэллиз, казалось, разносились по всей округе.
В гостиной, на столике, похожем на козлы, украшенном фиалками и зелеными веточками, стоял бочонок с виски, а вокруг него были расставлены несколько очень красивых импортных стаканчиков с подобающим для такого важного случая, как свадьба, ярким блеском на выпуклых бочках.
С сердца Кэтлин спадала тяжесть по мере приближения заветного часа. «Когда Фергюс станет моим, — говорила она себе, — я буду так его любить, буду такой миленькой, такой хорошенькой для него, что он навсегда позабудет о своей мрачной меланхолии. Если это не поможет, я выцарапаю ему глаза».
Минуты мучительно тянулись, и в половине восьмого Кэтлин, вся покраснев от робости, словно Лорелея, которая очаровывала мужские сердца, готовые от радости вырваться из груди там, на сиреневых высотах Рейна, заняла свое место у бочонка и стала наливать стаканчик за стаканчиком гостям этой вязкой жидкости, по цвету нисколько не уступавшей цвету ее раскрасневшегося лица.