– Не знаю, – ответила она, разглядывая меня. Потом вдруг добавила: – Погоди-ка… Ну конечно! Поливайнозел и все остальные, встретив тебя, Дэн, с первой же секунды знают, что ты тут новичок!
– Но как?
– Ты же лысый! Видел ты здесь хоть одного лысого? То-то! Вот над чем смеялся этот парень.
– Значит я обречен. Поливайнозел очухается, велит своей пастве разыскать лысого человека, и мне крышка.
– Не все так плохо, – начала утешать Алиса. – Не забывай, что в Зону толпой валят новички. Кроме того, где-то здесь бродят наши без вести пропавшие солдаты. Ты вполне можешь сойти за одного из них.
Она потянула меня за руку:
– Пойдем спать. Утро вечера мудренее.
Мы подошли к кладбищенским воротам. По обе стороны каменной арки буйствовала зелень. Железная калитка, изъеденная ржавчиной, была распахнута настежь. Я ожидал увидеть за оградой запустение и заросли сорняков. Ничего подобного. Все сорняки были выщипаны козами и овцами, которые и сейчас паслись тут, похожие в лунном свете на серебристые статуи.
Я заорал и бросился вперед.
Могила моей матери зияла, точно разинутый земляной рот. На дне блестела черная вода, гроб валялся на боку. Наверное, кто-то вытащил его, а потом грубо спихнул обратно. Крышки не было. Гроб был пуст.
– Спокойно, Дэн, – раздался сзади голос Алисы. – Не надо так волноваться.
– Вот они – твои замечательные люди, Алиса! Твои боги и нимфы! Упыри! Гробокопатели!
– Не думаю. Им ведь не нужны ни деньги, ни драгоценности. Должно быть какое-то другое объяснение. Надо поискать вокруг.
Мы поискали. И нашли Плаксу-Ваксу.
Он сидел прислонившись к надгробию – большой, темный и такой неподвижный, что казался надгробной скульптурой. Он был похож на „Мыслителя“ Родена – если на того надеть котелок и белую набедренную повязку. Но было в нем что-то неуловимо живое, и, когда он поднял голову, в глазах его блестели слезы.
– Скажите, пожалуйста, – спросил я, волнуясь. – Почему эти могилы раскопаны?
– Здравствуй, мой мальчик, – ответил он с легким ирландским акцентом. – А кто у тебя здесь похоронен?
– Мама, – ответил я.
Слезы брызнули из его глаз.
– Правда? Что ж, тогда тебя обрадует то, что я скажу. У меня супруга тут похоронена, понимаешь?
Я не увидел в этом ничего радостного, но промолчал.
– Да, мой мальчик, – позволь мне называть тебя так. Я ведь ветеран испано-американской войны, и годков мне поболе, чем тебе. Если бы не Мэрад – чтоб он подвернул себе ногу и расквасил свою божественную рожу, прости Господи, – я бы давно уже помер от старости. Лежали бы мои косточки рядом со скелетом супруги, и плыли бы мы на барже…
– На какой еще барже? – перебил я.
– Как на какой? A-а, ты, я вижу, новенький, – Он постучал по голове, намекая, очевидно, на мою лысину. – Вот что я тебе скажу, мой мальчик. Поспеши-ка ты в Онабак. Оттуда на рассвете отплывает баржа, груженная скелетами. Там будет большой праздник – с Пойлом, шашлыком и траханьем на неделю вперед.
Я напомнил свой вопрос и в конце концов выяснил, что Мэрад велел собрать останки со всех кладбищ Зоны и свезти их в Онабак. Завтра кости погрузят на баржу, и она перевезет их на другой берег Иллинойса. Что будет дальше – не знают даже полубоги. Но все уверены, что Мэрад собирается оживлять мертвецов. И все население Зоны сейчас спешит в Онабак, чтобы своими глазами увидеть великое чудо.
Новость меня обрадовала. Если все дороги в город будут запружены народом, то я смогу легко затеряться в толпе.
Человек в котелке продолжал:
– Великий Бык зашел слишком далеко. Это так же верно, дети мои, как то, что меня зовут Плакса-Вакса. Он хочет оживить трупы, и у него это не получится. Что тогда делать нам, бедным верующим? Что делать мне? – Он всхлипнул. – Я опять останусь без дела, опять все потеряю. Когда-то я верой и правдой служил старому Богу, но потом понял, что дни его сочтены и на смену грядет Мэрад. Он похож на тех богов, что обитали в старые добрые времена в Эрине, милой моей Ирландии, когда бога были богами, а люди гигантами. И вот теперь Мэрад – да будет Бык ему именем, и будь он проклят – потерпит крах, и тогда ему уже никогда не оправиться от позора. А я превращусь в самого поганого человечка – лживого пророка без стыда и совести. А ведь меня собирались назначить полубогом – за мое старание, веру и умение держать язык за зубами. Я так быстро шел в гору, и вдруг Мэраду втемяшивается в голову этот пропагандистский трюк. Почему бы ему не оставить всех в покое?
Тут выяснилось, что Плакса боится успеха затеваемого предприятия гораздо больше, чем провала.
– Если Мэраду удастся нарастить на старые кости новую плоть, то моя любимая супруга, ожив, тут же бросится на мои поиски. И тогда за жизнь мою никто не даст и ломаного гроша – были такие монеты в доПойловые времена. Она ни за что меня не пощадит. Ведь это я столкнул ее с лестницы десять лет назад, когда она сломала шею. Если бы я на ее месте воскрес ладно скроенной молодой девицей с красивым лицом вместо той хари, что была раньше, – я бы своему убийце только спасибо сказал. Но разве эта неблагодарная женщина, эта стерва, оценит мое благородство?!
Бедный я бедный! Горе преследует меня с того самого дня, как я, безгрешный (если, конечно, не брать в расчет первородный грех, но Мэрад говорит, что он этот догмат не приемлет), открыл свои невинные синие глазки и впервые увидел свет. Несчастным я родился, несчастным я живу. Даже умереть не могу – и это столь же верно, как то, что солнце встает на востоке, и как то, что Дарэм превратился в быка и переплыл Иллинойс с прекрасной Пегги на спине, и назвал ее своей невестой. Не могу я умереть – потому что любимая супруга выкопает мои кости, отвезет их к Мэраду и будет стоять наготове, когда я воскресну.
Мне стал надоедать этот поток гипербол, нескончаемый, как река Иллинойс. Поблагодарив Плаксу, я пожелал ему спокойной ночи:
– Нам рано вставать, Плакса-Вакса. Долгий путь предстоит.
– Понимаю, мой мальчик. А Плакса – это мое прозвище, а не имя. Меня так мальчишки в детстве дразнили, потому что…
Но я уже не слушал. Свернувшись калачиком возле маминой могилы, я пытался уснуть, но мне мешал разговор Алисы с Плаксой. Наконец я задремал, но меня вдруг растолкала Алиса. Она настаивала, чтобы я немедленно выслушал то, что рассказал ей Плакса.
– Ты видел его набедренную повязку? – спросила Алиса. – Так вот, это вовсе не набедренная повязка, а подгузник. И носит он его не случайно. Плакса, оказывается, один из Двенадцати Баловней В Подгузниках. Но это еще не всё. Когда он встал, я увидела, что от его задницы исходит желтое сияние – знаешь, у него там нимб вроде светлячка: похож и по цвету, и по размеру.
Короче говоря, дело, оказывается, было так. Вскоре после того как появилось Пойло и население Онабака отгородилось от внешнего мира, в городе расплодилось великое множество самозваных пророков, решивших нагреть руки на новой религии. Каждый из них толковал новое и пока еще туманное учение по-своему. Среди пророков выделялись двенадцать местных политиканов долгое время опустошавших городскую казну. Поначалу Пойло действовало на окружающую среду незаметно, и эти политики никак не могли понять, что происходит.
А в городе тем временем снижались темпы производства. Улицы и тротуары зарастали травой. Люди теряли интерес к повседневным житейским заботам. Раскрепощались нравы. Исчезли болезни, преступления. Прекратилась вражда. Люди забыли, что такое горе. Страхи и скука рассеялись, словно утренний туман.
Прошло еще немного времени, и люди перестали летать по делам в Чикаго. Никто не ходил в библиотеку. Журналисты и типографские рабочие оказались не нужны. В конце концов закрылись две крупнейшие в своих отраслях компании – Винокуренные заводы Майрона Малкера и Дизельная Компания Эрфгриппера. Люди начали понимать, что прежний мир был несовершенен, но теперь все уже позади и будущее светло и прекрасно.
Примерно в то же время прекратилась почтовая связь. В Вашингтон и столицу штата полетели тревожные телеграммы – из других городов, разумеется: в самом Онабаке телеграф давно уже не работал.
Тогда-то и были направлены в Онабак первые агенты ФБР и Управления по контролю за качеством продовольствия и медикаментов. Агенты как в воду канули. Послали других – Пойло сгубило и этих.
Оно еще не достигло своей окончательной кондиции, когда пришла благая весть. Устами пророка Шида Дарэм возвестил о пришествии Мэрада.
Однако в городе нашлись люди, решившие дать отпор новому богу. Самыми рьяными были двенадцать политиканов. Они собрали митинг на площади перед зданием суда и призвали народ свергнуть Мэрада. План восстания они предложили такой: сначала захватывается метеостанция Трайбеллского университета, где засел Шид, а потом…
– А потом, – витийствовал один из двенадцати, грозя кулаком тоненькой струйке Пойла, которая била фонтаном из Бутыли на вершине дальнего холма, – потом мы линчуем этого сумасшедшего ученого, провозгласившего себя Мэрадом, этого лунатика, который является не кем иным, как свихнувшимся университетским профессором философии и классической филологии. Друзья! Сограждане! Американцы! Если пресловутый Мэрад действительно является богом, как утверждает еще один чокнутый профессор по имени Шид, то пусть он прямо сейчас испепелит нас молнией. Я и мои друзья бросаем ему вызов.
Двенадцать политиканов стояли посреди двора на трибуне, с которой просматривались вся Главная улица, противоположный берег реки и дальние холмы. Двенадцать политиканов с вызовом смотрели на восток. Громов и молний не последовало. Но в следующее мгновение двенадцати политиканам пришлось позорно бежать с трибуны. И больше они вызовов Великому Быку не бросали.
Алиса захихикала:
– Они наложили в штаны. В прямом смысле слова. Мэрад не стал тратить на них столь опустошительную и зрелищную стихию, как молния. Он наслал на них другую, гораздо более деморализующую, беду, которая вынудила политиканов надеть подгузники – по той же причине, по какой их надевают младенцам.