– Мне очень жаль, Дэн, что так случилось, – тихо, но твердо сказала Алиса. – Но не кажется ли тебе, что ты переигрываешь с сентиментальностью?
Я сразу умолк.
– Ты права. Просто ты все время хочешь уколоть меня, и я…
– …И ты решил обнажить передо мною душу? Нет уж, Дэн, спасибо. Хватит с меня нагих тел. Я не хочу обижать тебя, но наркотики и Пойло – совершенно разные вещи, потому что человек, употребляющий Пойло, не деградирует.
– Откуда ты знаешь? С тех пор как они пристрастились к Пойлу, прошло совсем немного времени, чтобы делать какие-то выводы о его воздействии на организм. И потом – если здесь все такие здоровые, жизнерадостные и добрые, то почему же Поливайнозел хотел тебя изнасиловать?
– Я вовсе не собираюсь защищать этого осла, – сказала Алиса, – но, Дэн, неужели ты не чувствуешь, насколько отличается здешняя психическая атмосфера от обычной? У них тут нет никаких барьеров в отношениях между полами. Мужчины и женщины делают все, что им заблагорассудится. И никто никого ни к кому не ревнует. Вспомни сам, что говорила та девица, похожая на Джейк Расселл. Она сказала, что Поливайнозел волен выбирать себе любую из женщин и избранница не станет возражать. Может быть, приставая ко мне, он думал, что я буду просто счастлива от предоставившейся возможности заняться любовью с полубогом?
– Ну ладно, допустим, – сказал я примирительно. – Но все равно это было мерзкое зрелище, и я не могу понять, почему Дарэм назначил его богом плодородия. Ведь он ненавидит Поливайнозела.
– А что вообще представляет собой этот Дарэм?
Я рассказал Алисе, что Дарэм похож на эльфа из ирландских легенд: маленький, лысенький, толстенький человечек с лицом гнома, но с тонкой поэтической душой. Что он обожает каламбуры и афоризмы, может часами цитировать древнегреческих и древнеримских классиков. Что у него есть заветная мечта – издать сборник своих эссе «Золотой Век», а также жена, которая проела ему всю плешь.
– Можно ли сказать про него, что он мстительный? – спросила Алиса.
– Нет-нет. Он очень мягкий и незлопамятный. А почему ты вдруг спрашиваешь?
– Понимаешь, Пегги как-то писала мне, что ее возлюбленный Поливайнозел ненавидел Дарэма – никак не мог сдать ему экзамен по классической филологии. К тому же Дарэм явно симпатизировал Пегги. Вот Поливайнозел и донимал профессора при каждом удобном случае. Я получила это письмо перед самым исчезновением Пегги, а потом прочитала в газете версию о том, что Пегги и Поливайнозел могли быть убиты Дарэмом. Вот я и думаю, не лелеет ли профессор свою ненависть до сих пор?
– Только не Дарэм, – запротестовал я. – Он может, конечно, рассвирепеть, но быстро отходит.
– Что и требовалось доказать! – торжествующе воскликнула Алиса. – Профессор рассвирепел, превратил Поливайнозела в осла, а потом успокоился и простил его. Почему бы и нет? Пегги-то он себе заполучил.
– Почему же тогда Дарэм не превратил его обратно в человека?
– Этого я не знаю. Хотя Пегги писала, что Поливайнозел специализировался на сельском хозяйстве и слыл университетским Казановой.
– Теперь я понимаю, почему ты была так саркастична во время моей лекции, – сказал я. – Ты знала о них больше, чем я. Но это, кстати, никак не может оправдать твоих намеков насчет моей лысины и вставной челюсти.
Она отвернулась.
– Не знаю, почему я это делала. Наверное, ненавидела тебя в ту минуту за то, что тебе, гражданскому лицу, доверили такую важную миссию и наделили вдобавок огромными полномочиями.
Мне хотелось спросить, по-другому ли она относится ко мне теперь. Кроме того, я был уверен, что подобное поведение Алисы объяснялось причинами и другого свойства. Но я не стал заострять внимания на этой проблеме и вновь переключился на Дарэма. Я рассказал о нем все, кроме самого главного. Говорить об этом без предварительного зондажа Алисиных настроений я просто не имел права.
– Значит, получается, – сказала Алиса, выслушав меня, – что все происходящее в Зоне полностью соответствует представлениям доктора Босуэлла Дарэма о так называемом Золотом Веке?
– Именно, – подтвердил я. – Он не раз упоминал в своих лекциях об упущенном древними богами шансе. Дарэм говорил, что если бы древние боги удосужились взглянуть с заоблачных высот на несчастных смертных, они избавили бы человечество от болезней, нищеты, несчастий и войн. Объяснял он нерасторопность древних богов тем, что на самом деле эти боги были людьми, или иным способом наделенными сверхчеловеческими способностями, распорядиться которыми они не могли в силу недостаточного знания основ философской этики и науки в целом.
Дарэм не раз говорил, что, очутись он на месте тех богов – у него получилось бы гораздо лучше, и обещал как-нибудь прочесть нам лекцию под названием «Как стать богом и преуспеть на этом поприще».
– Знаю, – сказала Алиса. – Пегги писала мне. Она утверждала, что именно это больше всего и бесило По- ливайнозела. Он просто не понимал, что профессор описывает на уроках мир своей мечты. Может быть, он просто хотел спрятаться в этом выдуманном мире от жены… Бедный малый!
– Бедный малый?! Еще чего! – возмутился я. – Да он же превратил свою мечту в явь! Кто еще может похвастать тем же? Особенно мечтой таких масштабов…
– Никто, – согласилась Алиса. – Скажи мне, каков был все же главный тезис дарэмовского «Золотого Века»?
– Дарэм утверждал, будто весь ход истории доказывает, что среднему человеку требуется в жизни лишь одно: чтобы его оставили в покое. Он вполне счастлив, когда жизнь течет размеренно и плавно. Идеальной же для среднего человека является такая жизнь, в которой нет места болезням, зато полно пищи, развлечений, секса. Когда не болит голова о налогах, а работаешь столько, сколько захочешь, и то лишь для того, чтобы не наскучили постоянные развлечения. А думает за меня пусть кто-нибудь другой.
Дарэм говорил, что большинство взрослых людей просто мечтали бы иметь некое божество, которое решало бы за них те проблемы, ради которых приходится отвлекаться от прелестей жизни.
– Да он ничем не отличается от Гитлера или Сталина! – воскликнула Алиса.
– Не могу с тобой согласиться, – возразил я. – Посмотри вокруг: Дарэм ведь действительно создал им рай. И при этом он не насаждает никакую идеологию, не применяет репрессий. Он… – тут я спохватился и застыл с разинутым ртом. Я защищал профессора!
– Ты, похоже, изменил свои взгляды? – захихикала Алиса.
– Нет, – ответил я. – Нет-нет. Это профессор, как любой диктатор, изменил своим взглядам. Он применяет репрессии. Посмотри, что он сотворил с Поливайнозелом.
– Поливайнозел не в счет. Он как был ослом, так им и остался. Как знать – может, ему нравится быть ослом!
Ответить я не успел. Небо с восточной стороны озарялось ярким пламенем. Через секунду-другую до нас докатились громовые раскаты.
Мы остолбенели. Со стихиями, по нашему разумению, в Зоне было покончено.
Алиса схватила меня за руку и спросила встревоженно:
– Может, наши пошли в атаку раньше времени? Или нас об этом просто не предупредили?
– Не думаю. С какой стати начинать наступление с той стороны? Пойдем посмотрим, в чем дело.
– Ты знаешь, мне сначала показалось, что это молния. Только… как бы это сказать… молния… наоборот.
– Как негатив, да?
Она кивнула:
– Точно. Она была черная.
– Я и раньше видел такие ветвистые молнии. Они чем-то напоминают по форме крону дерева. Но это первая, которая… Нет, не может быть… – пробормотал я в смятении. – Я, пожалуй, воздержусь от комментариев, пока не увижу все на месте.
Мы свернули с посыпанной гравием дороги направо, на шоссе. Я узнал его – это шоссе шло мимо аэродрома в Мелтонвилл, до которого отсюда мили полторы. Раздался еще один взрыв, на сей раз гораздо ближе, и небо вновь залилось заревом.
Мы бросились вперед, готовые при первой же опасности скрыться в лесу. Примерно через полмили я остановился так внезапно, что Алиса налетела на меня сзади.
– Что такое? – спросила она шепотом.
– Этого ручья здесь раньше не было, – медленно произнес я – Голову даю на отсечение. Я знаю эти места как свои пять пальцев еще с тех пор как бойскаутом ходил в походы.
Но ручей-то перед нами был. Небольшая речушка, пересекая шоссе, текла с восточной стороны, от Онабака, к юго-западу. Ручей, размыв дорожное покрытие, прорыл в шоссе канаву шириной футов в тридцать. Поперек канавы кто-то перекинул два бревна и кое-как настелил на них планки.
Перейдя мост, мы пошли дальше, но оказалось, что мы немного сбились с пути, потому как следующий взрыв раздался слева от нас, у дальнего конца большого луга, на котором прежде была стоянка грузовиков транспортной компании.
Алиса принюхалась и спросила:
– Чувствуешь, пахнет горелыми листьями?
– Ага. – Я показал на противоположный берег ручья, залитый лунным светом. – Вон, посмотри.
Там валялись полуобгорелые, разнесенные в щепки стволы и стебли каких-то растений размером с сосну. Обломки раскидало взрывом футов на сорок; несколько бревен даже упало в ручей.
Решив разобраться, что все это значит, мы направились к истоку ручья, где собрались в круг человек сто. Я заработал локтями и стал пробираться сквозь толпу поближе к центру, чтобы посмотреть, что там происходит, но тут раздался женский визг:
– Он залил туда слишком много Пойла!
– Спасайся кто может! – завопил какой-то мужчина.
Засверкали пятки, поднялся крик – народ, расталкивая друг дружку, бросился врассыпную. Но, унося ноги, толпа почему-то хохотала, словно смеясь над собственной паникой.
Я схватил Алису за руку и бросился вслед за всеми. Какой-то мужчина догнал нас, и я, крикнув на бегу, спросил:
– Что происходит?
Мужчина оказался первым человеком в Зоне, на котором я увидел хоть какую-то одежду. Одет он был фантастически: на голове красовалась феска с кисточкой, а талия была обмотана широким зеленым кушаком, из-за которого торчала эдаким рулем кривая сабля. Сходство сабли с морским рулем усиливалось крейсерской скоростью незнакомца.