Имелись и другие архаичные сложности, такие как многоуровневая организация людей Ленга; многие из них не были посвящены в глубочайшие тайны и доктрины секты, но действовали главным образом как пассивные медиумы для голосов Великих Древних, которые время от времени передавали свои указания. Великое откровение, о котором читатель уже, наверное, догадался, состоит в том, что Энос Харкер был избран следующим и, по-видимому, последним аватаром, носящим тулку Ньярлатхотепа.
12
Он вернулся на Запад всего несколько лет назад, чувствуя отчаянную потребность подумать обо всём, что услышал, об ответственности, которая теперь лежала на его плечах. Те, кто был предан ему как своему царю-жрецу и даже как своему живому богу, не осмеливались спросить почему он уходит, хотя и не испытывали особого энтузиазма от этого. Насколько им было известно, он, возможно, почувствовал призыв снова выйти в мир, как это делали в прошлом прежние аватары, чтобы подготовить всё к окончательному наступлению хаоса, когда безумные полярные сияния должны будут катиться вперёд и взрывать всё подряд беспощадным, расточительным пламенем.
Насколько я могу представить, сама утонченность сосуда — образованного человека с Запада, благодаря чему воплощение тулку стало столь мощным, также сделала его менее предсказуемым, менее управляемым, чем предыдущие первосвященники, которые все были невежественными азиатами, рождёнными и воспитанными в глуши, обитателями виртуальной области, лишёнными культуры или контактов с людьми.
Мы все мы, к большому сожалению, существа с одинаковым взглядом на жизнь. Мир, в котором мы живём, подобен атмосфере, которой мы дышим, и, как известно, трудно не делать того, что делают римляне в Риме. Таким образом, смятение и мучительные сомнения доктора Харкера, как только он вернулся на Запад, быстро переросли в кризис нерешительности, в котором преданность соперничающим картинам реальности едва не разорвала его на части. Он плакал, чтобы совладать со своими мыслями, пока готовил научную монографию, которую поручил мне оформить окончательно. Его настоятельное желание ознакомиться с такими текстами, как «Некрономикон» и переведённым «Текстом Р'льеха» было на самом деле последней попыткой опровергнуть его собственные убеждения и переживания как иллюзии и заблуждения. Возможно, культ промыл ему мозги. Теперь он на это надеялся! Лучше так, чем допустить, что безумные вещи, в которые он верил, окажутся правдой!
Но они доказали, что являются правдой. Он надеялся, что высказывания, которые он когда-то считал обрывками грубого языка Р'льеха, не будут иметь ничего общего с тем, что казалось осязаемой реликвией этого языка, переведённой объективной третьей стороной. Страшная правда состояла в том, что некоторые из тех фраз, которые он помнил, слышал (и говорил) присутствовали в этой книге, и были переведены именно так, как он их понял. Теперь не было ни малейшего шанса, что это неправда.
Что касается меня, то, должен признаться, я оказался на шаг позади пожилого священника. Я очень боялся, что петля истины сомкнётся и на моей шее. Я отчаянно надеялся на то, в чём в любое другое время был бы совершенно уверен: человек передо мной, явно страдающий бредом, окончательно сошёл с ума. Но я тоже понял, что уже слишком поздно для этого, слишком поздно сохранять рассудок.
13
Теперь я достаточно хорошо знал природу болезни, которая быстро разрушала физическую форму доктора Харкера. Он вовсе не деградировал. Он преображался, преображался в подобие апостола последнего часа, Ньярлатхотепа. Когда это преобразование будет завершено, наступит тот самый час. Кали-юга закончилась. Появился ли апостол на этой стороне мира или нет, не имело значения. Как только он избавится от последних остатков своего хозяина Эноса Харкера и человеческой совести, исчезнут и последние надежды предотвратить его апокалипсическую миссию.
До этого момента я молчал, бормоча что-то своему хозяину, хотя думать о нём в таких терминах сейчас казалось легкомысленным. Как он мог быть так странно спокоен? Он просто смирился со своей судьбой? И с мрачной судьбой, уготованной всему человечеству? Или это был последний клочок надежды, который он до сих пор скрывал от меня?
— Может быть. Может быть. Сегодня вечером у меня был гость. Именно поэтому мне пришлось отложить беседу с вами. Он — человек, разбирающийся в этих вопросах, в некотором смысле более знающий, чем я, несмотря на всё, что я видел. Его зовут Свами Сунанд Чандрапутра, или, по крайней мере, он просит, чтобы его так называли. Он прекрасно понимает ситуацию. Он оставил мне это.
На забинтованной, похожей на лапу ладони лежал необычно большой ключ из потускневшего серебра с искусными узорами.
— С этим я могу попытаться сбежать. Я не могу спасти свою жизнь. Моя судьба была решена в тот момент, когда я принял участие в богохульном таинстве. Но, возможно, есть шанс пойти туда, где появление этого существа внутри меня не причинит никому вреда. Я возьму ключ и войду в состояние сна, более реального, чем иллюзия, в которой мы сейчас находимся. Там я пройду через дверь, горный портал Саркоманда. Дьяволы Чо-Чо будут ждать меня и попытаются преградить мне путь. Но если я буду твёрдо верить, что они всего лишь беспочвенные призраки моего собственного разума, тогда я смогу победить. Что будет потом, я не знаю. Но путь назад для аватара будет долгим, слишком долгим для него, принявшего громоздкую мантию грубой плоти. Слушайте! Время пришло! Его сны начинают вторгаться в бодрствующий мир!
В течение нескольких минут я смутно ощущал нарастающее эхо, но оно ещё не проникло в мое сознание. Теперь звук, который трудно описать словами, стал отчётлив. Мне показалось, что я слышу медленную и ровную поступь огромных шагов, шагов Левиафана, сотрясающих землю, хотя я не чувствовал физической дрожи. Они раздавались глубоко под землёй, словно из каких-то пещер, о существовании которых никто не подозревал. Шли минуты, и казалось, что гулкие шаги постепенно поднимаются по изгибу небосвода, пока не достигнут Зенита. Я сидел так, ни на что не глядя, ожидая, прислушиваясь, и вздрогнул, когда часы на камине пробили полночь. Я повернулся к доктору Харкеру, наверное, в поисках подсказки, но обнаружил пустую кровать.
Вообще-то не совсем пустую. Ключ необычных пропорций из почерневшего серебра вдавился в растрёпанные простыни. Инстинктивно я схватил его, повернулся и направился к двери. Я не остановился и не зашёл в свою комнату, чтобы забрать свои немногочисленные пожитки, а направился вглубь острова с максимальной скоростью, на какую был способен. Я мало думал о том, что может случиться дальше, знал лишь, что я должен бежать, как Лот из Содома.
Должно быть, я добрался до своей старой квартиры на Паркер-стрит, где хозяйка, услышав мой отчаянный стук, впустила меня. Я мало что помню из того, что случилось той ночью или на следующий день, и я не был свидетелем того, что произошло на мысе Керн, или того, что могло там произойти. Как я уже сказал, этот район в основном пустынен, и это проявление милосердия в свете того, что, наконец, произошло. Бродяга, который, шатаясь, брёл по трамвайным путям к пляжу, рассказал, как он сначала увидел странную вспышку голубоватого света, вырвавшуюся вверх из одной хижины, словно это был маяк на берегу. Я не сомневался, что он имеет в виду дом, арендованный доктором Харкером. Затем последовала более мощная вспышка, в которой появилось несколько фигур, борющихся в тени, одна из них выглядела больше остальных. Власти списали это на алкогольные галлюцинации. Хотя даже они не могут отрицать, что нечто превратило весь пляж в огромный лист стекла.
Какая бы сила ни была ответственна за это, она сделала так, что вместо пляжного домика Эноса Харкера остался тонкий слой пепла, и химики в Мискатоникском Университете до сих пор гадают, что там произошло. Поиски пропавшего доктора Харкера не проводились, поскольку его немощь была хорошо известна, и доктор Спрэг заверил полицию, что в момент катастрофы больной мог находиться только в постели. Следовательно, в куче пепла, что раздувало ветром, находились и остатки Харкера.
Однако я знаю, что это не так, и я не одинок в своём мнении. Доктор Спрэг, кажется, уже не в первый раз знает больше, чем хочет сказать, и доктор Лланфер, похоже, не беспокоится, а скорее даже испытывает облегчение, как будто драма достигла развязки. Все остальные, естественно, расстроены тем, что не могут отправить в архив загадку, к которой до сих пор не найдено ответа. Самая большая тайна, о которой они не имеют ни малейшего представления, — это странная судьба Эноса Харкера.
Август ДерлетБОГ В КОРОБКЕ
August Derleth. «The God-Box», 1945. Рассказ из цикла «Мифы Ктулху. Свободные продолжения».
Выйдя из метро неподалеку от своего дома, Филипп Каравел едва мог скрыть свое удовлетворение.
— Ку! А он похож на мышь, которая проглотила сыр! — сказал один из его поздних попутчиков другому, когда вагон метро покатился дальше.
Каравел, однако, уже не слышал этого и не стал бы возражать, если бы услышал. Это был теплый вечер, наполненный сумерками, с легким дождем и желтым туманом, надвигающимся на Лондон. Осень чувствовалась в воздухе, но Каравел шел вперед, как будто это была весна, быстрой походкой и с легким сердцем. Он был очень доволен собой, как человек, который долгое время был подвержен тревогам и обнаружил, что они внезапно развеялись. Он шел, словно был заключен в защитную оболочку близкого знакомства, — лондонская ночь с ее запахами и пряными духами здесь, в окрестностях Ост-Индских доков, мягкие голоса речных судов на Темзе, поднимающийся хор лягушачьих криков и сирена полицейской лодки.
Даже вид его грязного домика не повлиял на его настроение.
Внутри было достаточно уютно, обставлено со вкусом, хотя и немного тесновато. Он почти нежно положил свой портфель, снял непромокаемый плащ и направился прямо к телефону, где набрал номер и терпеливо ждал, улыбаясь: еще молодой человек, только начинающий немного седеть на висках, с диким лицом и дикими усами; его длинные, тонкие пальцы барабанили по столу.