ки невозможно, этой цыганской книге были сотни лет, а легенды в ней передавались из поколения в поколение десятки тысячелетий, отражающие жуткие знания, которые растворились в мифах слишком давно, чтобы можно было извлечь правду из сложной паутины суеверий и заблуждений любому современному исследователю.
Тем не менее, Краваль слушал и понимал настойчивые сообщения ветра, если не буквальный смысл его архаических выражений. И пока он слушал, он работал, переворачивая один камень за другим, в поисках того единственного, который он давно мечтал в один из дней найти, одного, содержащего в себе форму, которую он мог бы открыть под ударами молотка и зубила. Голоса ветра руководили им в его поисках, и они, казалось, говорили в течение прошедшей ночи, уверяя, что сегодня будет тот день, когда камень явит себя.
Это произошло, когда было немного за полдень, он нашел камень, который искал. В том, что это был тот единственный правильный камень, о котором он мечтал, у него не было никаких сомнений. Уже сейчас он мог почувствовать форму, заключенную в ловушке внутри него, суть ее очертаний, проявляющихся в материальных волнах энергий, истекающих из камня. Ученые мужи говорят, что твердый камень только кажется плотным и твердым, но на самом деле это объединение бесконечно малых частиц, соединенных вместе с помощью невидимых силовых линий. Это было то же частью секрета Уббо-Сатла. И его наметанный глаз был в состоянии заглянуть в структуру камня, чтобы увидеть истинную форму, заключенную внутри.
Камень весил пятьдесят или шестьдесят фунтов. Доставить его на две мили назад к грузовику было утомительный работой, которая заставила скульптора истекать потом и тяжело дышать, его предплечья ныли, ибо он был уже не молод и не совсем здоров.
Он положил камень на дно грузовика с чувством глубокого удовлетворения, но он был настолько увлечен предвкушением, что уже поздравлял себя с работой, которую вскоре должен завершить.
После того, как камень был благополучно доставлен в его скромную мастерскую на вершине холма, скульптор сразу же приступил к работе над ним, откалывая все больше и больше постороннего материала с каждым последующим ударом молотка о долото. Вскоре появилась грубая форма примитивной головы. Большие глаза, глаза, которые были круглыми, как палящее солнце, и широко открытыми от удивления, как у дикаря, пойманного во время акта общения со своими богами. Широкие ноздри, закрытые уши и тонкогубый рот проявились под музыку стальных инструментов, звеневшую в воздухе. Удары молотка стали более осторожными, откалывая все меньше и меньше кусочков камня, а образ стал более утонченным, его особенности более четкими. После долгих часов тяжелого труда и глубокой концентрации, работа была завершена. Долото и молоток упали на пол, когда скульптор откинулся на спинку стула и испустил вздох облегчения. Краваль изучал и любовался, а потом радовался красоте каменной головы в течение получаса, гордясь ее совершенством. Образ был извлечен из камня, его внутренняя сущность освобождена.
Затем, уставший от долгого дня, скульптор лег спать, слишком онемевший от усталости, чтобы даже съесть простой обед, оставив каменную голову на рабочем столе у открытого окна. Звездный свет блестел на камне, когда скульптор лежал недвижимый, провалившись в глубокий без сновидений сон смерти. Ветер с острова шептал над гладкими чертами каменного лица, с любовью прослеживая линию носа, изгиб бровей, орбиты со странными широко раскрытыми глазами. Голоса на ветру — голоса Уббо-Сатла — пели древние мелодии, не слышанные с тех пор, как первичная форма была заключена в ловушке внутри камня многие долгие циклы назад, и плотно запечатанные уши каменной головы открылись, как расцветающие цветы, чтобы услышать диссонирующие созвучия, разносимые ветром. Голоса пели ритуальные хоры, в то время как бледные звезды проливали свой мистический свет на гладкую каменную поверхность, и лицо открыло свой рот, чтобы ответить им. Голоса говорили на архаичном языке, не звучавшем с тех самых пор, как груды камней, которые покрывали весь остров, впервые были оставлены здесь, а каменные глаза поднялись и взглянули с безошибочным узнаванием на бесчисленные звезды, усеивающие черное небо.
К утру Краваль был мертв, его высохший труп лежал на кровати. На его верстаке была обнаружена бессмысленная каменная масса жителями, которые всегда считали тихого, нелюдимого художника нежелательным и потенциально опасным неудачником, который никогда бы не привнес ничего ценного в их сообщество. В своей абстракции камень не имел никакого сходства с тем обликом, который придал ему Краваль, у него не было ни глаз, ни ушей, ни носа, ни рта. Жители, которые видели незавершенную скульптуру, — конечный продукт непримечательной карьеры художника — задавались вопросом, что она могла изображать, но ни один из них не мог догадаться, что уродливой скульптуру мастер сделал, когда смерть настигла его.
Найдя камень уродливым и совершенно бесполезным, отцы деревни приказали бросить его в реку. Старая книга, где Краваль прочитал о Уббо-Сатла и его посланнике, Черном Ветре, была признана еретической, если не кощунственной, и поспешно сожжена вместе с другим мусором из мастерской скульптора. Ветер по-прежнему поет на острове камней, но там нет никого, кто мог бы прислушаться к нему, кроме ос, но у них есть свои собственные песни.