мне подскажет место ночлега…
На осеннем лугу
сверчка соснового голос —
что ж, отправлюсь туда
и узнаю, уж не меня ли
ожидает он с нетерпеньем…
Близ жилья моего,
где листва, облетевшая с кленов,
густо выстлала сад,
в ожиданье чьего прихода
так распелся сверчок сосновый?..
Вдруг в саду раздались
напевы вечерней цикады,
и подумалось мне,
что, должно быть, солнце уж село.
Оказалось – тень от вершины…
На закате меж гор
только голос вечерней цикады
одиноко звенит —
уж давно никто, кроме ветра,
навестить меня не приходит…
Их я, право, не ждал,
всю ночь тоскуя о милой, —
но откуда-то вдруг
первый клич гусей перелетных
на рассвете в облачном небе!..
Вихрь осенний примчал
голоса гусей перелетных,
первых в этом году, —
от кого же из дальних весей
донесли они нынче вести?..
В щебет птиц полевых,
что звучит за воротами дома,
примешался с утра
грустный клич гусей перелетных,
принесенный издали ветром…
Слишком рано звучат
голоса гусей перелетных —
ведь листва на ветвях,
что покрыта светлой росою,
не сменила еще окраски…
В вешней дымке, как сон,
исчезли бесследно когда-то
крики диких гусей,
а сегодня нежданно снова
донеслись сквозь туман осенний…
Нынче ночь холодна —
оденусь-ка я потеплее,
буду слушать сквозь сон
перекличку стаи гусиной
над лугами увядших хаги…
Говорят, что песню эту сложил Какиномото-но Хитомаро.
На осеннем ветру
сквозь скрип корабельных уключин
из небесной дали
раздается над парусами
перелетных гусей перекличка…
Тяжкой думой объят
о горестях этой юдоли,
ночь за ночью не сплю —
раздаются в осеннем небе
голоса гусей перелетных…
В этом горном краю
так веет тоскою осенней!
Я грущу по ночам,
до рассвета глаз не смыкаю —
зов оленя будит округу…
В горных падях олень,
ступая по листьям опавшим,
так призывно трубит —
и, внимая дальнему зову,
я осенней грусти исполнен…
Созерцаю в тоске
цветенье осеннее хаги —
у подножья горы
отдается эхом далеким
одинокий призыв оленя…
Я не вижу его,
оленя, что заросли хаги
топчет где-то в горах,
но пронзительно и печально
раздается зов одинокий…
На осенних лугах
раскрылись соцветия хаги —
верно, скоро уже
свой призывный голос возвысит
и олень на горе Такасаго…
Вновь осенней порой
я вижу соцветия хаги
все на тех же ветвях —
и, как прежде, сжимается сердце,
и ничто, ничто не забыто!..
За цветами вослед
блекнут листья хаги осенних —
с этих пор, как и мне,
нелегко им будет, наверно,
коротать холодные ночи…
Капли светлой росы
на соцветиях хаги близ дома,
где грущу о былом, —
или то перелетные гуси
обронили слезы, прощаясь?..
Хаги в светлой росе.
Я капли на нить, словно жемчуг,
захотел нанизать,
но исчезли они бесследно —
на ветвях любуйся росою!..
Говорят, что песня эта сложена императором Нара.
Стоит ветку сорвать —
и светлая россыпь погибнет,
капли сгинут навек.
Под росой рассветной склонились
до земли осенние хаги…
По осенним лугам,
где хаги цветы опадают,
побреду наугад,
в росном инее вымочив платье,
невзирая на сумрак вечерний…
Уж не жемчуг ли то? —
На осеннем лугу затаившись
в многоцветии трав,
капли светлой росы пронизала
паутины тонкая нитка…
О «девица-цветок»,
названием дивным плененный,
я срываю тебя —
но молю, никому ни слова
о моем постыдном деянье!..
О «девицы-цветы»!
С грустью глядя на них, прохожу я
и вздыхаю о том,
как, должно быть, цветам отрадно
на горе Мужей распускаться…
На осеннем лугу
поищу я сегодня ночлега.
О «девицы-цветы»!
Имя ваше влечет, чарует,
хоть не время нынче для странствий…
О «девицы-цветы»!
Если с вами я ночь скоротаю
на осеннем лугу —
как бы завтра слава дурная
обо мне не пошла по свету…
О «девицы-цветы»,
что клонитесь нынче под ветром
на осеннем лугу!
Расскажите, где ваш избранник,
тот, к кому склоняется сердце…
Лишь осенней порой
недолго любуюсь я вами,
о «девицы-цветы»! —
Не растете вы, к сожаленью,
у Реки Небесной, на звездах…
О «девицы-цветы»!
Отчего вы так рано опали?
Свет ли вам надоел?
Но к чему спешить, если осень
все равно никого не минет…
О «девицы-цветы»!