в свой черед желтеет и блекнет…
Под осенним дождем
листва на горе Касатори,
словно зонтик, блестит
и роняет отблеск багряный
на рукав дорожного платья…
Не опали еще
осенние листья с деревьев —
но уже их красу
я оплакиваю безутешно,
созерцая густой багрянец…
Алых листьев парча
для кого-то украсила горы,
но осенний туман,
растекаясь вдали клубами,
склоны Сахо от глаз скрывает…
Ах, осенний туман!
Не клубись нынче утром, рассейся —
дай хоть издалека
поглядеть на вершину Сахо,
на убор тех дубов багряный…
Здесь, на Сахо-горе,
чуть тронуты краской пунцовой,
зеленеют дубы —
но уже повсюду, повсюду
проступает поздняя осень…
Коль посадишь цветы,
они расцветут непременно,
только осень придет,
и пускай лепестки опадают,
лишь бы корни в земле не сохли!..
Те цветы хризантем,
что под вечер в горах распустились
над грядой облаков,
по ошибке принял я нынче
за сияющие созвездья…
Эта песня, как полагают, была сложена по высочайшему повелению и преподнесена Государю еще до того, как автор был произведен в вельможи высшего ранга.
Для прически своей
сорву я цветок хризантемы,
весь покрытый росой, —
пусть же дольше длится сиянье
этой осени, вечно юной!..
С той поры, как весной
посадил я тебя, хризантема,
долго ждать мне пришлось —
но не чаял тебя увидеть
в час осеннего увяданья…
Что колышется там,
над песчаной косой Фукиагэ,
на осеннем ветру? —
То ли белые хризантемы,
то ли пенные волны прибоя…
На тропинке в горах
хризантемы росою прозрачной
увлажнили подол —
и за время, что сохло платье,
пролетели тысячелетья…
Я свиданья ждала,
хризантемами в поле любуясь,
и цветы вдалеке
мне казались уж не цветами —
рукавами одежд белотканых…
Мне казалось, цветок
над водой одиноко склонился, —
кто же это успел
посадить еще хризантему
там, на дне пруда Оосава?..
Что ж, доколе цветут
и струят аромат хризантемы,
я прическу свою
что ни день украшаю цветами,
хоть мой век еще быстротечней…
Коли сердце велит,
пожалуй, сорву хризантему —
этот белый цветок,
что, морозным инеем тронут,
одиноко растет у дороги…
Этой осенью вновь
нас дважды красою чаруют
хризантемы в саду:
прежде – пышным своим цветеньем,
ныне – прелестью увяданья…
Вот и время пришло.
Поздней осенью взор мой чаруют
хризантемы в саду —
оттого, что слегка поблекли,
стали краски еще прекрасней…
Хризантемы цветок
в благодатную пору цветенья
я к себе перенес,
оторвал от родного дома —
оттого и поблекла окраска…
Там, на Сахо-горе,
уж недолго багряной листвою
красоваться дубам —
а пока даже лунные блики
будто шепчут в ночи: «Любуйся!»
Верно, в горной глуши,
по распадкам и кручам осенним,
уж опали давно
те багрянцем одетые клены,
не дождавшись желанного солнца…
По теченью плывут
в водах Тацуты алые листья,
прилетевшие с гор.
Отойдет от берега лодка —
и порвется полог парчовый…
<Приписывается императору Нара.>
По теченью плывут
в водах Тацуты алые листья —
верно, там, вдалеке,
на священной горе Мимуро,
поливает ливень осенний…
<В другом варианте: По теченью плывут в водах Асуки алые листья… >
Без конца я готов
любоваться листвою осенней,
что так сердцу мила, —
о, постой же, яростный ветер,
с горных круч не спеши примчаться!..
Схожа участь моя
с плачевной и жалкой судьбою
той осенней листвы,
что кружит под порывами ветра
и в безвестности исчезает…
Вот и осень пришла.
Осыпан листвою опавшей
мой печальный приют —
и никто не заходит в гости,
протоптав меж листьев тропинку…
Не пойти ли опять,
пробираясь меж листьев опавших,
в те места, где бывал? —
На тропинку гляжу печально,
что укрыта алой листвою…
Свет осенней луны
над горами разлит в поднебесье —
может быть, лишь затем,
чтобы нам показать воочью,
сколько листьев уже облетело…
В разнотравье лугов