Уподобилась я,
безответной любовью объята,
тени в облачный день —
хоть ее нигде и не видно,
неизменно влачится следом…
С того самого дня,
как, сердце багрянцем окрасив,
мне открылась любовь, —
верил я, что не потускнеет,
никогда не поблекнет чувство…
Неужели придет,
наконец-то объявится милый?
Я так долго ждала,
что шнурки исподнего платья
развязаться сами готовы!..
То ли есть, то ли нет —
как знойное марево, тает
милый образ вдали.
Только ливень весенний снова
рукава пропитал слезами…
По каналу снуют,
на веслах проносятся лодки
то туда, то сюда —
только я, любовью объята,
к одному уношусь душою…
Словно волны в прибой,
одежды на смятой постели.
Чуть расправлю рукав —
и заплещется над волною,
затрепещет белая пена…
К отгоревшей любви
уносится в прошлое сердце,
к тем далеким годам,
о которых забыть не в силах,
к тем годам, что вечно со мною…
Вот брожу я в слезах,
внимая призывам печальным
перелетных гусей,
вспоминая с тоской о милой, —
только как ей узнать об этом?..
Долго верила я
и хранила, как вечную зелень,
листья ласковых слов,
но к чему мне палые листья?
Места нет для них – возвращаю!..
Что ж, вернулись ко мне
те письма листвою опавшей —
миновала любовь,
но как намять о наших встречах
сберегу я любви посланья…
Пусть в далеком краю
ты бродишь дорогами странствий,
навещая других, —
знаю, с кем бы ни был ты, милый,
все равно меня вспоминаешь!..
«Подожди! – я прошу. —
Останься со мной до рассвета!»
А уйдешь, помолюсь,
чтобы рухнул мостик дощатый,
чтоб твой конь сломал себе ногу!..
Ах, когда б я была
петухом на холме Оосака —
пред Заставою Встреч,
я бы в голос громко рыдала,
твой приход и уход возвещая…
Нет, с селеньем родным
равнять его сердце негоже —
но, увы, для меня
места нет в неприютном сердце,
как в безлюдном, глухом селенье…
Вьются лозы плюща
по ограде хижины горной,
зеленеет листва —
так и милый ко мне приходит,
но не вымолвит слов заветных…
Может быть, небосвод
мне достался на память о милой? —
Ведь, тоскуя о ней,
каждый раз я взор поднимаю
все к тому же синему небу…
Ах, не знаю, как быть
с подарком, что милый оставил,
«до свиданья» сказав.
Все смотрю на него, любуюсь —
только сердцу нет утешенья…
Ты оставила мне
залог нашей встречи грядущей —
словно водоросли,
что, влекомы слезной рекою,
по теченью вдаль уплывают…
Ах, прощальный твой дар
сегодня мне стал ненавистен!
Ведь когда бы не он,
может быть, и я бы сумела
позабыть о любви минувшей…
Будто бы и луна
уж не та, что в минувшие весны,
и весна уж не та?
Только я один не меняюсь,
остаюсь таким же, как прежде…
Все таилась любовь,
что, словно колосья мисканта,
зрела в сердце моем, —
и сегодня узами чувства
связан накрепко я с любимой…
Если б издалека
я слышал, как волны клокочут
на Отова-реке, —
через реку любви, должно быть,
не пришлось бы переправляться…
Мне бы сердце найти,
чтобы так же меня полюбило,
как могу я любить!
Вот тогда и проверим вместе,
впрямь ли мир исполнен страданий…
Ведь обитель моя
не в горных заоблачных высях —
отчего же тогда
в отдаленье тоскует милый,
не решаясь в любви признаться?..
Первой встречей пленен,
я вновь о свиданье мечтаю,
но напрасно, увы, —
слишком страшно, должно быть, милой,
что ко мне привяжется сердце…
Ах, едва ли себя
сравню я с безоблачным утром!
Верно, так суждено,
что уйду из бренного мира
лишь от мук любви безответной…
Скольких женщин ты знал!
Как щели в плетеной корзине,
их исчислить нельзя —
и меня, увы, среди прочих
позабудешь, знаю, так скоро…
Ах, нечасто рыбак
приходит на берег залива
за травою морской!
Так ко мне, объятой тоскою,
в кои веки заглянет милый…
Лик вечерней луны
трепещет на влажном атласе,
и лоснится рукав —
будто слезы вместе со мною
льет луна в томленье любовном…
Осень так далека —
и все ж на своем изголовье
вижу я поутру
после долгой печальной ночи
светлой слезной росы мерцанье…
Посещенья твои
стали редки, как грубые нити
в той одежде простой,
что на ветхом стане соткали