солевары из бухты Сума…
Как на Ёдо-реке
в Ямасиро травы речные
под ножом рыбака —
тщетно я о любви взываю,
втуне жду обещанной встречи…
Все сильнее любовь,
тоска моя глубже в разлуке,
но напрасно томлюсь
по тому, чьи помыслы, чувства —
словно мель на реке Минасэ…
Не пришел ты в ту ночь —
я слушала, как на рассвете
птицы крыльями бьют,
и напрасно часы считала,
занося на бумагу числа…
Неужели любовь
лианою тонкой порвется?!
Сколько минуло дней —
но не слышно в посвисте ветра
даже весточки о любимом…
Ливень пролитых слез
мои рукава орошает —
верно, осень виной,
осенившая твое сердце
и покончившая с любовью…
Право, сердце мое —
не горный заглохший колодец.
Отчего же тогда
вечно милый проходит мимо,
только тень скользит над водою?..
Если б ведала я,
сколь тяжки любовные муки, —
не ждала бы тебя,
а уж лучше бы запасалась
семенами «травы забвенья»…
Я все так же люблю,
но наши полночные встречи
прекратились давно —
поросла «травою забвенья»
грез извилистая тропинка…
Вот уже и во сне
так редко встречаюсь я с милым —
и понять не могу,
то ли просто сон не приходит,
то ли я давно позабыта?..
Даже дальний Китай
в сновиденье покажется близким —
но, увы, и во сне
никогда не сблизиться снова
тем, кто больше любить не в силах…
Стала старой женой
и дни провожу в созерцанье
долгих зимних дождей,
что все льют, заливая стрехи,
и «любовь-траву» поливают…
Уж травой заросла
тропинка к той хижине горной,
где живу я одна,
ожидая, когда же снова
бессердечный ко мне заглянет…
Поутру он сказал,
что скоро увидимся снова, —
с того самого дня
я живу лишь одной надеждой
и с цикадами вместе плачу…
«Вдруг сегодня придет?» —
так думаю я вечерами
и встречать выхожу —
всюду, всюду звенят во мраке,
безутешно плачут цикады…
«Все уже позади!» —
в унынье себе говорю я,
но зачем же тогда
прицепился так крепко к платью
паучок, что сулит надежду?..
«Он уже не придет», —
себе говорю я – и снова,
обо всем позабыв,
ночь за ночью, уснуть не в силах,
ожидаю его прихода…
В эту лунную ночь
снова милого жду без надежды —
зная, что не придет.
Может быть, в дождливую пору
я б уснула, о нем тоскуя…
Посадил – и ушел
до осени ждать урожая
от ростков той любви.
По утрам я горестно вторю
перекличке гусей прощальной…
О, какой же тоской
сквозит этот ветер осенний!
В опустившейся мгле
без надежды, с горечью в сердце
жду его, как всегда, напрасно…
О, как время летит!
Томит и гнетет ожиданье,
но, в разлуке скорбя,
я любовь сохраню неизменной,
словно зелень сосны в Суминоэ…
О, как долго я жду,
подобно сосне в Суминоэ!
Не проходит и дня,
чтобы в голос я не рыдала
журавлем в тростниках прибрежных…
Ожидает тебя
вершина далекая Мива,
хоть и ведомо ей,
что, быть может, долгие годы
не придешь ты ее проведать…
Налетает с полей
холодный порывистый ветер —
неужели любовь
в сердце милой уже увяла,
как цветы осенние хаги?!
Вот и осень пришла,
весна для меня миновала —
под холодным дождем
увядают и блекнут листья,
выцветают любви признанья…
Если б сердце мое
не переполнялось любовью —
лишь тогда, может быть,
закружить его мог бы ветер
и умчать, словно лист опавший…
Удаляется он,
как туча, плывущая в небе,
но куда бы ни шел,
вечно будет супруг любезный
перед мысленным моим взором!..
Оттого каждый раз,
как туча, плывущая в небе,
я вернуться спешу,
что уж слишком порывист ветер
на прекрасной горной вершине…
К телу нежно прильнул
наряд из китайского шелка —
вот не думалось мне,
что одна случайная встреча
ее сердце пленить сумеет!..
Как бы ветер ни дул,
ведь в душу ему не проникнуть —
отчего же тогда
уподобилось сердце милой
небесам осенним пустынным?..
Словно листья в горах,
что до срока спешат на багрянец
зелень лета сменить, —
так безжалостно равнодушны
стали речи милой при встрече!..
Я вернулась назад,
уже побывав у подножия
Сидэ, Смертной горы, —
не хотела уйти из жизни,
не увидевшись с бессердечным!..
Быстро время летит —
и вот уж трава выгорает
на увядшем лугу.
Так в груди, любовью объято,
не сгорая, пылает сердце!..
После долгой зимы
трава выгорает на поле —