Коли спросят о том,
как живу я вдали от столицы,
ты скажи: «Среди гор,
что окутаны облаками,
он живет в тоске беспросветной!..»
В треволненьях мирских
я травам плавучим подобна,
что живут без корней
и плывут, раздумий не зная,
увлекаемые теченьем…
Те слова, где сквозят
печали и радости мира,
привязали меня
к жизни в этой юдоли бренной,
из которой уйти хотела…
Тихой грусти слова —
и каждое в россыпи росной,
словно листья дерев.
Это льются светлой капелью
о былом, невозвратном слезы…
Как в словах передать
все горести бренного мира?
Но пускай обо всем
без утайки, без сожаленья
до конца поведают слезы!..
Что она, эта жизнь?
Назвать ее сном или явью?
То ли явь, то ли сон —
как бы есть, а быть может, нету,
и никто отгадки не знает…
Существую ли я,
или все это лишь наважденье?
Как о том ни суди,
но о жизни скажу: «Что за прелесть!»
И еще скажу: «Что за мука!»
В этом горном краю
печально и уединенно
я сегодня живу,
но притом намного отрадней,
чем среди треволнений мира…
Только в горной глуши,
где облачные вереницы
над вершиной плывут, —
только там, заботы отринув,
и смогу я прожить на свете!..
Ты уж знаешь и сам,
но выслушай вновь с содроганьем!
В этой жизни земной
неизменно грохочут волны
и бушует яростный вихрь…
О, куда же бежать,
уйти, отрешившись от мира?
Ни в горах, ни в полях
не найти пристанища сердцу,
что блуждает среди соблазнов…
Так всегда ли была
исполнена скорби и муки
эта бренная жизнь —
или стала она такою
для меня одного в целом мире?..
В этом горном краю,
где печалюсь я в уединенье,
распустились они —
оттого ли цветы уцуги
говорят о печалях мира?..
О, когда бы найти
там, в Ёсино, горную пустынь,
одинокий приют —
чтобы в час печали и скорби
прочь уйти от бренного мира!..
Чем старей становлюсь,
тем больше тревог и печалей —
видно, время пришло
в горы Ёсино, прочь от мира
уходить тропою кремнистой…
Где найти мне приют,
в какой отдаленной пещере
меж утесов и скал,
чтобы только не слышать боле
о печалях бренного мира?!
Там, в безлюдных горах,
под сенью утесов могучих
отыщу я приют,
ибо понял, что мало проку
пребывать в этом мире бренном…
Слишком тягостны мне
треволнения бренного мира —
не пора ли уйти
и в горах поискать приюта,
там, где снег лежит на деревьях?..
Я хотел бы уйти
от горестей бренного мира
вдаль по горной тропе —
но любви безрассудной узы
не позволят с тобой расстаться…
Ты, отринувший мир,
ушедший в безлюдные горы!
Где найдешь ты приют,
если в ските уединенном
вновь настигнут тебя печали?..
Для чего же расти,
взрослеть, постепенно старея,
словно стройный бамбук,
если горестей в жизни нашей —
что коленцев бамбука в роще?!
Так к концу мы идем,
и множатся скорбные пени,
словно листья в лесу,
где на каждом ростке бамбука
соловей выводит коленца…
На траву не похож,
но ведь и на дерево тоже —
что ж такое бамбук?
Вот и я в этом мире бренном
не могу найти свое место…
Говорят, что песню эту сложила принцесса Такацу.
Знаю, из-за меня
юдолью скорбей и печалей
называют сей мир —
но зачем же другим на долю
выпадают такие муки?!
Разве думалось мне,
что буду томиться в изгнанье,
от столицы вдали,
и порою с лодки рыбачьей
стану сам забрасывать сети?!
Если спросят тебя,
что делаю я в этом мире, —
отвечай, что в Сума,
орошая рукав слезами,
соль из водорослей добываю…
С чем к тебе я приду?
Увы, даже дальнее эхо
обо мне умолчит.
Уж ничем я не отличаюсь
ото всех, чей удел – безвестность…
Не закрыты врата
из мира забот и соблазнов
в горний радостный мир —
отчего же я так печалюсь,
покидая свой пост до срока?..
В ожиданье конца
печально влачусь я по жизни
и молю об одном —
чтобы хоть сейчас не томили,
не терзали меня невзгоды!..
Как хотелось бы мне
под сенью деревьев отрадной
сохранить свой приют
на зеленых склонах Цукубы!
Милость вешних гор призываю…
В ту долину меж гор
и солнечный луч не заглянет —
там не знают весны,
и печаль о цветах опавших