не томит, не тревожит сердце…
Обитаю теперь
в селении «лунного древа»
и молю об одном —
чтоб на сумрачном небосводе
вашим ликом луна сияла!..
Ах, теперь я узнал,
как тяжко гнетет ожиданье!
Ни к чему уезжать —
право, нужно тебе остаться,
чтоб почаще видеться с милой…
Или это лишь сон?
Да мог ли я в мыслях представить,
что настанет пора —
и на встречу с тобой, повелитель,
побреду я через сугробы!..
Может быть, навсегда
я покину родное селенье,
где провел столько лет, —
и Фукакуса превратится
в луг, поросший густой травою…
Стану я на лугу
перепелкою горестно кликать —
пусть проходят года,
но когда-нибудь ты вернешься
поохотиться вновь за мною!..
Ты отринул меня,
и в Наниве жить я не в силах,
оттого и ушла —
не с рыбачками к морю в Мицу,
а в монашескую обитель…
Говорят, песня эта была сложена в давние времена, когда одна женщина, чей муж перестал ее навещать, ушла в храм Мицу, чтобы принять монашеский постриг, а мужу отправила эту песню.
В чем увидела ты
неверность мою и коварство?
В славной Наниве дом
променяла ты понапрасну
на монашество в храме Мицу!..
Видно, больше никто
навестить меня не соберется —
передай же друзьям,
что давно уж густым бурьяном
поросла к воротам тропинка…
Знать, обиду таишь,
коль в гости ко мне не заходишь!
Отдалился совсем —
как трава речная без корня,
что весной плывет по теченью…
Видно, сердце твое
давно уже больше не сердце,
а бесчувственный снег —
коль напрасны все ожиданья
и прийти ты ко мне не хочешь!..
Коли думы твои
похожи на эти сугробы,
как довериться им?
Ведь пригреет солнце весною —
и бесследно они растают!..
Полон дум о тебе,
в столицу спешил я из Коси.
Как на Белой горе
долго снег лежит и не тает —
не растают, поверь, те думы!..
О тебе я грущу
и, хоть Белой горы, Сираяма,
никогда не видал,
по ночам бреду в сновиденьях
через снежные перевалы…
Значит, век коротать
мне выпало здесь, в Сугаваре,
подле древних руин,
где безрадостным запустеньем
вид Фусими трогает сердце!..
Мой печальный приют
стоит у подножия Мивы.
Если друг я тебе,
приходи – дорогу подскажут
криптомерии у ограды!..
Так вот я и живу
в скиту на восток от столицы
меж оленей ручных.
Не случайно зовется место
Удзияма, гора Печалей…
Обветшало жилье,
где люди селились веками, —
в сей печальный приют
уж никто из прежних соседей
не заходит меня проведать…
«В этом доме должны
оплакивать горести мира!» —
так подумалось мне,
и к печальным этим раздумьям
вдруг добавились звуки кото…
Истомившись душой
от суетной жизни столичной,
я отправилась в путь —
но и в старой столице Нара
ожидают меня печали…
Где найду я приют,
пристанище в суетном мире?
В этом долгом пути
будет каждый ночлег случайный
для меня желанным приютом…
Веет яростный вихрь
над Заставою Встреч – Оосака
и крепчает мороз.
Мне нигде не найти приюта —
засыпаю, объят тоскою…
Я лишь пыль на ветру,
что мчится, покоя не зная,
неизвестно куда, —
и неведомо мне, скитальцу,
где найду пристанище в мире…
Нет здесь бурных быстрин
и заводей глубоководных,
как в Асуке-реке, —
это дом потек ко мне в руки
полновесных монет потоком!..
Ах, родные края
уж, верно, не те, что когда-то, —
как же дорог мне дом,
где давно меня ожидает
«полусгнившее топорище»!..
Не успев долюбить,
я навеки оставила душу
там, в объятьях его, —
а в груди моей не осталось
ни души, ни дыханья жизни…
Так под первым снежком
никнут долу побеги бамбука
до рассветной зари —
в тяжких думах я просыпаюсь,
о разлуке скорой горюя…
Там, в просторах морей,
белопенные катятся волны
и шумят на ветру —
муж мой милый во мраке ночи