43. СТИХИ О СВИНОПАСЕ
Посвящение
Овчаркам, верным пастухам,
Лелеявшим впотьмах свободу.
Стране ненастий, бурь. Дубам,
Нас приютившим в непогоду,
Тебе, в чей домик мы в слезах
Стучались по ночам с дороги —
За это маленькое «ах»,
За всплеск руками на пороге.
>>
В печальной дружбе бремя дней
Деля с дриадами и псами,
Пасу я розовых свиней
Под деревенскими дубами.
Шумят прекрасные дубы
В глухой возвышенной тревоге
И под ударами судьбы
Поскрипывают у дороги,
И время в гору, к небесам,
Крутой дорогой убывает,
К небесным белым голубкам
Земная горлинка взывает.
Я заблудился, я пропал,
И, смутно дом припоминая,
Ищу просторы общих зал
И пальмы призрачного рая,
Ах, я имение дотла
Развеял горсточкою пыли,
Теперь последнего осла
Заимодавцы утащили,
Теперь на дудочке простой
Симфониям изволь учиться,
Из этой хижины земной
Изволь на небеса проситься.
>>
Она мне служит утешеньем,
Что существует мир иной
За грубым и телесным зреньем,
За деревянною стеной.
Под этой крышей из соломы,
Под ливнем, под потоком слез
Я вспомнил о высоком доме,
Где мальчиком крылатым рос.
Ну, что ж! Смешаем небо с глиной,
Замесим круто, в добрый час,
И гонит длинной хворостиной
Свиное стадо свинопас.
>>
Лети в земное пребыванье,
Вскипающее через край,
Бросайся, затаив дыханье,
Барахтайся, переплывай,
И ангельскими голосами,
И под пастушеским плащом
Перекликайся с небесами
В разлуке, как в лесу глухом.
А мимо взмыленные кони
За зверем раненым летят.
Изнемогая от погони,
Уже он милой смерти рад,
И Ты виденьем пролетаешь
За зверем в синеве дубов,
Над всей поэмою витаешь,
Как горестный призыв рогов.
>>
Но в ураганах, в бурях темных
Роняют желуди дубы.
Жиреют свиньи. Так в огромных
Пространствах, черных, как гробы,
Лишь Гулливеров валит, рушит
Дух аквилонов мировых,
Ликуют великанов души
Под грохот яблок золотых,
А мы об этой жизни прочной
Неторопливо говорим,
Подсчитываем прибыль точно,
Дурного пастуха браним,
Над этой жизнью неумелой
Качаем головой слегка:
— Ну свинопасово ли дело
Смотреть весь день на облака?
>>
Зачем ты землю посетила,
Неосторожная душа?
Ты крылышки свои спалила,
На смертный огонек спеша.
Барахтаясь в пучинах жалко,
Блуждая средь земных древес,
В потемках берегла весталка
Кусочек голубых небес.
И у свиных корыт, в лачуге,
Недосыпая, впопыхах,
Вся надрываясь, вся в натуге,
Пася блудливый скот в дубах,
Ты плакала над миром целым,
Ты научилась ремеслу
Слепить глаза над божьим делом,
Спать золушкою на полу.
О, никогда бы не могла ты
Без этих золушкиных рук
Вдруг сделаться — без всякой платы
Одной из верных божьих слуг.
>>
И в неуклюжести паренья
Над грубым глиняным комком,
Трудясь над миром в упоеньи,
Над упоительным цветком,
Ты, как в огромной черной розе,
В эфирной ночи ледяной
Утонешь жадно на морозе
Трудолюбивою пчелой.
Как будет жаль душе товарок,
Земных прекрасных мук и глаз!
Ну вот, мы смотрим на овчарок
И на дубы в последний раз.
Ах, мы бросаем без охоты
Тот пасторальный маскарад,
Те беспокойные заботы,
Когда у равнодушных стад
Над маленьким комочком глины
В холодных ветряных лесах
Под хрюканье, под рев звериный,
Мы думали о небесах.
44. ПОЭМА О МЫШЕЛОВКЕ
Пролог
Леди и джентльмены,
Вот печальный рассказ
О страстях Мельпомены,
О любви без прикрас.
Оттеняет небрежный
Локон мраморность лба,
И любовников нежных
Разделяет судьба.
Прибыл с грузом талантов,
Монологов и слез
Бедных комедиантов
Полотняный обоз.
Может быть, за работу
Нас освищет раек,
И прикроет зевоту
Веера ветерок,
Но героев романа,
Плакавших под луной
И покинувших рано
Страшный воздух земной,
Беднякам и персонам,
Любопытству девиц
Представляет с поклоном
Автор этих страниц.
>>
Ради славы и мира
Мы покинули дом,
Черный воздух Шекспира
Мы, как пьяницы, пьем.
Городские мальчишки
Нас встречают, орут,
И цветные афишки
На заборах цветут.
И пока театральный
Строится балаган
И высокий астральный
Намечается план,
Трагики без опаски
Погибают в вине,
Франту делает глазки
Героиня в окне.
Парусина полощет,
Это — небо. Потом
Полотняная роща.
Барабан — майский гром.
Будет все по желанью
Благородных господ.
Начинаем, вниманье!
Только шиллинг за вход.
Сжалься, о Мельпомена!
Занавес! Занавес!
Страшный шорох и сцена:
Луна, башня и лес.
Стала знатной, богатой
Театральная голь.
Бородою из ваты
Потрясает король.
И продажные шпаги
Куплены за кольцо,
Но белее бумаги
У злодея лицо.
В голубые пределы
Рвется хриплая грудь.
Входят слуги, чтоб тело
В черный плащ завернуть.
Стынет в урне музейной,
Не сгорев и в огне,
Пепел страсти лилейной
В скудной датской стране.
В тихой башне мерцает
За решеткою свет,
Узницу воспевает
У подножья поэт.
Но любви не угроза
Каменная стена,
И классически роза
Падает из окна…
Снова занавес черный
Раздвигаясь, шумит,
И маэстро проворный
Палочкою стучит,
Плещут аплодисменты,
Озаряет луна
Урны и монументы —
Жатву и семена…
Все превратно под сенью
Этих странных планет,
И, обманутый тенью,
Принимает поэт
За земную усталость
Ангелических роз
Лишь бессонницы вялость
Или туберкулез.
Но прекрасную участь
Избирал он в удел,
Если ивы плакучесть
Он воспеть не успел.
Слаще сердцебиенья
Смертным мыслей туман,
Оптики, вдохновенья
Мимолетный обман.
Как у женщин одежда,
Непонятное нам
Оставляет надежду,
Что все лучшее там.
И как на солнцепеке
Яблоки райских стран,
Розовеют и щеки
От парижских румян
И пылают в верблюжьей
Африканской жаре,
В перьях страуса, в стуже
Дансингов на заре.
Около мышеловки
Мы танцуем фокстрот,
По опасной веревке
Ходим взад и вперед.
Мраморная Венера
Станет тучной женой,
Черный ус офицера
Ей нарушит покой,
В сорок лет под глазами
Ста морщинок пунктир,
Прикрывают мехами
Холодеющий мир,
И два существованья
Вечно разделены
Этажами дыханья,
Высотою стены.
И как сладостный отдых,
Нам даны под луной
Силлабический воздух,
Строф тонических строй.
Но едва в наше время
Слышен лепет небес,
Бесполезное бремя
Для умов и телес.
Эта сладость истлеет
Угольками в золе,
Завтра ветер развеет
Листики по земле.
Так колонному строю
Пыль руин суждена,
Так великой мечтою
Караван после сна
Оставляет снаружи
(Легкий призрачный гость)
Только мусор, верблюжий
Лишь помет, пепла горсть…
В декабре иль в апреле
Мы родились, вопя,
Ты — под сенью Растрелли,
В сельском домике — я,
Все равно, дернуть нитку —
Мы рукой шевельнем,
Снимем шляпу с улыбкой
Или яду глотнем.
Мы, как марионетки,
Ходим и говорим,
Мы трепещем, как ветки,
Исчезаем, как дым,
В голубой мышеловке
Вдруг захлопнет всех нас
Лапкой бархатной ловкой,
Страшным золотом глаз.
И кончая писанье,
Автор знает и сам,
Что все ближе дыханье
К смерти и к небесам.
>>
Слышен шепот суфлера —
Райских раковин шум.
Палочка дирижера
Поднимает самум,
И колеблются ткани
Театральных небес,
Нарисованных зданий
И бесплодных древес.
И смычки, как пшеница,
В душном климате зал.
Нотный ветер страницы
Шумно перелистал,
Мы над пультом руками
Месим воздух густой,
Требуем с кулаками
Музыки неземной,
В черной зале вселенной,
В полотняной стране
Мир прекрасный, но бренный
Рушится, как во сне.
45. ГОРОДСКОЕ
В квадратах городской природы,
В автомобильной суете
Мечтательные пешеходы
Глядят на небо в тесноте.
На этой улице вокзальной
При электрической луне
Мы — в раковине музыкальной
Под небом розовым, на дне.
Как водоросли средь стихии,
В кругах медузных фонарей
Стоят деревья городские
В бесплодной черноте ветвей.
И в призрачном линейном гае,
В стеклянном воздухе густом
Ползут последние трамваи
В свой черный и печальный дом.
В кинематографе, в тумане,
В мерцаньи пепельных небес
Бандит и ангел — на экране,
Но скучно нам в стране чудес.
На лестнице чужого дома,
Взлетевшей в небо, как спираль,
Волнует голос незнакомый
И ниже этажом — рояль.
И в жарких дансингах нелепых,
В трамвае и в дорожных снах,
За карточным столом, в вертепах
И в подозрительных домах
Вас ищем мы в лесу хрустальном,
Руками ловим мутный дым,
В переполохе театральном
Растерянно на мир глядим.
Вы правы, страшный воздух тает.
На подрисованных глазах
Горошинами замерзают
Потоки слез… Уже в садах
И в скверах, как в огромных клетках,
Среди муниципальных роз,
Щебечут воробьи на ветках,
Кричит в предместье паровоз.
Что делать нам с любовным пеньем —
Мы странный, мы смешной народ:
Пусть с электрическим гуденьем
Вас лифт на небо унесет,
Чтоб снова мы могли в туманах
Томиться на чужой земле,
Захлебываться в океанах —
В огромной голубой петле.
Любовь предела не желает,
В разлуке тлеет, как огонь,
Щетиною не обрастает,
Просвечивает, как ладонь.
46. «Как нам распутать паутину…»
Как нам распутать паутину
Тенетных козней, ловчих дел,
Как нам воспеть клыки, щетину
И лунную богиню стрел?
Здесь делать нечего амуру,
Слова теряют точный вес.
Беги, мой зверь, спасая шкуру —
Все ближе, ближе райский лес!
Но, на поляне издыхая
С зарядом меткого свинца,
В кругу заливистого лая,
Под ликование ловца
Благословляет он разлуку
С затравленным житьем своим,
Охотницы прекрасной руку
И зрения предсмертный дым.
Приволокут к стряпухам тушу,
Но и на кухонном полу
Дианы ледяную душу
Он славит, брошенный в углу.
47. БАЛЕРИНЕ
В бутафорские грозы,
На балетных носках,
Улыбаясь сквозь слезы
В розовых облаках…
Леди в ложах шептались,
Плакали чудаки,
От волненья сморкались
Милые толстяки.
Но никто в черной зале
И подумать не мог,
Как жестоко в начале
Жмет стальной башмачок,
Как ты плачешь от боли
Но тихонько — в углу,
В этой горестной школе,
На горбатом полу,
В этом маленьком мире,
В полотняной стране,
В театральном зефире,
При балетной луне.
48. «О чем ты плакала, душа моя…»
О чем ты плакала, душа моя,
Вздыхая за решеткой бытия,
Куда рвалась, как пленница, в слезах,
Искала выход голубой впотьмах,
В какие небеса взлетала ты
Из этой неприглядной темноты
И музыке какой внимала там,
Где ангелы и звезды по ночам,
Зачем ты возвратилась к нам опять,
Чтоб на земле томиться и вздыхать?
И отвечает горестно она:
— Еще я к райской жизни не годна,
Еще я не сгорела на огне,
Еще не выплакалась в тишине,
Еще не научилась я любить,
Еще мне надо у людей пожить.
49. «О Дания, дальний предел…»
Т.А.Д.Т.
О Дания, дальний предел
Всех наших мечтаний о том,
Чего не бывает у нас
Средь скучных и маленьких дел
На бедной земле без прикрас.
Но милые руки, как лед,
Все горестнее тишина,
Все тише и тише плывет
Над башнями замка луна.
О Дания, меркнет твой свет.
Твой принц умирает… В конце
Печальнейших странствий — ответ
На этом прекрасном лице.
И в лунном беспамятстве он,
Средь черных и страшных теней,
В бреду вспоминает сквозь сон
О шпаге, о славе своей,
О маленькой женской руке,
О шорохе датских древес,
О темной и сладкой строке,
Слетевшей, как ангел, с небес…
50. ЭЛЕГИЯ
Ты к призрачным горным
Взываешь мирам,
К прекрасным, но черным
Глухим небесам.
Кто голос твой слышит?
Четыре стены,
Три пальмы, и выше —
Сиянье луны.
Небесные арфы
В ответ не поют,
Румяные Марфы
Хлопочут, пекут.
Мария — в тенетах,
И скучен наш пир,
В ничтожных заботах
Погряз этот мир,
Поют эти пени,
Как ветер в трубе.
Три пальмы, как тени,
Приснились тебе.
51. «Еще мы смеемся сквозь слезы…»
А.И. Мамиконьян
Еще мы смеемся сквозь слезы,
Еще умиляемся мы
Над туфелькою балерины
В сугробах балетной зимы.
Еще балерина кружится
И с розой бумажной в руке
Летит в полотняные страны,
В мороз ледяной налегке…
Но никнут плакучие ивы
Над славой, непрочной, как дым,
Над сломанной детской игрушкой —
Над сердцем твоим заводным.
Сломалась пружинка стальная,
Умолк заводной соловей,
И некому больше стихами
Механику сердца воспеть.
52. «Так солнце стояло над Римом…»
Так солнце стояло над Римом —
Холодный и розовый шар,
Так варварским стужам и зимам
Навстречу дыхания пар
Из мраморных уст отделялся.
Так римский корабль погибал.
Так с гибнущим миром прощался
Поэт, равнодушно зевал.
Мы женщину с розой туманно
Сравнили. Во время чумы
На жаркой пирушке стеклянно
Звенели бокалы зимы.
В березовых рощах — сиянье
И ангельская тишина,
Но билась над гробом в рыданьях
Наталья, земная жена.
Жил Блок среди нас. На морозе
Трещали костры на углах,
И стыли хрустальные слезы
На зимних прекрасных глазах.
Жил Блок среди нас. И, вздыхая,
Валился в сугроб человек,
И падал, и падал из рая
На русские домики снег.
53. «Все то же земное сравненье…»
Все то же земное сравненье —
Прекрасная пальма в раю,
Сосна, ледяное томленье
В холодном и скучном краю.
Две разных души, но на звуки
Все тех же далеких небес
Из черных сугробов разлуки
Летящие наперерез.
54. КАК СЕВЕР
Небесные льдины
И холод высот,
О, мрамор Афины
И сердце, как лед!
Я в северной ласке
Забвенья искал,
Я в этой Аляске
Покой потерял,
И я на рассвете
Являюсь домой
В хрустальной карете
Зари городской…
Спал с куклой ребенок,
Но первый трамвай,
Разрушив спросонок
Игрушечный рай,
Скрежещет, вздыхает,
Гудит за углом
И вновь потрясает
Тот каменный дом,
Где в тщетной заботе
Склониться ко сну
Вы с мужем живете,
Как птица в плену.
Средь тучных соседок
И кухонных стен,
Кастрюль и салфеток
Ваш мраморный плен.
Прекрасные страсти
Вам снятся, но вот
Супружеской власти
Величье зовет
К его волосатым
И пухлым рукам,
К его полосатым
Немецким носкам.
Но руки из тесной
Темницы воздев,
Смиряя небесной
Соперницы гнев,
Достойная строчек
О мраморе рук,
Вы платья комочек
Вздымаете вдруг,
И черною розой
Он пышно расцвел
Под вечной угрозой
Зефиров и пчел.
Зачем показалась
Звезда голубой,
И ты не осталась
Запретной страной,
Страной безнадежной
Для слез и греха,
Гренландией нежной,
Где лед и меха?
Но пламенным грозам
Доверили мы
Непрочные розы
И пальмы зимы,
Пальмириум ельный
По стеклам потек,
Румянец поддельный
Слетает со щек,
Снегурочкой русской
Растаяла ты
В объятьях, на узкой
Постели мечты.
О чем же стихами
Теперь нам писать,
В какой мелодраме
Теперь умирать?
55. «Как нам пережить расставанье?..»
Как нам пережить расставанье?
Какая жестокая мука:
Смотреть на земное сиянье
И знать, что так близко разлука.
Нельзя нам не думать о смерти —
О самом высоком и важном.
Нельзя нам не плакать, поверьте,
Над маленьким счастьем бумажным.
Был дом, над которым шумели
Деревья, шептались дубравы.
Там солнце всходило. Там пели
Нам римские птицы о славе.
Был в мире единственный город,
Прекрасный, как в туберкулезе,
Печальный, как арфа, как холод,
Слетевший к порядочной розе.
И вот ничего, кроме неба.
Ни шума деревьев, ни крыши,
И только свинцовое небо
Склоняется ниже и ниже.
56. ЖИЗЕЛЬ
Она вставала спозаранок.
Как бабочка средь тучных роз,
Среди румяных поселянок
Трудилась в этом мире слез.
Смотрите, как она порхает
В балетной юбочке своей,
Каких на свете не бывает
В стране чепцов и бумазей.
И туфелек, таких воздушных,
Таких послушных для стихов,
Не шьет сапожник простодушный
В краю пудовых башмаков.
Не умирай, Жизель! Средь прозы
Ты покидаешь нас, любя.
Сапожник-пьяница сквозь слезы
С галерки смотрит на тебя.
57. «Ты улыбаешься во сне…»
Ты улыбаешься во сне,
В какой-то призрачной стране,
Быть может, ангелам в раю,
У светлой смерти на краю.
Проснешься, и порвется нить,
Ты снова будешь говорить
О тряпках, о пустых вещах
И о хозяйственных делах.
И только твой стеклянный взор,
На полуслове разговор
Вдруг прерванный с печальным «ах»,
Ломанье пальцев, женский страх
Напомнят пред разлукой мне,
Что улетает в тишине,
К подругам неземным спеша,
Твоя бессмертная душа.
58. РУССКАЯ СКАЗКА
М.С. Осоргину
Топал медведь косолапый —
Топ — топ.
Хлопал мороз в рукавицы —
Хлоп — хлоп.
Рубили дубы дровосеки —
Тук — тук.
Жил-был царевич. Однажды
Охотился он на лису.
Жила средь зимы картонажной
Снегурочка в русском лесу.
Жила-поживала. Смотрела
В окошко на призрачный лес,
А снег бертолетово-белый
Все падал и падал с небес.
В тех рощах стрелок заблудился.
И видит — избушка. — Кто там?
— Пустите погреться, я сбился
С дороги по лисьим следам.
— Пусти меня в сердце, снегурка!
— Царевич, там холодно, лед:
Прелестная белая шкурка
Не греет, тепла не дает.
Но сердце растаяло. Розы
Непрочны в стране ледяной,
И крупные женские слезы
Катились одна задругой.
И как в Мариинском театре —
Средь белых деревьев зимы
Вдруг нежная музыка смерти
И розовый снег… Это — мы.
59. «Рассеянно томясь в заботах дня…»
Рассеянно томясь в заботах дня,
Ты улетаешь ночью от меня
И на свету, с дороги голубой
Ты возвращаешься в слезах домой.
Навстречу отрываясь от стола,
Я спрашиваю: — Где же ты была?
Где пропадала ты? На небесах?
Но почему вернулась ты в слезах?
Ломая руки, слыша чей-то зов,
Не находя в рассказе нужных слов,
Ты вспоминаешь медленно, с трудом,
Какой-то белый и высокий дом,
Какие-то далекие холмы,
Туманные деревья у воды.
Ты говоришь: — Я видела страну,
Похожую на райскую луну.
Я видела, как с неба падал снег
На берега огромных черных рек.
Я слышала в морозной тишине
То музыку, то долгий плач во сне.
Но не могу припомнить я, увы,
Названье этой призрачной страны.
Быть может, то Россия или рай,
Такой прекрасный и печальный край…
60. «Свинцовые пчелы…»
Свинцовые пчелы
И славы закат.
Балетные школы.
Зима. Петроград.
Единственный город
Ко сну отходил,
К любви, в этот холод
Гранитных могил.
Кружилась от этой
Любви голова,
И черною Летой
Казалась Нева.
Там редкостью нежной
Вдруг сделался хлеб,
На муз неприлежных
Разгневался Феб,
Там гибелью сонно
Весь воздух дышал
В пустыне колонных
И зрительных зал,
Там к северной розе
Слетала весна,
Но в мраморной позе
Уснула она.
Любовь! На пороге
Столицы — чума,
И нас на дороге
Застигла зима.
Я холод дыханьем
Своим согревал,
Я в ночь расставанья
Очей не смыкал.
Хрустальной могилой
Стал город пустой,
И ты говорила,
Прощаясь со мной:
— Не плачьте! Средь бури
Мы только листы,
Быть может, на небе
Увидимся мы…
И пел за горами
Вокальный рожок.
Что сталось там с вами,
Прелестный цветок?
61. «Не сабля, а шпага…»
Не сабля, а шпага,
Не степь, а колонны.
Печальная сага
Об армии конной,
Ушедшей за Дон.
А волосы — лен.
И плач Ярославны
Над русским Ареем,
И Пушкин, в дубравных
Усадьбах лелеем,
И солнце в татарском
Плену ледяном
Над зимним ломбардским
Тяжелым кремлем.
Морозы и зимы,
Сонет и сенат,
И Третьего Рима
Мильоны солдат.
Прекрасная Дама
На каждой строке —
То черная яма,
То роза в руке.
Мы в этом прекрасном
С рожденья живем
В том воздухе страшном,
Где небо и гром.
Мы бредим во имя
Спасенья в аду
И сладкое имя
Мы шепчем в бреду.