Пусть все загаданное сбудется,
пусть сердце в счастье не отчается,
моя единственная спутница,
трудов и дум моих участница.
Бывает, стих мой людям помнится,
тебя-то в нем не видно все-таки.
Ну покажись, ну выглянь, скромница.
Ты и не думаешь об отдыхе.
Вся суть твоя и все призвание
не в блеске глаз и не в тепле щеки.
Какая ноша с детства взвалена
на задохнувшиеся плечики.
Но нашей доле ты не рада ли,
что годы даром не потеряны,
что под замок добра не прятали,
не замыкались в темном тереме,
что ты от жизни не хоронишься,
а жадно дышишь паром пахоты,
что весь народ нам был за родича,
для всех людей сердца распахнуты?
Хватало нам с тобой поэзии.
Чего-чего не испытали мы:
и потрудились, и поездили,
и посмеялись над печалями.
Пока в груди моей колотится,
сто тысяч раз с твоим состукнется
омытая водой колодезной
моя любовь, моя заступница.
Клянусь, от боли, от обиды ли
твой лоб вовеки не поморщится, —
бессонный дух моей обители,
во всех делах моя помощница.
Смотрю в глаза твои и впредь{428}
хочу в глаза твои смотреть,
хочу дышать, хочу трудиться,
хочу трудом своим гордиться.
Не страшно будет умереть,
а страшно было б не родиться.
ВЫХОДНОЙ{429}
Жара, жара на улице,
жара, горожане!
Довольно в куртки кутаться,
айда голышами!
Шесть дней прошли в заботах,
отмаясь, отпылав.
Тем слаще будь нам отдых
среди лесных полян.
В работе смех помеха ли?
А смеха полон рот.
А ну, давай поехали,
товарищи Народ!
Бездельникам до смерти
то Грузия, то Крым, —
а мы с тобой, как черти,
без Крыма загорим.
С лица сметут усталость
веселье и загар.
Хорошие места есть
под станцией Эсхар…
Ну как возьмусь за прозу я,
когда лучом в глаза —
волнующая, бронзовая,
горячая краса?
Она смеется весело,
на солнцепеке лежа,
а ножки в речку свесила
с рассыпчатого ложа.
Кругом в зеленой пуще,
по золотому пляжу
играющие, пьющие
аукаются, пляшут.
Выкручивают трусики,
на солнце сушат волосы,
покуда песни русские
разгуливают по лесу.
Как грешники измучены,
и вот им за труды —
прозрачные излучины,
прохладные пруды.
А день багрян и сочен,
как спелый баклажан.
Меня б на тот песочек —
и я бы полежал.
Лежу, исколот об лес,
росою окроплен,
придумываю образ,
украинский Брюньон.
Блестящие, быстрые, дымные тучи.
Мальчишки-ручьи рассыпаются с кручи.
И девушка-травка встает из-под снега
И слушает первое вешнее эхо.
Стыдливые тени. Ликующий шепот.
Весной где попало вдвоем хорошо быть.
С высот соловьиных на зелень, на щебень
Летит одуряющий высвист и щебет.
Уже о панели младенческий дождик
Ударился тысячью звонких ладошек,
И все, что расчет — от дубов до крапивы, —
Обильной и теплой росой окропило.
Уже, опьяняя, черемухи белой
В горячих садах молоко закипело.
Уже на полянах лесных горожане
Под солнцем румяным лежат голышами.
Уже раскрываются почки на ветхих,
На юненьких, тоненьких, голеньких ветках.
А ветки бывают различной погудки:
Одни — на затычки, другие — на дудки.
ЗИМНИЕ СТИХИ{431}
1
Скажите, вы любите холод,
трескучий, крещенский и крепкий,
здоровья осанку и хохот,
как наши румяные предки,
полозья порхающих санок
и губы, раскрытые с негой?..
Скажите, вы любите запах
лохматого русского снега,
тончайшую роспись пейзажа,
застывших стихов закорюки,
с работы по льду пробежаться,
похукивая на руки,
а вечером — ежась и нежась —
небес голубое свеченье?..
Скажите, вы любите свежесть
дымящейся стужи вечерней,
когда в ожиданье тепла мы,
зевая, у печки скучаем,
и строим чудесные планы,
и греемся водкой и чаем?..
А утром — солнце и иней,
бодрящая душу погода?..
Скажите, вы любите имя
любимого времени года,
растущие снежные кучи,
морозца хрустящую поступь,
сверкающий, свежий и жгучий
отчизны отчетливый воздух?
2
Ворон ветки клюнул, каркнув,
зори землю обожгли,
и влюбленные из парков
охладелые ушли.
Горстку праздничной теплыни
под пальто проносим мы.
Город — в дымном нафталине,
в хрупком кружеве зимы.
Еле веки открывая,
на окошечки дыша,
в очарованных трамваях
будто спит его душа…
Но вглядись то там, то здесь ты:
нет, косматая, шалишь!
Дышат светлые подъезды
теплотой людских жилищ.
И, струясь румяным соком
новых весен, лучших лет,
льется золото из окон,
пахнет солнцем свежий хлеб.
Люди трудятся и любят,
лица светятся от дум.
С доброй речью в холод лютый
речка плещется во льду.
Так и я — в снега, в морозы, —
хоть и втиснуты в броню,
под броней прозрачной прозы
праздник лирики храню.
Опять, как встарь, хочу бывать{432}
на берегах с тенистой чащей,
хочу усталый ночевать
в траве душистой и шуршащей,
за муравьями наблюдать,
шуметь опавшею листвою,
и рассекать речную гладь,
и видеть небо голубое.
Опять хочу в лесной росе,
мошкой докучливой бесимый,
на ствол поваленный присев,
елозить пятками босыми,
искать проходы меж дерев,
о ветки цепкие колоться
и пить, от жажды одурев,
с листочком воду из колодца.
Еще не пылью пахнет пыл,
еще далеко до развязки,
а я до смерти полюбил
земные запахи и краски.
Клубись, туман! Струись, вода!
Пой, жизнь, в лесах, в колосьях, в песнях!
Пусть древен мир. Поэт всегда
природе и земле ровесник.
Доброй, видать, закваски я{433},
любы мне труд и риск.
Молодость закавказская,
вспомнись и повторись!
Снова пришла охота мне, —
жар еще не иссяк, —
свидеться с донкихотами
в бурках и при усах.
Снова запало в голову —
утром подняться в шесть
и за козлами горными
к тучам по кручам лезть.
Каменными громадами —
весел и безголов —
руки в лесах гранатовых
до крови исколов.
Стану, смеясь, над безднами,
яростный от кощунств,
тропами поднебесными
вниз на луга скачусь.
Там, у ромашек, канувших
в пенящийся поток,
сев на горячий камушек,
передохну чуток.
Мчится водичка, брызгая.
Пчелы летят домой.
Хлеб кукурузный с брынзою —
ужин дорожный мой.
Пусть на ходу от трения
туфли гормя горят.
Здравствуйте, годы древние!
Вас я увидеть рад.
Всех на земле богаче я,
губы мои в меду, —
чувственный как Боккаччио,
в юность свою иду.