{464}
Покуда в нас жар сердца не иссяк{465}
от жестких стуж, от лет необратимых,
нам снятся сны об алых парусах,
о бригантинах.
Но больше всех нам люб один корабль,
в хоромы зла метнувший гром орудий,
что в день восстанья праведно карал
владык и судей.
Матросский люд из русских мужиков
в трудах велик и в мятежах неистов.
И вся команда — за большевиков,
за коммунистов.
И океан борта его качал,
и от штормов на нем звенели снасти.
Он мстил за Стеньку и за Пугача
верховной власти.
Бунтарский дух рассчитанным огнем
слетел с него на шпили городские.
И грозно слава грянула о нем
за грань России.
От берегов насилия и лжи
он вдаль ушел, весь грозами исхлестан,
и в ночь и в бурю людям проложил
дорогу к звездам.
Он знал моря, но плыл в ту ночь Невой.
По всем краям он прогрохочет скоро.
Ему — дорога дальняя. Его
зовут «Аврора».
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ ОСТРОВСКОГО{466}
Иной писатель звонок и музыкой, и краской
и славится за это у мальчиков-невер.
А Николай Островский был для врагов
острасткой,
и десять поколений берут с него пример.
Иной писатель знает все книги, все подмостки
и спорит с мудрецами, качая головой.
А Николай Островский был парень шепетовский,
с рожденья побратался с рабочей голытьбой.
Иной писатель жаден до речи золотистой,
и пишет, словно дышит, и мед устами льет.
А Николай Островский не ручкой-самопиской,
а саблей и лопатой сражался за народ.
Иной писатель отдал всю жизнь свою Лауре
и золото сонетов — ей под ноги травой.
А Николай Островский стоял на карауле
Республики Советов, Коммуны мировой.
Иной писатель любит за рукопись усесться,
и сторожем Историю он ставит у дверей.
А Николай Островский писал горячим сердцем
и жизнью расписался под книгою своей.
Иной писатель пишет, а люди — хоть замерзни,
а ветер на страницы — повеял и замел.
А Николай Островский живет по-комсомольски
и будет жить, покуда бушует Комсомол.
ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ{467}
1
Тридцатые годы, как вешние воды, —
раздолье для мыслей и чувств.
Страна моя строит полки и заводы,
а я еще в школе учусь.
А я на уроках девчонок щипаю,
в леса убегаю босым.
Мне душу тревожат бесстрашный Чапаев,
веселый подпольщик Максим.
Великая Родина вся под парами,
по рельсам составы гремят,
в сибирской тайге и на древнем Урале
возводятся стены громад.
И детскому сердцу, как праздник, отраден
дороги волнующий дым.
На школьном дворе ль, в пионерском отряде ль
никто из нас не был один.
Еще улыбаются веку и людям
и Постышев, и Косиор…
Мы — летом в палатках. Мы Ленина любим.
И я зажигаю костер…
2
Тридцатые годы — как воды в разливе.
Советская власть молода.
В бараках живет половина России
и строит себе города.
На полюсе белом знамена алеют,
и летчики в небе парят,
и Горький стоит на крыле Мавзолея
и смотрит на майский парад.
Мальчишечьи годы проносятся быстро.
Сады обрастают листвой.
Красавица города Ира Цехмистро
терзает мое существо…
Октябрьская буря! О как нам легко с ней!
О как ее слава свята!
И в жизнь нашу входит трибун Маяковский,
оставшийся в ней навсегда…
О если б добро и кончалось добром бы!..
Пока мы свой мир узнаем,
герр Гитлер готовит гремучие бомбы.
И — точка на детстве моем.
3
Тридцатые годы — весенние воды,
веселый набат вечевой.
Нас учат, что в жизни дороже свободы
и Родины нет ничего.
Над Азией — гулы военного грома,
старушка Европа мудрит,
и небо Мадрида темно и багрово,
врагу не сдается Мадрид.
Испания снится седым ветеранам
и грезится школьным дворам.
О, как по душе приходилось вчера нам
испанское «No pasaran!»
А мы никакому не верим подвоху,
какой бы ни вышел подвох,
и знаем, что делают нашу эпоху
не царь, не герой и не Бог.
Красавица города Ира Цехмистро
сквозь юность мою пронеслась,
но алого жара хоть малая искра
в душе у любого из нас…
Мы трудимся летом в колхозах подшефных,
и стих закипает во мне,
и я обнимаю друзей задушевных,
которых убьют на войне.
ТРУЖЕНИЦА ЛЮБОВЬ{468}
Труженица любовь
гонит мой сон до солнца:
спящего лба коснется
любящая ладонь.
Скажет: «Вставать пора,
время за дело браться,
есть огневое братство
печки и топора».
Смотрит на мир открыто —
солнышко ей на бровь —
русская Афродита,
труженица любовь.
Труженица любовь
приняла позу прозы.
Брат ее позабросил,
грызла ее свекровь.
Не клевета, не зависть
выпили жар из вен.
Губы ее терзались
из-за моих измен.
Горе ее качало,
кривда студила кровь.
Сколько, любя, прощала
труженица любовь.
Труженица любовь,
шаг твой от бурь не шаток,
сколько в моих стишатах
милых твоих следов.
Там, где меж черных гряд
спеет твое хозяйство,
я, как мальчишка, рад
ласковых рук касаться.
Среди земных плодов
дышит в полотнах тканых
вместо царевн-вакханок
труженица любовь.
Труженица любовь —
воздух моей гортани,
сколько мы скоротали
пасмурных лет с тобой!
Сердце стучит о ребра
против дерьма и лжи.
Мир молодой и добрый
в теплой ботве лежит.
Ходит по жилам кровь.
Труд не дает поблажки.
С веком в одной упряжке —
труженица любовь.
ПУШКИН{469}
Курчав и смугл, горяч, голубоглаз,
Смотрел и слушал. Влюбчива и зряча,
Его душа к великому влеклась,
Над чудом жизни радуясь и плача.
Он, был, как Русь, прекрасен без прикрас
И утомлен как загнанная кляча,
Когда упал, пред смертью глаз не пряча
На белый снег, весь кровью обагрясь.
Воспряв из мук, он к нам придет не раз,
Курчав и смугл, горяч, голубоглаз,
Какая жизнь в очах его таима!
С пером в руке, молясь ночным свечам,
Он светлый стих Авроре посвящал.
Ему, как нам, любезно это имя.
СОСНЫ{470}
Деревья нам бывают тезками,
встают при встречах на дыбы.
Есенин бражничал с березками.
Дружили с Пушкиным дубы.
Одним их кроны душу тронули,
а кто-то волю дал ножу,
а мне созвучны сосны стройные.
Я к ним за счастьем прихожу.
Со школьных лет мне все в них нравится,
моей душою принята
колючесть их и склонность к равенству,
застенчивость и прямота.
Солнцелюбивы и напористы
и золотые, словно мед,
они растут почти на полюсе
и у тропических широт.
Корыстолюбцам в назидание,
себя на битвы обрекав,
неприхотливые создания
шумят верхами в облаках.
Плебейки, труженицы, скромницы,
с землей и воздухом слиты,
в их сердцевине солнце кроется,
на них чешуйки золоты.
У них не счесть врагов-хулителей,
чтоб вянул стан, чтоб корень сох, —
но тем обильней, тем целительней
их смоляной и добрый сок.
А наживутся да натешатся, —
их свалит звонкая пила
и пригодятся для отечества
литые теплые тела.
Не отрекусь и не отстану я,
как леший, в сосенки залез.