ЗИМНЯЯ СКАЗКА{544}
1
С чего мне начать и с чего подступиться?
С того ль, что в декабрьскую стужу беда —
влюбиться? С того ль, что бездомною птицей
болтливый мороз на заре щебетал?
С того ль, что прозрачные звонкие латы
одели деревья? С того ль, что сама
в те ночи в серебряном пепле была ты
Снегурочка, Вьюга, Царевна-Зима?
С того ль, что явилась ты славы случайней,
с того ль, что покамест в глазах не темно,
ни людям, ни далям, ни счастью, ни тайне
тебя у меня отобрать не дано?
Ну, как мне подъехать? Ну, как описать
те снежные ночи, что в сердце дымятся?
Причина становится притчей, пейзаж
в насмешку мне странные строит гримасы.
А может быть, будет удобней и проще,
пейзаж и причину отринув к чертям,
опять за тобою бросаться на площадь,
пропащую голову враз очертя?
И громко шептать: Это я, Неизвестный.
Пусть новым Петраркой мне в жизни не быть,
я — юный и гордый, я — чуткий и честный,
попробуй за это меня полюбить.
Трудись и шали, и безумствуй, и празднуй,
пока не сорвусь и пока не паду,
хочу тебя видеть веселой и властной,
куда б ни послала, послушный, пойду.
И снова смешить тебя словом и видом,
и снова смешаться в стотысячный раз,
по хрупкому снегу хрустя деловито,
заглядывать в щелки смеющихся глаз.
И снова, над уханьем вьюги возвысясь,
с заждавшихся губ поцелуи срывать
и нашу короткую нежную близость
еще не придуманным словом назвать.
И снова, напившись почти допьяна
той близостью, в темень врываться с туману,
с воды — и святых Александра и Анну
в веселых молитвах своих поминать
2
В ресницах твоих — две синих звезды,
а ты смеешься, и ты — со мною.
Белая вьюга в ушах свистит.
Что я скажу про счастье земное?
Взоры твои заблудились во мне,
волосы — ночи весенней темней.
Белая вьюга, как белая птица,
в ноги твои отдыхать садится.
В ресницах твоих — две синих звезды,
голос звучит, как сама поэзия…
Страшно мне говорить Вам «ты»
и целовать в голубом подъезде.
3
Ну, расскажи, ну, каково тебе,
что с камнем шепчется капель?
Не о тебе ль вздыхает оттепель,
и дождь шумит не о тебе ль?
Ну, каково тебе, что в лепете
тумана, влаги и тепла
сугробы плещутся, как лебеди,
и в ночь оттаивает мгла?
Скажи сама, чем очарована
зима. С чего, — скажи сама, —
впотьмах под март замаскированный,
декабрь, сводящий всех с ума?
С чего весною пахнут улицы
и ходят слухи о ворах
и безнаказанно целуются
во всех подъездах и дворах?
Мне не в чем лгать и не в чем каяться,
и горечь не с чего срывать,
и в строки странные слагаются
мои случайные слова.
АННА АХМАТОВА{545}
Нахохлившись, стоит в очередях,
и видно, как над старою авоськой
………………………………………………………
ее лицо, отлитое из воска.
………………………………………………………
Ну вот и все: ни ямбов, ни статей…
Но как взревнуют праведные леди
к трепещущей и строгой простоте
в четверостишья стиснутых трагедий.
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ{546}
Какой пассаж:
Со стеклышком в глазу
и с пафосом пророка,
под реквием сестер и реплики папаш,
как будто бы в давно
желанное Марокко,
отправился к чертям
«великолепный паж»…
Туда и дорога!
Я ненавижу Вас,
авантюрист и денди,
«изысканный жираф»,
но и в последний час
не побоюсь сказать,
что, хоть куда ни деньтесь,
мы все ведем свой род от Вас
и через Вас!
* * *
Что-то мне с недавних пор{547}
на земле тоскуется.
Выйду утречком во двор,
поброжу по улицам,
погляжу со всех дорог,
не видать ли празднества.
Я — веселый скоморох,
мать моя посадница!
Ты не спи, земляк, не спи,
разберись, чем пичкают:
и стихи твои, и спирт —
пополам с водичкою.
Хватит пальцем колупать
в ухе или заднице —
подымайся, голытьба,
мать моя посадница!
Не впервой нам выручать
нашу землю отчую.
Паразитов сгоряча
досыта попотчуем.
Бюрократ и офицер,
спекулянтка-жадница —
всех их купно на прицел,
мать моя посадница!
Пропечи страну дотла,
песня-поножовщина,
чтоб на землю не пришла
новая ежовщина.
Гой ты, мачеха-Москва,
всех обид рассадница:
головою об асфальт,
мать моя посадница!
А расправимся с жульем,
как нам сердцем велено,
то-то ладно заживем
по заветам Ленина!
Я б и жизнь свою отдал
в честь такого празднества,
только будет ли когда,
мать моя посадница?!
* * *
Моей весны последнюю главу{548}
Я в памяти своей перебираю…
Но звуки тают, рифмы удирают
И строки расползаются по шву.
А мгла кружится, мутная, сырая,
К окну прильнет — и меркнет наяву.
…В такие ночи люди умирают.
Зачем же я, дурак, еще живу?
Смотрю во мглу, смотрю на мир сквозь слезы.
Идут с востока проливные грозы,
И ночь хрипит простуженной трубой,
На струнах ливня молнии играют…
…В такие ночи люди умирают…
Но надо жить. И я живу тобой.
* * *
Я отвык от хорошо одетых женщин{549},
Пахнущих нездешнею весной.
Светел месяц, путь мой неуменьшен,
Он печален, путь великий мой.
Завтра снова встану по подъему.
Будет дождь: недаром вечер сер.
Все на свете просто и знакомо.
Так о чем задумываться, сэр?
С жизнью я знаком не понаслышке.
У нее колючие рога.
В каждой грозовой тревожной вспышке
Мне ее походка дорога.
Я люблю ее не как платоник,
Как девчонку, мну ее собой,
Удержав навек в своих ладонях
Все, что мне ниспослано судьбой.
По каким ни шляться мне дорогам,
Из каких ни напиваться рек, —
Никогда не быть мне одиноким, —
Потому: веселый человек.
И пока еще заснуть нам рано,
В мире ночь и все мы влюблены,
Подымайте мутные стаканы
За мое здоровье, пацаны.
МАМЕ{550}
Стихи мои, в короткую дорогу
Я вас гоню, скучая и любя.
Путем любви, к домашнему порогу
Ступайте вы, у окон затрубя.
И там — прошу — с моей побудьте мамой,
Шепните ей сыновние слова…
Гуляют ветры за оконной рамой,
Шумят дожди и падает листва,
В осенний шум шарахаются звуки,
Сереют стены в копоти ночей…
Ты на колени опустила руки,
Усталые от пальцев до локтей.
А сколько ж мне добра они свершили.
Нигде, помимо этого добра,
(Пусть не всегда мы весело дружили)
Из рук твоих я ничего не брал.
И посейчас я вспоминаю, мама, —
Сквозь бред, сквозь лихорадочный огонь, —
На лбу своем, горячем и туманном,
Твою родную светлую ладонь…
Но гасли дни, и отгорали годы,
И шли дожди, и падала листва,
Чужие травы и чужие воды
Нам лепетали чуждые слова.
И вот ты ждешь, когда ж свершатся сроки,
И сын придет, и будет жить легко,
А я бродягой, вольным и жестоким,
Гуляю в мире где-то далеко.
А ты не знаешь, что я и зачем я
В пыли дорог тропу свою влачу.
Моих надежд опасное значенье
Давным-давно тебе не по плечу.
В родном краю, любимом и проклятом,
Ты чуешь дух кровавых мятежей!
То я стою со знаменем подъятым
На самом первом смертном рубеже…
…А ты наплюй, родная, на невзгоды.
Сядь, отдохни. Я сам их подыму.