Железа бормотание
«В Ис-панию, в Ис-панию»…
«В белом дыму паровоза…»
В белом дыму паровоза,
Возле вагонных колес,
Были улыбки и розы,
Не было правды и слёз.
Так в этот час расставанья,
В час умиранья души
Он говорил: «До свиданья,
Ведь ненадолго. Пиши…»
Сердце царапают кошки.
Все утешенья — вранье.
…Белый платочек в окошке
Делает дело свое.
«Прощанье на вокзале…»
Прощанье на вокзале,
Прощальные цветы.
На «вы», или на «ты»?..
— Зачем вы не сказали?
Ведь я простить могла,
Ведь я не помню зла…
— Не надо расставаться,
Двенадцать, нет — тринадцать
Минут еще осталось
И можно все решить…
— Мне больно. Я устала,
И времени так, мало,
Так трудно говорить…
Широкая перчатка,
Дорожное пальто.
…В Берлине пересадка…
Ах, это все не то!
Осталось восемь, семь…
И нет минут совсем
И все-же надо жить…
Свисток И говор шведский…
Навек твой, профиль детский,
Навек твой детский рот…
…А поезд уж идет.
«Из счастия не вышло ничего…»
Из счастия не вышло ничего –
Мы елки не зажгли под Рождество,
Не встретили мы вместе Новый Год,
На лыжах мы не бегали. И вот
На счастие поставить надо крест…
Как театрально суетлив отъезд!
Опять разлука. О, в который раз
Мужские слезы из холодных глаз!
В который раз «навеки», «навсегда»!
Слова, как ветер, слезы, как вода.
– Так до весны, не забывай… Свисток.
Летает голубем в руке платок.
Все кончено. И все же надо жить.
Сесть у окна. На столик положить
Свой похоронно-свадебный букет.
…Ни прошлого, ни будущего нет…
«Ни дни, ни часы, а столетья…»
Ни дни, ни часы, а столетья
В разлуке до тла сгорев…
И вот наконец Венеция,
Дворцы и Крылатый лев.
Стеклянные воды канала,
Голубизна голубей.
Ты плакала: — «Мне этого мало.
Убей меня лучше. Убей!..»
Казалось, что даже и смертью
Ничем уж тебе не помочь.
Не в первую, нет, а в третью
Венецианскую ночь…
— Послушай, поедем в Венецию!..
«Весной в лесу таинственном…»
Весной в лесу таинственном,
Булонском, восхитительном…
О, этот день таинственный,
Блаженный, светлый, длительный.
Трубит труба победная,
Труба автомобильная.
Весна такая бледная,
Бессильная, холодная.
А платье очень бедное,
(На медные гроши),
И сумочка не модная
Чулки не хороши
И даже шляпка пыльная.
В Лоншане скачут лошади,
Конечно — страшно нравится,
До одури, до зависти…
О, только бы прославиться,
Чтобы на круглой площади
Мне памятник стоял!
— Но разве можно выиграть?
— Попробуй. Ведь игра.
Теперь как раз пора
Побить удачу козырем.
С победой по пути
И в дом над белым озером
Хозяйкою войти.
Женою? Нет, вдовою,
С влюбленностью, с тоскою
(Пока шумит гроза),
И слабою рукою
Закрыть ему глаза…
«Все на земле кончается…»
Все на земле кончается,
Теряется, находится…
Волна с волной встречается,
Волна с волной расходится…
На мачте флаг качается,
А в трюме крысы водятся.
Растрепанная, шумная
Душа по горю треплется,
Высоко в небе теплется
Звезда зелено-думная.
Бессонница… Несносица…
Соленый бром… Истерика…
Тоски разноголосица.
Ни отдыха, ни сна.
А сердце в омут просится…
— Привет тебе, Америка,
Чужая сторона!
Но если в волны броситься,
Не доплывешь до берега
И не достанешь дна…
«Под лампой электрической…»
Под лампой электрической,
С улыбкой истерической,
В подушку толовой.
По полю, под луной,
Летит стрелой лисица…
Нет, это только снится.
Нет, это скверный сон —
И казино, и Ницца,
И лунный Пантеон.
И все ж юна гордится
Богатством и собой
И горькою судьбой.
Она такая странная,
Прелестная и пьяная,
И — вдребезги стакан…
— Вы из далеких стран?
Вам хочется любить?
Вам хочется пожить
На маленькой земле
В печали и тепле?…
«В аллеях бродят сумерки…»
В аллеях бродят сумерки
Тоскливо, будто умер кто-то.
Жасмин под ветром ежится
И сыплятся цветы.
Опять мелькает рожица
Несбыточной мечты.
Как за решеткой пленника
Горит звезда изменница,
И в радио-приемнике
Любовь зовет и пенится.
Истасканное, пошлое
Хрипит чужое прошлое,
Любви мешая петь, –
Про встречи и разлуки,
– О, перестань храпеть!
Про плечи, губи, руки,
О сладостном грехе
И прочей чепухе.
Но зябнущее сердце
Уже попалось в сеть.
О, только бы согреться,
Согреться и сгореть.
«Было счастье подвенечное…»
Было счастье подвенечное,
Было платье бесконечное,
Шлейф, как млечный путь.
Звезды, розы и приветствия
И классически — Венеция.
Все причины и все следствия,
Вся земная суть.
С океанскою безбрежностью,
С восхищеньем, с нежной ревностью,
С праздничною повседневностью
Ночи до утра…
Это все вчера,
А теперь пора
Днями жить, а не ночами,
Стать портретом в пышной раме,
От тоски и от удушья
Научиться равнодушью,
Одиночеству вдвоем.
Принимать, вести свой дом.
Быть женою экономной,
Томной, скромной, вероломной…
Вся земная суть,
Вся земная жуть.
БАЛЛАДА О ГУМИЛЕВЕ
На пустынной Преображенской
Снег кружился и ветер выл…
К Гумилеву я постучала,
Гумилев мне дверь отворил.
В кабинете топилась печка,
За окном становилось темней.
Он сказал: «Напишите балладу
Обо мне и жизни моей!
Это, право, прекрасная тема»,-
Но я ему ответила: «Нет.
Как о Вас напишешь балладу?
Ведь вы не герой, а поэт».
Разноглазое отсветом печки
Осветилось лицо его.
Это было в вечер туманный,
В Петербурге на Рождество…
Я о нем вспоминаю все чаще,
Все печальнее с каждым днем.
И теперь я пишу балладу
Для него и о нем.
Плыл Гумилев по Босфору
В Африку, страну чудес,
Думал о древних героях
Под широким шатром небес.
Обрываясь, падали звезды
Тонкой нитью огня.
И каждой звезде говорил он:
– «Сделай героем меня!»
Словно в аду полгода
В Африке жил Гумилев,
Сражался он с дикарями,
Охотился на львов.
Встречался не раз он со смертью,
В пустыне под «небом чужим».
Когда он домой возвратился,
Друзья потешались над ним:
– «Ах, Африка! Как экзотично!
Костры, негритянки, там-там,
Изысканные жирафы,
И друг ваш гиппопотам».
Во фраке, немного смущенный,
Вошел он в сияющий зал
И даме в парижском платье
Руку поцеловал:
«Я вам посвящу поэму,
Я вам расскажу про Нил,
Я вам подарю леопарда,
Которого сам убил».
Колыхался розовый веер,
Гумилев не нравился ей.
– «Я стихов не люблю. На что мне
Шкуры диких зверей»…
Когда войну объявили,
Гумилев ушел воевать.
Ушел и оставил в Царском
Сына, жену и мать.
Средь храбрых он был храбрейший,
И, может быть, оттого
Вражеские снаряды
И пули щадили его.
Но приятели косо смотрели
На георгиевские кресты:
– «Гумилеву их дать? Умора!»
И усмешка кривила рты.
«Солдатские – по эскадрону
Кресты такие не в счет.
Известно, он дружбу с начальством
По пьяному делу ведет.!..»
...Раз, незадолго до смерти,
Сказал он уверенно: «Да.
В любви, на войне и в картах