Мне тракторист чумазый
Машет рукой: «Привет!»
Мычащее важное стадо
Бредет луговиной в лес.
И сердце до боли радо
Покою родимых мест.
Невольно вспомнилось море.
И я, отпускник-матрос,
Горжусь, что в морском дозоре
Бдительно вахту нес.
Родное село все ближе.
Слышится скрип ворот.
И вот наконец я вижу
Дом, где семья живет.
Сестренка, играя в мячик,
Выпорхнула на крыльцо.
От радости чуть не плачет,
Вглядевшись в мое лицо.
Лепечет милая крошка:
«Ты с моря вернулся? Да?..»
РОДНЫЕ МЕСТА
Крыша.
Над крышей — луна.
Пруд.
Над прудом — бузина.
Тихо. И в тишине
Вспомнилось море мне.
Здесь бестревожно,
А там,
В хмуром дозоре ночном,
Может, сейчас морякам
Сыгран внезапный подъем..
Тополь. Ограда. Скамья.
Пташек неровный полет.
Скоро из отпуска я
Снова уеду на флот.
Я расскажу, как у нас
Дружным звеном из ворот,
С радостью в утренний час
В поле выходит народ.
Как отражается в пруд
Вечера праздничный вид,
Розы так буйно цветут,
Будто бы море шумит.
Я в чистоте берегу
Гордое званье: матрос,
И разлюбить не смогу
Край, где родился и рос.
Крыша.
Над крышей — луна.
Пруд.
Над прудом — бузина.
С детства нам дорог такой
Родины светлый покой.
ЮНОСТЬ МОЯ
Вот оно —
за гранитною кромкой
Море бурное! Северный порт!
— Здравствуй, море! —
Сказал я негромко
И по трапу поднялся на борт.
Здесь, где руки мозолят тросы,
Штормы носятся, жизни грозя,
Я увидел, что слово «матросы»
Не напрасно звучит, как «друзья».
И, бывало, в посту дальномерном
Я о юности думал своей,
Что она не из громких, наверно,
Но проходит, как следует ей!
Близок час — штормовые качели
Испытают другого. А я
Получу обходной… Неужели
Тем и кончишься, юность моя!
Не представляю я,
чтобы ушла ты,
За собой не оставив следа.
Как сейчас под матросским бушлатом,
Сердце, трепетно бейся всегда.
ВОСПОМИНАНИЕ
Помню, как тропкой,
едва заметной,
В густой осоке, где утки крякали,
Мы с острогой ходили летом
Ловить налимов под корягами.
Вода была теплой и рябоватой,
В ней рыбки носились
стайкой тесной,
Вдруг крикнул кто-то:
«Налим, ребята!»
И тут начиналось самое
интересное…
Поймать налима не просто было,
Мало одного желания —
Мы уставали и нас знобило
От длительного купания.
Но мы храбрились: «Рыбак не плачет!»
В воде плескались
до головокружения.
И, наконец, на песок горячий
Дружно падали в изнеможении.
И долго после мечтали лежа
О чем-то очень большом и смелом.
Смотрели в небо. И небо тоже
Глазами звезд на нас смотрело.
Вечерело. Над речкой алой
Склонились ниже кусты
смородины…
Тогда впервые мне ясно стало,
Что ничего нет дороже Родины.
О РАДОСТИ, О ЛУННОСТИ…
Ах, откружилась голова
От радости, от лунности,
Но будет век в душе жива
Пора любви и юности!
Пора любви среди полей,
Среди закатов тающих,
И на виду у журавлей,
Над полем пролетающих.
Того уж нет, того уж нет…
Не скажешь мне, что ты моя.
И даже в то, что я — поэт,
Не веришь ты, любимая.
Желая целый дать совет
Холодным тоном критика,
Ты говоришь, что мысли нет,
Что я похож на нытика.
Мои горячие слова
Ты так любила в юности!..
Но откружилась голова
И у тебя от лунности.
В закатной пламенной тиши
Вдруг трубы журавлиные
Тоску обманутой души
Пропели над долиною.
А ты ходи почаще в луг,
К цветам, к закатным пламенным,
Чтоб сердце пламенное вдруг
Не стало сердцем каменным.
И, чтоб трагедией души
Не стала драма юности,
Я говорю себе: пиши
О радости, о лунности!
* Загородил *
Загородил
Мою дорогу
Обоз. Ступил я на жнивье.
А сам подумал:
Понемногу
Село меняется мое!
Теперь в полях
Везде машины
И не видать худых кобыл,
И только вечный
Дух крушины
Все так же горек и уныл.
Идут, идут
Обозы в город
По всем дорогам без конца,
Не слышно праздных
Разговоров,
Не видно праздного
Лица!..
ПОВЕСТЬ О ПЕРВОЙ ЛЮБВИ
Я тоже служил
на флоте!
Я тоже памятью полн
О той бесподобной работе
На гребнях чудовищных волн!
Тобою —
эх, море, море! —
Я взвинчен до самых жил,
Но, видно, себе на горе
Так долго тебе служил…
Любимая
чуть не топилась! —
Ой, мама родная земля!
Рыдая, о грудь мою билась,
Как море о грудь корабля.
В печали своей
бесконечной,
Как будто вослед кораблю,
Шептала: «Я жду вас… вечно»,
Шептала: «Я вас… люблю».
Люблю вас! Какие звуки!
Но звуки ни то ни се, —
И где-то в конце разлуки
Забыла она про все.
Однажды
с какой-то дороги
Отправила пару слов:
«Мой милый! Ведь так у многих
Проходит теперь любовь…»
Ну что ж!
Я ушел от глотки
Старпома, — я сам на виду
Ушел от вина и водки,
От слез и подавно уйду!
Но только в бессонные ночи
Печальней видений других —
Глаза ее, близкие очень,
И море,
отнявшее их…
В КОЧЕГАРКЕ
Вьется в топке пламень белый,
Белый-белый, будто снег.
Жилистый и смуглотелый
Возле топки человек.
Вместо «здравствуйте»…
— В сторонку! —
Крикнул. — Новенький, кажись?
И добавил, как ребенку
Мне:
— Смотри, не обожгись!..
В топке шлак ломал с размаху,
Раскрасневшись от жары.
Проступали сквозь рубаху
Потных мускулов бугры.
Бросил лом, платком утерся.
На меня глаза скосил:
— А тельняшка, что, для форсу?
Иронически спросил.
Я смеюсь: — По мне для носки
Лучше вещи нету, факт!
— Флотский, значит?
— Значит флотский.
— Что ж, неплохо, коли так!
Кочегаром думать надо,
Ладным будешь, — произнес,
И лопату, как награду,
Мне вручил. — Бери, матрос!
В жизнь, конечно, входит атом.
Атому хвала и честь!
Но кой-где еще лопатам
Тоже много дела есть!..
И теперь я тоже с жаром
С ним тружусь,
с дружком,
на пару,
Будто отдан был приказ:
Стать хорошим кочегаром
Мне,
ушедшему в запас!
В КОЧЕГАРКЕ
Вьется в топке
пламень белый,
Белый-белый, будто снег.
И стоит тежелотелый
Возле топки человек.
Вместо «Здравствуйте»…
— В сторонку! — Крикнул.
— Новенький, кажись?
И добавил, как ребенку:
— Тут огонь, не обожгись!..
В топке шлак ломал с размаху,
Ломом, красным от жары.
Проступали сквозь рубаху
Потных мускулов бугры.
Бросил лом, платком утерся.
На меня глаза скосил:
— А тельняшка, что, для форсу?
Иронически спросил.
Я смеюсь:
— По мне для носки
Лучше вещи нету, факт!
— Флотский, значит?
— Значит флотский.
— Что ж, неплохо, коли так!
— Кочегаром, думать надо,
Ладным будешь, — произнес,
И лопату, как награду,
Мне вручил. — Бери, матрос!
В жизнь, конечно,
входит атом.
Но пустая это спесь —
Говорить: «В музей — лопаты!»,
И лопатам дело есть!
Пахло угольным угаром,
Лезла пыль в глаза и рот,
А у ног горячим паром
Шлак парил, как пароход.
Как хотелось, чтоб подуло
Ветром палубным сюда…
Но не дуло. Я подумал:
«И не надо! Ерунда!»
И с таким работал жаром,
Будто отдан был приказ:
Стать хорошим кочегаром
Мне, ушедшему в запас!
РАЗЛАД
Мы встретились у мельничной запруды,
И я ей сразу прямо все сказал.
— Кому, — сказал, — нужны твои
причуды?
Зачем, — сказал, — ходила на вокзал?
Она сказала: — Я не виновата.
— Ну да, — сказал я, — кто же