Но святые ангелы, взяв душу, отводят ее. Тогда мы, погребая мертвое тело, и, как стороннее и чужое, из собственного дома вынося в могилу, видим другое великое и страшное таинство, усматривая, что малые и великие, цари и простолюдины, мучители и рабы – все стали прахом, пеплом, зловонием, гнилостью, червем. Каков эфиоп, таков же и благообразный некогда; каков юноша, таков же и сгнивший старец; каков расслабленный, таков же неодолимый и крепкий. Все стали, чем были вначале, одной перстью, по сказанному им: Ибо прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3, 19). Ты – земля и опять будешь прахом. И мы, нередко видя лежащих в могиле уже истлевшими, указываем друг другу, подавая знаки перстом и говоря: «Смотри, это такой-то, вот это – мучитель, а этот – такой-то воин, и этот – такой-то царь, а это – потомок такого-то; вот дочь такого-то, а это – величавшаяся некогда юностью, а это – пышный прежде юноша». Так, воздыхая часто, говорим мы на могилах и проливаем слезы, видя, что не различишь там никакой юности, видя великое и страшное таинство; видя, что всякий возраст там изглажен, что всякое приятное око там угашено, что всякий борзый язык безмолвствует, а сладкоречивые уста запечатлены; видя, что всякая красота зубов там рассыпалась. Смотря на это, будем умолять Человеколюбивого Бога, чтобы сподобиться нам от Него помилования. Ему подобает держава во веки веков! Аминь.
Великое, подлинно, и страшное видим таинство. Видим, что возраст там изглажен. Видим, что всякое телесное благообразие там изменилось. Видим, что всякая красота лица стала бесполезной. Видим, что всякое приятное око угашено. Видим, что всякие доброглаголивые уста запечатлены. Видим, что всякий борзый язык там умолк. Видим, что вся красота зубов там рассыпалась. Видим, что всякое плетение волос сгнило. Видим, что всякая красота возраста сокрушена. Видим, что всякая начальственная власть там прекратилась, всякое самоуправление и высокомерие окончилось, всякое юношеское высокомерие утихло, все суетные человеческие усилия и труд там закончились, успокоились, прекратились. Говорим, – и никто не слушает; плачем, – и никто не внимает. По именам призываем лежащих, говоря: «Куда отошли вы, братья наши? Где обитаете? Где ваше местопребывание? Для чего оставили нас так внезапно? Подайте нам голос, побеседуйте с нами, как беседовали некогда, отвечайте нам». – «Мы, – говорят отшедшие от нас, пребывающих еще в жизни, – мы, то есть душа каждого из нас, находимся в месте, приличном душе, по достоинству ее. А этот прах, перед вашими глазами лежащий в могиле, этот пепел, который видите, это зловоние, эти сгнившие кости, эти нечистые черви – тела тех юношей и отроковиц, которые были некогда для вас вожделенны. Этот пепел – та самая плоть, которую заключали вы в свои объятия и ненасытно лобызали. Эти оскаленные зубы – то самое лицо, которое день и ночь покрывали вы несчетными лобзаниями. Этот гной и отвратительная влага – та самая плоть, в объятиях которой предавались вы греху. Поэтому смотрите и в точности уверьтесь, остающиеся еще во плоти, в этой суетной жизни, знайте, что, обнимая на ложах своих юных сожительниц, обнимаете вы прах и тину. Знайте, что когда лобзаете члены их, лобзаете вы смрад и гнилость. Вразумитесь, что, когда возгораетесь к ним любовью, предмет вожделения вашего – черви, пепел и смрад. Не предавайтесь заблуждению, неразумные юноши и девы. Не обольщайтесь суетной красотой юности, потому что и мы, лежащие перед вашими глазами – сгнившие мертвецы, некогда, во время жизни своей, как и вы теперь, видные и величавые. Так же мы умащались благовониями, были любимы, наслаждались и благоденствовали; и вот, как видите, все это стало брением, прахом, пеплом и зловонием. Не обманывайте больше самих себя, но у нас, которые предварили вас в могиле, научитесь, и уцеломудритесь, и уверьтесь, что есть суд во аде, есть нескончаемое мучение, есть непроницаемая светом тьма и безотрадная геенна, есть неусыпающий червь, немолчный плач, непрестанный скрежет, неисцельная скорбь, есть Нелицеприятный Судия, беспощадные служители, есть горький и вечный плач».
Этому если не словами, то самым делом учат нас братия наши, предварившие нас там. Как совершающие память о них, жаждали мы научиться чему-нибудь, услышать или узнать, где они, в каком состоянии души их, горе ли они или долу; видят ли они нас теперь, и увидим ли мы их когда-нибудь, облобызаем ли их там или вообще не будем знать их. Но никто не знает этого, потому что никто не приходил оттуда и никто не открыл нам тамошнего состояния, где оно и каково оно. Бог, как стеной, заградил от нас это; утаил, скрыл, под сенью оставил для нас тамошнее, пока сами не отойдем туда и не достигнем тамошнего, когда все восстанем из мертвых, все явимся, исповедуемся и дадим отчет на том великом и Страшном, на том, в трепет приводящем и неисповедимом Судилище Судии, когда приидет с неба судить всю вселенную от восток солнца и до запад, когда прозвучат гласы тех страшных труб, когда тварь восколеблется и смятется в страхе и трепете, когда гробы отверзутся и всякая плоть восстанет обнаженной и открытой, когда всякие уста заградятся и всякое дыхание принесет исповедание и перед Судией потечет огненная река, о которой говорит Даниил: Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нем было бело, как снег, и волосы главы Его – как чистая волна; престол Его – как пламя огня, колеса Его – пылающий огонь. Огненная река выходила и проходила пред Ним; тысячи тысяч служили Ему и тьмы тем предстояли пред Ним; судьи сели, и раскрылись книги (Дан. 7, 9-10).
Это день и час, о котором говорит и Давид: Для чего бояться мне во дни бедствия, когда беззаконие путей моих окружит меня? (Пс. 48, 6). Этот день проклинал Иов, говоря: Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана (Иов. 3, 8), то есть диавола. О дне этом и другой пророк вопиет: Вот, Он идет, говорит, Господь Саваоф. И кто выдержит день пришествия Его? (Мал. 3, 1, 2), когда грядет Бог наш, и не в безмолвии: пред Ним огонь поядающий, и вокруг Его сильная буря. Он призывает свыше небо и землю судить народ Свой (Пс. 49, 3, 4), и всякую плоть призовет на Страшный тот
Суд, где нет ни малого, ни большого, ни раба, ни свободного, где нет ни царя, ни подданного, но все подсудны, все узники, все обнажены, всеми оставлены, все трепещут, плачут, смущены, мучаются, озабочены, что сказать, чем оправдаться перед Судией в том, что сделано худого. Где там величавость царей? Где высокомерие мучителей? Где гордыня неразумных? Где изнеженность юности? Где нарядность одежд? Где предстоящие и сопровождающие рабы? Где убранные дщери? Где золото? Где серебро? Где златоуздые кони? Где благовонные мази? Где курения? Где благоухания? Где суетные траты? Где забавы? Где роскошь? Где пиршества днем и ночью? Где пьющие вино и роскошествующие при тимпанах и плясках, но небрегущие о Боге и о нищих? Ничего такого нет там, но горькое: «Увы! увы!» Нам можно уже не обогащаться, но трепетать; там не убранство, но омрачение; там можно не ликовать, но плакать; там не величавость юности, но заточение во аде; там не умилостивление, но великий страх; не утешение в тот страшный и трепетный день, но праведное и строгое воздаяние.
Прекрасная помощь тебе в тот день, если оказывал ты здесь сострадание к нищим. Прекрасные защитники твои перед Христом – нищие, которых ты питал, к которым был милосерд, которых укрывал и спасал. Прекрасные и сильные за тебя ходатаи – Христовы братия, нищие, сироты, вдовы, странники, беспомощные, увечные, слепые, пленники, всеми оставленные, в истязаниях, в пустынях, в темницах, в заточении, в болезнях, в бедах, – тобой спасенные и помилованные. Там будут они тогда великими твоими предстателями, великими заступниками, великими помощниками; покажут Христу, что ты подавал им, чем питал их, как покоил их, в чем служил им. Там будут они, как братья Христовы, прекрасными твоими братьями. Ибо если и один царский брат имеет часто большую силу в ходатайстве перед братом своим – царем, то не гораздо ли сильнее ходатайство, где умоляет множество братии?
А что Христос в страшный тот час Суда братьями наименует нищих, то послушай, что говорит Он праведникам, которые будут стоять тогда одесную Его: Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 40). Говоря же это, Он укажет, без сомнения, перстом на предстоящих там и сидящих у ног Его. Кто же настолько достоин, настолько блажен, чтобы наименоваться братом Христовым в тот час, когда все ангелы и человеки ужасаются и трепещут? Каких сокровищ, какого богатства, каких венцов не выше для тебя это наименование? Кто же они такие, чтобы ублажать нам их? Кто они такие, чтобы восхвалить нам их? Кто они такие, чтобы и мы поревновали им? Кто они, в этот день и час приводящего в трепет и Страшного Суда, смело, с дерзновением, безбоязненно входящие ко Христу, как к Отцу своему и искреннему другу, твердо уверенные и знающие, что примет Он их, как сынов и искренних друзей, потому что искренне послужили Ему и сохранили заповеди Его? Кто этот преблаженный, которого Христос, сидящий на Престоле, увидев восходящим к Нему, примет и встретит с веселым лицом, с улыбающимся взором и с радостным приветствием, с благосклонной откровенностью взяв его, заключит в Свои объятия, облобызает, будет ласкать, как милого сына, после долговременной разлуки возвратившегося с чужой стороны, и скажет ему: «Приятно пришествие твое, добрый и верный друг, вожделенно твое пришествие, питатель Мой, странноприимец Мой, покровитель Мой. Благодарю за расположение твое и не забуду любви твоей. Помню, сколько доброго сделал ты Мне. Знаю, как ты покоил Меня».
Потом, говоря ему это, держа его и поставив посреди, перед всем великим собранием, перед ангелами и архангелами, перед всяким началом и властью, перед праведными и пророками, апостолами и преподобными, и всем указывая на него, Христос возвещает, говоря: «Этот человек, когда видел Меня алчущим, питал; видел жаждущим – утолял Мою жажду; видел цепенеющим от холода – прикрывал; видел странником – принимал к себе; видел больным – служил Мне; вводил Меня в дом свой – омывал Мне ноги, омывал язвы Мои, покоил Меня на ложе своем; отверзал Мне двери дома своего, встречал