(ср.: Мф. 26, 64-65), потому что оно раздавливалось силой нового вина (см.: Мф. 9, 17). Но скажем и то, что все, что Бог хотел сделать через Единородного Своего, Он предзнаменовал в творениях и, кроме того, предызобразил на праведниках Своих. В месяце арекк (в марте) цветы прорывают недра свои и выходят наружу, и, оставив недра свои обнаженными и пустыми, сами становятся венцом других. Точно так же в месяце арекк первосвященник разрушил священство свое и оставил его обнаженным и пустым, и священство перешло и остановилось на Спасителе нашем. Христос заставил молчать уста их, но они возбудили против Него шум и смятение свидетелей. Господь заговорил, потому что спрашивали Его, и сделал так, что одежды их разодрались. И взяли и повели Его на судилище, и отдали в руки Пилата, и сами не вошли внутрь двора, чтобы не оскверниться, но чтобы сперва съесть агнца в святости (ср.: Ин. 18, 28). О, фарисеи! Вот вы слышали: Вот Агнец Божий, Он Своим закланием берет на Себя грехи мира (ср.: Ин. 1, 29). Итак, почему было необходимо для вас в тот же день, когда закалался агнец вашего спасения, приносить в жертву также и Агнца нашего спасения?
Господь сделался защитником истины, и пришел, и молчал перед Пилатом, потому что Истина подвергалась насилию. Как другие путем защиты получают победу, так Господь посредством молчания Своего вышел победителем, потому что данью, которой заслуживало Его Божественное молчание, была победа истинного учения. Предлагая учение – говорил, на суде же – молчал. Не молчал о том, чем возвеличивал нас, и не боролся против тех, которые оскорбляли. Слова клеветников Его покупались, как венец на главу Его. Молчал, чтобы при Его молчании они сильнее кричали, и от всех этих криков венец Его становился более украшенным. Ведь если бы заговорил, то Своей истиной заставил бы умолкнуть то сборище, которое трудилось над изготовлением Ему венца. Осудили Его, ибо Он говорил истину, но Он не был осужден, потому что осуждение стало победой Его. Итак, ничто не вынуждало Его отвечать им посредством убеждения их. Он Сам хотел умереть, и ответы были бы препятствием к смерти Его. Молчал, ибо если бы заговорил, то лживость их не могла бы устоять перед истиной Его. Возьми Его от нас, возьми от нас (ср.: Ин. 19, 15), – кричали они Пилату. Он же, отклоняя два и три раза, сделался пророком Царства Господа, говоря: Царя ли вашего распну я? (ср.: Ин. 19, 15). Таинство крови, которой окроплялись двери их, отвратило от них смертоносного ангела и губителя. К этому же Истинному Агнцу они обратили свои богохульства и, отвергши Его, потребовали себе Варавву – человекоубийцу.
Так как одели Господа в пурпурную одежду, то Он воспринял царство Израиля. Когда же снова разоблачили Его, то через это Он сделал ясным, что оставляет им смерть. Одели Его в пурпур, потому что как за подать клеветали на Него, говоря: Сей запрещает давать подати кесарю (ср.: Лк. 23, 2), так и по причине пурпура хотели умертвить Его, говоря: «Вот, Он присваивает Себе царство». Так как готовили Ему смерть, то в этих словах пророчествовали, подобно Каиафе. И с венцом из терниев (ср.: Мф. 27, 29), устроенным на посмеяние Его, случилось противоположное, и их неверие обращено было во благо, поскольку посредством венца побежден был враг, ибо венцом Своим Господь уничтожил проклятия первого Адама: Терния и волчцы произрастит тебе (ср.: Быт. 3, 18). И плевали на лице Его (ср.: Мф. 27, 30), Который вдунул им Духа Святого. Дали трость в руку Его (ср.: Мф. 27, 29), ибо Господь был жезлом, поддерживающим мир, который состарился и опирался на Него. И как тростью скрепляются и становятся неизменными приговоры судей, так и Господь тростью написал Свой приговор и изверг их из дома Своего.
Когда Иуда увидел, что Господь осужден, то, охваченный скорбью, пошел и возвратил тридцать сребренников священникам и говорит: согрешил я, предав кровь праведную. Говорят ему:что нам до того? Смотри сам. И бросил серебро в храм и пошел, и повесился, и умер (ср.: Мф. 27, 3-5). Ушел Иуда, чтобы стать вестником тех заблуждений, каким последовал. Он так размышлял в себе: «Освобожусь от множества порицаний и скроюсь от бесславия», и, таким образом отбросив удила, как будто бы ему ничего не оставалось по переходе из этого мира, он накинул на себя петлю и умер. И чтобы милосердие не посрамилось в наказании его, не нашлось никого из сынов мира и истины, кто убил бы его, но сам повесил себя на веревке, чтобы показать, что и в последний день злоба человеческая таким же образом погубит и истребит сама себя. Итак, кто отомстит за кровь Того, Который пришел в подобии человека, если не тот, кто, облекшись подобием человека, то есть диавол, вошедший в Иуду, предал Его не потому, что мог победить Его и предать, но потому, что Он Сам восхотел предать Себя? И Господь отнюдь не умерщвлял злобы, но хотел, чтобы она сама погубила себя своими делами. Итак, диавол умертвил Бессмертного, облекшегося человеческим видом, и заслужил возмездие Божие, чтобы через возмездие Божие погиб и умерщвлен был тот, кто назывался богом. Пускающий стрелу в неприятеля ломает стрелу и лук бросает в огонь, когда она, будучи отражена, побивает того, кто пустил ее. Так и сатана, видя, что смерть Сына стала победой мира и Его Крест – освободителем твари, вошел в Иуду, сосуд свой, и он пошел и повесился на веревке. А что расселось чрево его (Деян. 1, 18), то это указывает на того, кто поддерживал Иуду, когда он надевал на себя веревку. И как разорвалась веревка, так и он упал и переломился пополам. Иные говорят, что Иуда закрыл двери дома и запер их изнутри и, пока он подвергался гниению и чрево его расселось, никто не мог открыть двери дома, чтобы видеть находящееся внутри его.
Непозволительно принять серебро это в сокровищницу (ср.: Мф. 27, 6). Убоялись изречения Писания и хотели воспрепятствовать его исполнению. Однако серебро, коль скоро оно принесено в храм, уже через это делалось священным. И что купили на него место погребения (ср.: Мф. 27, 7), то это хорошо случилось, так как делали это ради Бога, ибо в этом было великое таинство. Если это серебро они дали из святилища, то почему нельзя было принять его назад в ту же сокровищницу? Почему не дозволительно было присоединять эти деньги к тем деньгам, откуда дали? Если же не отсюда их дали, то могли бы сказать это ясно. И неужели же это серебро было более нечисто, чем другое серебро? Разве оно было более нечисто, чем меч Голиафа, который, обвернутый полотном, был положен сбоку алтаря, чем золото египтян (см.: Исх. 11, 2), чем золото, которое Давид отнял у всех царств и посвятил Богу, чем тот венец с жемчужинами, какой он возложил на голову свою и в духе воспел (см.: Пс. 20, 4), чем те клятвенные дары, принесенные филистимлянами, которые там же были положены навеки? Разве и Навуходоносор не отнял все богослужебные сосуды и не положил их в храме богов своих? Даже и Ковчег Завета филистимляне внесли в дом Дагона. Кто может нечистое сделать святым и освященным? А если по той причине купили поле на это серебро, что Он Сам Себя сделал Богом, то надлежало покрыть им алтарь. Однако не это было у них на сердце, но хотели воспрепятствовать исполнению пророчества.
И когда Он поднял на Себя древо креста и пошел, то они встретили и взяли некоего мужа Киринеянина, то есть из язычников, и возложили на него древо креста (ср.: Лк. 23, 26). Хорошо, что сами по своей воле отдали древо Креста язычникам, потому что бунтовщически отвергли пришествие, приносящее все блага. Это отвергнутое из зависти пришествие они передали язычникам. Из зависти отвергли Его, и к зависти их Он принят был язычниками, и Сам воспринял их, чтобы посредством принявших Его язычников вложить зависть в души тех, которые отвергли Его. А что Сам нес древо Креста
Своего, то это ясно обозначает победу Его. И что не по принуждению других веден был на смерть, о том засвидетельствовал следующими словами: Власть имею над душой Своей отдать и снова принять (ср.: Ин. 10, 18). А что некто иной понес Крест Его, то это произошло для того, чтобы ясно было, что Тот, в Ком не оказалось греха, взошел на Крест ради людей, которые извергли Его из среды своей.
Если с зеленеющим деревом это делают (Лк. 23, 31). Посредством этого сравнения Господь назвал Божество Свое зеленеющим деревом, а тех, которые приняли дары Его, сухим деревом. Кроме того, сказал: Зеленеющее дерево, потому что приносит плоды, как говорит в другом месте: За какое из Моих благих дел вы побиваете Меня камнями? (ср.: Ин. 10, 32). И если таковое терплю Я, в котором вы не нашли греха, в котором вы имели бы предлог погубить Меня, ибо кто из вас обличит Меня в грехе? (ср.: Ин. 8, 46), то насколько большее потерпите вы? Или сказал: Зеленеющее дерево, потому что сотворил чудеса, а сухим деревом называет праведников, которые не сотворили чудесных дел. Еще, если они настолько возненавидели и погубили зеленеющее дерево, плоды которого ели и листьями которого услаждались, то что сделают с сухим деревом, которое не дало ростков и не раскрыло почек своих, то есть с простыми праведниками, не сделавшими знамений?
Когда возвели Его на Крест, то распяли с Ним еще двух разбойников, чтобы исполнилось сказанное: к беззаконным был причтен (ср.: Мк. 15, 28). Один из них, хотя мы и не знаем, был он обрезан или нет, словами своими оказался подобен обрезанному; другой же, хотя мы тоже не знаем, был он необрезанный или нет, словами своими уподобился необрезанным. Один сказал: Если Ты Христос (Лк. 23, 39), то есть Царь, согласно словам обрезанных распинателей; другой же сказал: Помяни меня в Царствии Твоем (ср.: Лк. 23, 42), подобно тому как написали необрезанные: Это Христос, Царь Иудейский (ср.: Мк. 15, 26). Необрезанные исповедали, что Христос есть Царь Иудейский, а не их царь, иудеи же признали царем своим кесаря, князя других народов. Народ, который признал царство преходящее, исчез вместе с ним; которые же исповедали истинного Царя, те, согласно обетованию этого Царства, вступили в рай утехи. Кесарем, которого признали царем своим, город их был разрушен, язычники же, исповедающие Царство Господа, унасле