Деньги всем нужны. Зато я купила подарки.
– Цвет классный… – замечает подруга, заправляя за уши свои кудряшки.
Она бы узнала о моих планах, если бы появлялась на парах на этой неделе.
– Каким ветром? – интересуюсь, кутаясь в свой пуховик.
Ее глаза все еще пялятся на мою прическу. Распахнутые и немного испуганные.
Сделав глубокий вдох, философски смотрю в окно, за которым опять идёт снег.
Кто-нибудь выключит его?
– Подарок принесла, – говорит Аня, роясь в своей сумке. – Вот…
На стол рядом с моим стаканом ложится флеш-карта, перевязанная красным бантиком. Удивленно выгибаю брови.
– Это лекции по вышке, – смущается она, явно не собираясь снимать свой пуховик.
– О, – смотрю я на флешку, сухо замечая. – Дубцов бывает полезен.
Я не знаю откуда во мне столько желчи. На этой неделе я сама себе противна. Но к моему удивлению, в ответ на свое замечания я получаю тихое хихиканье.
Кому, как не сынку декана и мэра добывать для своей… девушки лекции по вышке? На самом деле статус их отношений для меня немного неясен. На прошлой неделе он встречался с другой.
Свой подарок я не захватила, так как не ждала ее сегодня.
Лицо моей некогда вменяемой подруги становится красным, заставляя предполагать, что же такого ей пришлось сделать, чтобы получить эти лекции? С учетом того, что уже неделю она посещает от силы одну пару в день.
Долго думать мне не приходится, потому что мистер Решала появляется на пороге лекционки не своего потока с закинутым на плечо пуховиком.
Пресыщенно скучающий, как обычно.
Игнорируя удивленные взгляды, уверенно движется к нам, ориентируясь на рыжую макушку подруги. Остановившись за ее спиной, обнимает руками вместе с сумкой и шепчет, прижавшись носом к ее уху:
– Бу…
Анькины веки опускаюсь.
Дубцов не двигается, продолжая дышать ее запахом, как будто кто-то нажал на паузу.
Смотрю на них, хлопая глазами и не решаясь подавать голос.
– Закончила? – спрашивает наш универский принц, целуя ее висок.
У меня в горле образуется комок.
Меня никто и никогда так не полюбит.
Я какая-то не такая. Не нежная и не изящная, чтобы обо мне заботились. Чтобы доставали мне лекции по вышке.
Может мне пора начать притворяться? Строить глазки. Улыбаться. Я даже не могу винить Дубцова, ведь Анька не притворяется.
Когда моя самооценка так упала?
Не знаю…
Опять хочется плакать.
Вчера на лестнице я столкнулась с Колесовым. Он был в компании своих футболистов и сделал вид, будто меня не существует. Не поздоровался. Просто бросил на меня равнодушный взгляд и прошел мимо. Это задело больше, чем я могла представить.
– Почти… – бормочет Анька, откидывая на плечо Дубцова голову.
Заглянув в ее лицо, он берет себе еще одну из этих пауз, будто они с Анькой, черт их побери, год не виделись. Но они уже неделю друг от друга не отлипают!
Это отвратительно.
Я даже не знаю, когда у них все это случилось.
Моей подруги больше нет. Осталась только ее влюблённая оболочка, но он и оболочку скоро присвоит.
– Хм… а че, у нас Хеллоуин? – вдруг говорит Кирилл.
Изобразив на лице прохладный интерес, смотрю на него.
С дурковатым выражением пялится на меня.
– Кир! – протестующе пищит моя бывшая подруга в его руках.
– Ты че? – продолжает глумиться он. – Банку с химикатами на себя опрокинула?
– Кирилл! – повышает голос Анька, совершенно неправдоподобно пытаясь вырваться из его рук.
– Расширь свои горизонты, Дубцов, – бросаю, вставая.
Хватит с меня.
Я никогда не прогуливала. Я ответственная и исполнительная. К черту все…
Сметаю со стола флешку и бросаю в сумку, буркая:
– С Наступающим.
Глава 8
– Мам? – кричу, стягивая с себя пуховик и убирая его в шкаф.
Выдвинув ящик комода в прихожей, обнаруживаю там ее звонящий телефон.
На экране неизвестный номер, и я раздумываю ровно секунду, прежде чем взять трубку, потому что сама она на этой неделе принимает звонки только от меня и от деда, ботинки которого, кстати говоря, аккуратно пристроены на обувной полке.
– Да? – снимаю шапку, морщась от собственного отражения.
Дело вовсе не в том, что мне не идут каре. А в том, что я выгляжу, как инопланетянка. Я не похожа на себя. Я выгляжу странно и неопределенно. Я выгляжу, как мультяшка…
– Привет, – слышу знакомый хрипловатый голос в трубке. – Давай поговорим. Когда мне подъехать, скажи?
Это застаёт меня врасплох, поэтому я торможу некоторое время.
– Оль, – вздыхает голос. – Давай не будем, как маленькие, лады?
Внутри меня нарастает самый настоящий протест.
Будь он хоть пятьдесят раз богач и триста раз меценат, если это извинения, то он явно ошибся адресом.
– Это не она, – говорю ледяным голосом. – У нее подскочили гормоны, а это угроза гипертонуса. На ее сроке такое чревато преждевременными родами.
Я не знаю, понял ли он хоть одно слово из того, что я сказала, но, по крайней мере, я смогла заставить его замолчать.
– Она на дневном стационаре, это значит…
– Я знаю, что это значит.
– Так что, как вы понимаете – ей сейчас не до вас. От слова «совсем».
Я вру, но я не знаю, кто тянет меня за язык. На самом деле, она стала похожа на какую-то заблудившуюся тень. Ещё чуть-чуть, и начнет лбом собирать стены.
– Как она добирается? – вдруг слышу я в трубке.
– Куда? – спрашиваю непонимающе.
– В стационар.
Поворачиваю голову, уловив движение в коридоре.
Дед, одетый в старый и потертый рабочий комбинезон, рассматривает меня с изумлением на бородатом лице.
Ну, началось…
– На общественном транспорте, – сообщаю я очевидное.
На чем же ещё?
Пока она жила в его доме, у нее был свой водитель. А ее муж был слишком занят, чтобы хотя бы один раз отвезти ее к врачу самолично. Водил своих подруг по ресторанам, просто весь в делах.
– Она что, без телефона уехала? – слышу угрозу в его голосе.
Этот вопрос и меня саму очень интересует! Вообще-то, она уже должна была вернуться.
– А что, на нее это не похоже? – намекаю я на то, что он о ней ни черта не знает.
И судя по всему, я попала в точку.
– Что за стационар? – лает он в трубку.
Не отвечаю, потому что в комнате за спиной деда раздается оглушительный треск.
– Садовая восемь, – срываюсь я с места вслед за дедом.
Я ответила только потому, что и сама волнуюсь. Она могла застрять в пробке, но черт! Сейчас мне хочется на маму хорошенько накричать.
– Ах ты ж гаденыш… – трясет пальцем дед.
Заглядываю в комнату через его плечо, прижав к груди телефон.
– Э-э-х… – сокрушается дедуля.
Мимо со сверхзвуковой скоростью проносится маленькая чёрная тень, а на полу валяется большущая новогодняя елка и разлетевшаясь на осколки макушка, которой было лет пятьдесят, не меньше…
– Эмм, досвидания, – поспешно бросаю в трубку. – У нас тут… в общем елка упала.
Входная дверь открывается, являя присыпанную снегом маму. Она стряхивает его с рыжего меха свой шубы, которую дед в прошлом году откопал где-то на чердаке.
Почему-то эта находка их обоих очень обрадовала. Длина явно не рассчитана на мамин рост, эта вещь не ее. Это бабули.
– Что у вас упало? – переспрашивает Барков-старший.
– Елка, – выдыхаю с облегчением. – И мама нашлась. Так что… не парьтесь. Хорошего дня.
Быстро кладу трубку и убираю телефон в карман джинсов.
– Дед приехал? – устало спрашивает мама, разуваясь. – А ты почему дома?
Она немного бледная. И вялая.
Так нельзя!
– Прогуливаю, – помогаю ей раздеться. – Дед ёлку привез.
Заглядываю в пакет с продуктами, стоящий на полу.
– Зачем? – пеняю ей. – Я же сказала, что сама схожу.
– Я не инвалид, – говорит она все так же устало. – Ты мой телефон не видела? Сунула куда-то…
Я начинаю терзаться, пытаясь решить – стоит ли говорит ей о звонке Баркова-старшего или нет?
Я не знаю, звонил ли он до этого. Кажется, нет. Я уверена, что Барков-старший – это ее ошибка. До него у нее тоже была ошибка. Ей вообще с мужчинами не везет, а этот уж точно не для неё. Я хотела помочь ей оформить заявление на развод, но у неё всегда находятся дела поважнее.
Оставив телефон в своем кармане, решаю не волновать ее лишний раз.
– Ольга, – кричит из комнаты дед. – Ты Аленушку не видела? А то тут какая-то в парике околачивается.
Мама кусает свою очень увеличившуюся губу, поднимая на меня глаза.
В них пляшут смешинки, а потом появляется сочувствие.
– Он просто ничего не понимает, – успокаивает она.
– Очень смешно, – бормочу себе под нос.
Подняв с пола пакет, волоку его на кухню, на ходу прикидывая, что она собиралась готовить, исходя из ингредиентов.
– Что за погром? – смеётся мама, а с узкого кухонного подоконника на меня смотрит Черный.
– Допрыгался? – спрашиваю, разбирая продукты.
Мой собственный телефон вибрирует в кармане.
«Ты тут?», – очень настойчиво интересуется Анька.
Настойчиво, потому что слишком много восклицательных знаков.
«Да», – отвечаю ей.
«Барков бросил свою кикимору!», – захлебывается словами подруга.
Мое сердце подскакиваешь к горлу и разгоняется мгновенно, а щеки начинают полыхать.
Бросил?
Мне все равно. Все равно. Все равно…
Сглатываю, следя за бегающими точками, означающими, что мой собеседник печатает.
«Ну или она его», – продолжает Анька. – «Вообще никто ничего толком не знает. Говорят она уже два дня на пары не появляется. Вроде у неё там депрессия. Но это так, слухи.»
Я даже не спрашиваю, откуда у неё информация. Она заседает в одном чате, куда меня не взяли, потому что он только для «своих», а ее туда позвала двоюродная сестра…
«Ты ещё тут?», – читаю я.
«Да», – отвечаю, ненавидя себя за то, что пишу следом. – «И что? У него теперь новая телка?»
Перед глазами возникают черты ненавистного лица. Глаза, нос, скулы. Губы, о которых я мечтала, как дура. И чертовы кубики на его животе. О них я тоже мечтала. И о том, что он прижмет меня к своему большому и очень сильному телу… возьмёт за руку. Поцелует. Именно он, а не кто-то другой.