Минуя толпы народа, пробираемся на второй этаж. Здесь просто космическое обилие красивых девушек и парней тоже, будто весь город сегодня решил отметить День Халявы.
Подруга приводит меня в зал с небольшим танцполом по центру и разбросанными вокруг него столами. Морщусь от густого запаха кальянов и громких битов диджейской музыки. К моему облегчению мы идем на второй этаж, где музыка ощущается не так, будто бы ты припал ухом к усилителю.
– Там еще не все пришли… Кирилл сказал, еще будут, – тянется ко мне Анька, пока пробираемся к своему столу. – Вроде нормальные ребята…
– Класс… – шепчу, когда останавливаемся перед большим столом, вокруг которого полукругом расположен мягкий диван.
На диване семь человек, включая Дубцова, и даже дураку понятно, что вместе с Анькой это четыре влюбленных парочки, причем совершенно мне незнакомых!
Просто отличный вечер.
Смотрю на подругу, а она смотрит на меня. Сделав умоляющие глаза, шепчет:
– Не уходи… ну пожалуйста.
Втянув воздух, поднимаю ладонь и машу ею:
– Всем привет.
В ответ на мое приветствие какой-то неформал с дредами выпускает в потолок клуб кальянного дыма, а висящая у него на шее тощая брюнетка с татуировкой в полбедра, насмешливо осматривает меня с ног до головы. Реакция остальных присутствующих не особо отличается, и только Дубцов считает нужным заметить с усмешкой:
– Ты еще на пару сантиметров подросла?
На нем черные джинсы и джинсовая рубашка, а на запястье часы, по виду прилетевшие из самой Швейцарии.
– Я не расту с семнадцати, – сообщаю ему.
“Слава Богу…”, – добавляю мысленно.
– Садись, Белоснежка, – добавляет худощавый брюнет с идеальной блондинкой под боком. – Не съедим.
Смотрю на Аньку, но та уже прошмыгнула мимо и заняла место рядом с королем вечеринки, который услужливо предоставил ей свои колени…
Кошмар.
Что я здесь делаю?
Третья парочка – это очень гламурный парень в очках и не менее гламурная девица с коктейлем в руках и скучающей миной на лице.
Я не сомневаюсь в том, что все это сборище – отпрыски лучших домов города. Их одежда и эти скучающие гримасы, будто они уже, черт их дери, видели все!
За столом никто не обращает на меня внимания. Покосившись на подругу вижу, как они с Дубцовым изучают меню, используя свой коллективный разум. Обсуждают каждую страницу так, будто там представлены последние новости страны и Мира.
Чувствую себя не в своей тарелке, особенно когда и сама погружаюсь в изучение меню. Я не готова пожертвовать своей стипендией на пасту с грибами и… и…
– Что-нибудь выбрали? – раздается над моей головой.
– Я… – тереблю страницу. – Э-э-э…
– Мир, труд, май… – прерывает мои терзания знакомый голос.
Уронив меню, вскидываю голову.
– Какие люди… – тянет кто-то за “нашим” столом.
Мои глаза ползут вверх по чуть расставленным длинным ногам, запакованным в синие джинсы, по широкоплечему торсу, одетому в черную футболку с какими-то придурошными пляшущими чудиками на груди, по прямой сильной шее с выпирающим кадыком и, наконец-то, добираются по сощуренных голубых глаз.
Посмотрев по сторонам, а потом прямо на меня, Никита Игоревич Барков на полном серьезе спрашивает:
– Аленушка, ты меня что, преследуешь?
Аленушка?
В его волосах идеальный бардак, глаза гуляют по моему лицу и волосам. Туда и обратно, не отрываясь ни на секунду.
Замерев и выгнув шею, смотрю на него в ответ.
Он не двигается, глядя на меня сверху вниз. Смотрит исподлобья прямо мне в глаза. Мы просто смотрим друг на друга, как два истукана, и я вижу, как расслабляется его лицо. Вижу, как губы дергает улыбка. В моей груди дергается сердце, наполняя вены какими-то бурлящими химикатами, от которых загорается каждая клетка тела.
О, да хватит!
Откуда он взялся?!
Конечно, все мажоры города должны общаться между собой, это же классика, но я никак не ждала его здесь. Я не знала, что они с Дубцовым общаются больше, чем две минуты в год, потому что никогда не видела их вместе. Я вообще не замечала, чтобы у него были близкие друзья… потому что он псих-одиночка! Закрытый, сложный, циничный. Его травили в школе, но он каким-то образом это преодолел. Я бы так смогла? Не знаю. Я не знаю, почему думаю об этом сейчас, когда он выскочил из ниоткуда.
Что он там нес?! Я его преследую?!
Это настолько нелепо, что мой рот открывается и закрывается, в попытке что-нибудь сказать, но все мысли вышибло из головы. Понимаю, что уже минуту пялюсь на него, не маргая, прямо как обычно.
– Ладно, – бормочет он, опускаясь на диван рядом со мной. – Забей…
Теснит меня, прижимаясь плечом к моему плечу и бедром к моему бедру. Терпкий еле слышный запах его туалетной воды и тепло его тела заставляют меня вздрогнуть. За какую-то секунду его становится так много, что я кошмарно торможу, забыв обо всех присутствующих.
– Выбрала что-нибудь? – спрашивает тихо, забирая из моих пальцев меню.
Посмотрев на официанта, объявляет:
– Мы еще подумаем.
Мы?!
Изучает меню с таким невозмутимым видом, будто я сидела здесь все это время и ждала, пока он придет и поможет мне с выбором.
Пытаюсь вытрясти из себя волну возмущения, но вместо этого наблюдаю за его руками, пока сосредоточенно листает страницы. Смотрю на точеный профиль. По нему бегают разноцветные лучи прожекторов, и я с позором понимаю, что не отодвинулась. Его крупное бедро жжет мое даже через джинсы. Сжимаю руки в кулаки, роняя их на колени.
Втянув воздух так, что вздулись крылья прямого носа, Ник угрожающе говорит, глядя в ламинированную бумажку:
– Алена, блин. В потолок смотри.
Мои щеки обдает кипятком, а внутренности обидой.
Грубиян. Хам.
– Я и смотрю, – резко отворачиваюсь, пытаясь успокоить дыхание.
– Ты на мне чуть дыру не протерла, – слышу тихий угрожающий голос. – Я не против, но тут народу лишнего до фига, а когда ты так на меня смотришь, знаешь что хочу с тобой сделать?
Мое сердце срывается в очередном рывке.
– Что? – спрашиваю быстрее, чем успеваю подумать.
Повернув голову, смотрю в его глаза. Сжав челюсти, он смотрит на мои губы, не оставляя мне никаких сомнений в том, что конкретно он хочет со мной сделать.
Мои губы начинают зудеть, прекрасно помня его варварские поцелуи. По рукам бегут мурашки, на подкорке скапливается паника.
Закрыв глаза, Барков делает очень глубокий и очень протяжный вдох. Отворачивается и вперяет взгляд в меню, хрипло спрашивая:
– Так выбрала ты или нет?
Хлопнув глазами, отвечаю грубо:
– Чековую книжку дома забыла!
– Я угощаю.
– Обойдусь, – цежу я.
– Тут креветки вкусные, – игнорирует он. – И десерты. Чего ты хочешь?
– Чтобы ты исчез.
– Правда? – смотрит на меня с усмешкой. – А так и не скажешь…
Я снова открываю и закрываю рот, пытаясь вытолкнуть из него хоть что-нибудь.
Следит за моими потугами и, кивнув, говорит:
– Вот и я о том же.
Хватаю со стола телефон, потому что на него пришло сообщение.
“Я не знала, клянусь!”, – пишет мне Анька.
Подняв глаза, смотрю на нее. Ее округлившиеся глаза перебегают с меня на моего бывшего “брата”, а лицо Дубцова совершенно нечитаемо. Положив свою лапу на ее бедро, он спокойно роется в телефоне, будто ему до всего света дела нет. Окинув взглядом присутствующих, вижу наполненные интересом лица, а взгляд гламурной брюнетки неожиданно стал острым, как бритва.
– Дай мне выйти… – говорю сипло, не глядя на Баркова.
– Зачем? – мрачнеет его голос.
Вскинув на него глаза, в сердцах бросаю:
– Если не хочешь исчезнуть ты, исчезну я.
Его губы сжимаются, как и его челюсти. Через три глухих удара моего сердца он резко спрашивает, впившись в мои глаза своими:
– Мне исчезнуть?
– Да, Барков, – продолжаю швыряться словами. – Я так и сказала, у тебя уши заложило?
От внутреннего раздрая я несу все, что придет в голову, и прихожу в изумление, когда понимаю, что задела его. Вижу это на его окаменевшем лице!
– Ладно, – отбрасывает он меню. – Хорошего вечера.
Вскакивает с дивана и хватает со стола телефон, объявив над столом:
– Забыл утюг выключить.
Сглотнув, наблюдаю за тем, как обтянутые черной футболкой плечи расталкивают всех подряд. Обернувшись, слежу за ним, пока сбегает вниз по ступенькам подсвеченной лестницы, глядя себе под ноги. И как выставив вперед плечо ломится к выходу через танцпол. Как толкает рукой дверь и вылетает из зала не потрудившись ее закрыть.
Потоки мыслей вертятся в моей голове и разрывают ее на части.
Ну и отлично…
Пусть катится.
Но от острого чувства потери к горлу подкатывает ком.
Глава 15
– Что ты хочешь, индейку или может… рульку? – долетает до меня голос мамы.
– Точно не рульку, – фыркаю я, укладывая в ее маленький чемодан стопку футболок. – Кто вообще ест рульки?
– Ну… – чешет она пузо развалившегося в чемодане Черного. – Твой дед ест и…
Она замолкает, и я поднимаю на неё глаза.
Тряхнув головой и поджав губы, грубовато заканчивает мысль:
– Еще кое-кто.
Ясно.
Тот, чьё имя нельзя называть. Я не удивлюсь, если он может съесть несколько рулек одновременно. С его-то комплекцией ему нужны не рульки, а целиковые поросята.
Называть его имя нет необходимости. От него уже четвертый день никаких вестей, и теперь я даже не знаю, плохо это или хорошо.
Разве он не должен быть здесь?
Разве не должен вымаливать у неё прощение?
Она что, ему больше не нужна?
Я знаю, как умеет моя мама закрываться от людей. Как умеет упрямо вычеркивать их из своей жизни раз и навсегда. Кажется, это ее защитная реакция от людей, которые принимают ее за… легкомысленную недалекую дурочку и думают, что она этого не понимает. И на месте Игоря Баркова я бы очень поторопилась, если… она действительно ему нужна. В противном случае на кой черт он притащился сюда со своей колбасой? Если хотел от неё избавиться, пусть радуется!