Игнорируя меня, Игорь Барков широким шагом оказывается рядом с мамой.
Хватая свою шубу из рук гардеробщика, она одевается, продолжая прятать лицо в волосах, а ее руки слегка подрагивают.
– Давай, помогу… – мрачно говорит этот невообразимый козел, пытаясь придержать для неё шубу, но когда она вскидывает голову, мое сердце падает в пятки.
Потому что ее лицо залито слезами!
– Мое пальто, быстро, – велит Барков, пихая свой номерок пареньку, и его голос хрипит, а руки ложатся на ее плечи.
И в этот момент с ней что-то происходит.
И это пугает меня, потому что я никогда в жизни ее такой не видела!
Пихнув его в грудь так, что этот стотонный кретин пошатнулся, она выкрикивает:
– Нне тррогай меня!
– Оля, тихо… – поднимает он руки, «сдаваясь». – Успокойся…
– Нне тррогай меня! – снова кричит она, повторяя свои действия.
Пихает его в грудь со всей дури, и смотрит в его лицо с остервенелой злостью.
– Ббольше никогда мменя нне трогай!
Мое сердце так колотится, что на лбу проступает пот.
Ей нельзя так волноваться! Нельзя!
– Я не трогаю… давай выйдем и поговорим…
– Ппошел тты!
– Успокойся…
– Ппошел ты!
– Ладно, как скажешь… – делает он шаг назад, но это выглядит так, будто он дал ей один квадратный метр личного пространства.
Ее это тоже не устраивает, поэтому, толкнув его с дороги, она распахивает дверь и вылетает в снежный холодный вечер, на ходу запахивая шубу.
Смотрю на дверь потрясенная и, опомнившись, бросаюсь к гардеробу.
Быстро просунув руки в рукава пальто, Барков срывается с места и выскакивает за дверь. Подлетев к стойке, вручаю свой номерок и вырываю свою шубу из рук бедного парня.
На ходу одеваясь, вылетаю на улицу, получая ледяной удар по своим горящим щекам.
От волнения и злости потряхивает, особенно когда вижу, как в пяти шагах от двери этот громила пытается удержать маму на месте, сдавив ручищами ее плечи.
И даже отсюда мне ясно, что лучше ему отпустить ее к чертям собачьим!
Она выворачивается и кричит:
– Отпусти!
– Это моя старая знакомая…
– Да плевать мне! Уббери сввои лапы!
– Поехали домой.
– Пошёл ты! Каттись куда хочешь!
Это так громко и дико, что у меня приоткрывается рот. На них оборачиваются прохожие, я бы тоже обернулась!
– Оля…
– Не говори со мной!
Сорвавшись с места, шагаю на Баркова-старшего и впиваюсь пальцами в его рукав.
– Отпустите… – требую, пытаясь сбросить с маминого плеча его руку.
Он вцепился в ее шубу, как питбуль!
И даже в четыре руки справиться с ним мы бы не смогли, если бы до него наконец-то не дошло, как все это выглядит.
Сжав зубы и окинув горящими глазами стоянку у ресторана, он хрипло говорит:
– Подгоню машину…
В ответ мама вырывает из его ладони своё запястье и, развернувшись, уходит по улице. Растрепанная, заплаканная и… беременная его ребенком.
Если бы могла, я бы двинула ему в челюсть.
– Мы сами доберемся, – говорю ему сипло. – Отдыхайте, Игорь Николаевич.
Медленно переведя на меня глаза, он смотрит так, будто только что заметил мое присутствие. Я не удивлюсь, если он даже имени моего не помнит! Теперь уже я не удивлюсь ничему.
Развернувшись, бегу за мамой и беру ее руку в свою, как только догоняю. Ее рука ледяная. Мама смотрит перед собой и по ее щекам текут слёзы.
Я не хочу, чтобы она плакала. Тем более из-за мужика, который… ее недостоин!
– Вызови нам такси, ссолнышко… – пытается она дышать, но то и дело захлебывается.
– Мамочка, дыши… – тонко прошу я. – Куда… куда поедем?
– К… – выдавливает она. – К… к Ббарковым. Ссобберем ввещи… и… кота…
О… мамочки…
– Ладно я… сейчас… – лезу в карман, но все же выпаливаю. – Мам, ты уверена?
В таком состоянии, как у неё, можно наделать всяких опрометчивых поступков…
– Да! – отрезает, и я не припомню столько злости и решимости в ее голосе, пожалуй, никогда.
Что он с ней сделал?!
Запрокинув лицо и закрыв глаза, она позволяет снежинка оседать на свои мокрые щёки. Роюсь в телефоне, пытаясь решить, куда вызвать такси.
Усадив ее на скамейку троллейбусной остановки за углом, тычу по кнопкам.
Тихие всхлипы на заднем сидении такси просто разрывают мне сердце!
Город такой красивый и нарядный. Через неделю Новый год, который мы, как и всю жизнь до этого, встретим втроем. Теперь втроем.
Я, мама и дед.
Когда такси высаживает нас у знакомого зеленого забора я вижу, что ворота открыты настежь, а во дворе стоит чёрный джип хозяина.
Сам он расхаживает перед лестницей на второй этаж, глядя на нас исподлобья с мрачным, просто мрачнейшим напряжением!
– Оль… – проводит он рукой по лицу и волосам, но она проносится мимо него, даже не взглянув и не потрудившись разуться.
Делаю то же самое.
Взбегаю по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Следом за ней вхожу в хозяйскую спальню, в центре которой огромная кровать, куда я плюхаю мамин чемодан, достав его с верхней полки в гардеробной.
Мы приехали в этот дом полгода назад с двумя чемоданами. Большая часть наших вещей так и осталась на квартире, потому что первые месяцы беременности у мамы были не самыми простыми и нам было просто не до этого!
Но сейчас, сгребая из шкафа свою одежду, я понимаю, что половину придется бросить…
– Мяв…
– Сейчас… – давлю я на крышку, дергая за молнию. – По-до-жди…
Выдохнув и стряхнув со лба волосы, обнимаю ладонью щуплые рёбра Черного и засовываю его в свой карман, после чего вылетаю из комнаты и врезаюсь носом в источающую древесно-пряный аромат грудь.
– Че тут происходит? – хрипловато спрашивает сынок дьявола, преградив мне проход своим голым и немного мокрым торсом.
Пялюсь на идеальные рельефы его грудИ и кубики пресса, выплевывая:
– А тебе не пофиг?
Его скуластое лицо гладко выбрито. С зачесанных назад волос капает вода, косые мышцы на животе плавно убегают за резинку спортивных штанов. И он босой.
– Нет, раз я спрашиваю, – чеканит Никита Игоревич.
Подняв на него злые глаза, цежу:
– А я не хочу с тобой говорить.
Его глаза бегают по моему задранному лицу, смотрят на чемодан, ручку которого я сжимаю до скрипа.
– Куда вы? – игнорирует мои слова, посмотрев на распахнутую дверь хозяйской спальни, в которой орудует мама.
Там что-то падает на пол и бьется.
– В Караганду, – отрезаю я.
– А конкретнее? – хмурится он, отклоняясь назад и глядя на лестницу.
– Ник, – рычу. – Бери свои сто пятьдесят килограмм и… свали с дороги!
– Тебя сегодня не кормили? – спрашивает этот придурок, снова глядя на меня. – Ори громче, может я услышу.
Самое тупое заключается в том, что я в самом деле не могу выйти из чертовой комнаты. Он занял собой весь проем!
– Я тебе сейчас дам в нос. А лучше дай себе сам.
– Дашь мне в нос?
Его спокойствие выводит меня из себя.
– Дам тебе в нос!
– Ты кому-нибудь уже давала?
– Тебя ждала!
Он молчит секунду, а потом говорит:
– Сгонять за стремянкой?
– Барков! – взрываюсь, толкая его в грудь рукой.
Только он может довести меня до такого состояния, клянусь!
– Тихо-тихо… – перехватывает мою ладонь, – Пупок развяжется…
Я не знаю, чего он хотел всем этим добиться, но я вдруг всхлипываю.
Чувствую себя беспомощной. И не готовой ко всему этому! Я не знаю, как ему противостоять. Если он прессует меня, то всегда выходит победителем. Я просто не знаю, как поставить его на место. Не знаю, как себя с ним вести. Я не крутая! Я обычная… я – это просто я!
– Что я тебе сделала? – шепчу сипло, вырывая свои руки и делая шаг назад. – А? – выкрикиваю ему в лицо.
Он смотрит на меня мрачно и в кое-то веке молчит.
Тогда, когда я хочу, чтобы он говорил, он молчит!
– Ты самый тяжелый человек на свете… ты… ты меня достал… просто забудь о моем существовании, Барков! И… – мой голос срывается, и я зло утираю слезу. – И дай мне пройти!
По моим щекам бегут слёзы. Самые настоящие. Горячие, мокрые и обильные. Я не плакала лет сто. Но вот, пожалуйста.
– Доволен?.. – прячу лицо в ладони. – Не хочу больше никогда тебя видеть…
Моя слабость такая позорная. Но ничего не могу поделать.
Там за моими ладонями трещат по полу колесики маминого чемодана.
– Я возьму, – слышу приглушенный голос младшего Баркова, после того, как из моей руки забрали ручку моего собственного.
Слава Богу, у него хватает мозгов не терроризировать вопросами мою маму. Как и у его отца хватает мозгов не делать того же.
Перила лестницы мигают гирляндами. А еще в доме вкусно пахнет, потому что мама оставила ужин на тот случай, если ее муж вернется домой голодным.
Покидаем дом в гробовой тишине. И ни одна из нас не оглядывается.
А когда такси выплывает на проспект, закусив губу, смотрю на свои руки.
Не думаю, что увижу его когда-нибудь ещё. Может мельком и издалека. И это прекрасно!
Пошёл ты, Барков.
Глава 7
– Ого… – плюхает Анька на парту рядом со мной свою сумку. – Это что?!
– Эксперимент… – отвечаю, грея руки о кофейный стакан.
Окна лекционки обросли инеем. Еще бы, за окном холод собачий, и внутри тоже. Помещение постепенно заполняется народом. Ваня, мой бывший одноклассник, машет мне рукой. Да, иногда город у нас ну очень маленький.
– Ничего себе эксперимент, – бормочет Анька над моей головой.
– Ань… – вздыхаю я. – Не пялься. Я знаю, что эксперимент неудачный.
– Нет! – поспешно восклицает она. – Не то чтобы…
Подняв глаза, смотрю на нее с упреком.
Она кусает свои губы, пытаясь подобрать правильные слова, но что уж тут.
Завтра Новый год, а у меня на голове каре, выкрашенное в пепельный блонд. Мама вообще не нашла слов, чтобы описать свои эмоции. Просто тактично промолчала.
Парень, у которого я уже пару лет подравниваю кончики, еще в прошлом месяце предложил за деньги побыть его моделью в одном мастер-классе.