– Я хочу извиниться, – сказал он старинному блюду. – Я не хотел подставлять вам ножку. Тогда, в поле. Я просто выпендривался перед друзьями.
Миссис Уикс снова улыбнулась и прошептала:
– Смотри на мистера Кейва, когда обращаешься к нему, Джордж. В лицо говори.
И он сказал мне все в лицо, а мое лицо в это время изо всех сил старалось выражать прощение.
– Ничего, Джордж, не беспокойся. Все в прошлом. Но ты должен понимать, что нельзя так качать права. Не все так терпимы, как я.
Образ Урии, прижатого за горло моей рукой, виновато блеснул в моем сознании.
Синтия, все еще морщась и держась за бок, хохотнула, услышав слово «терпимы».
– Ему правда очень стыдно, мистер Кейв, – сказала миссис Уикс, глядя на меня с сожалением. – На самом деле, Джордж сам решил прийти и извиниться. Мы ездили в Уэст-Кантри, в местечко близ Сент-Ивса. Нам очень понравилось, правда, Джордж?
– О, в Сент-Ивсе – ай – замечательно, да? – сказала Синтия.
Джордж неуклюже выдавил «да» на оба вопроса.
– Я уверяю вас, он очень изменился за прошедший месяц, мистер Кейв, – добавила миссис Уикс. – Он хочет загладить вину.
Все это вкупе с изменившейся внешностью и манерами Джорджа, весьма впечатляло. Даже обнадеживало. Если он смог так измениться за несколько недель, то значит, и ты могла бы.
– Если я могу что-нибудь для вас сделать, – сказал Джордж с таким видом, что мне почти стало его жаль, – то я готов, мистер Кейв.
– Что ж… – сказал я, обдумывая.
Синтия соображала быстрее.
– Ты мог бы помочь нам – ой! – передвинуть этот столик к окну.
Джордж кивнул и быстро принялся за дело, толкая столик своим внушительным весом на указанную позицию. Все это время Синтия делала мне подведенными бровями знаки, чтобы я его поблагодарил.
– Спасибо, Джордж, – сказал я, наконец. – Очень любезно с твоей стороны.
– Вот бы нам в магазине почаще помогал такой славный молодой человек, – сказала Синтия, которой, вроде бы, стало полегче.
Миссис Уикс одарила нас улыбкой, быстрой, как речная рыбка.
– О, Джордж бы не возражал. Да, Джордж? Джордж?
– Да, – сказал он и сделал вдох через ингалятор.
На секунду я задумался, но потом понял, что это неудачная идея, учитывая состояние наших счетов.
– К сожалению, мы не планировали сейчас никого нанимать. Мы просто не можем себе позволить…
– Я могу бесплатно, – сказал он, удивив даже свою мать. Он снова нормально дышал и говорил уже более твердым голосом. – Наберусь опыта.
– Он хочет заниматься антиквариатом, – сказала его мать, быстро и едва заметно кивнув.
– А как же школа? Он разве не должен…?
– Ему шестнадцать. И он не то чтобы отличник. Учеба никогда его особо не интересовала.
Она вздохнула, посмотрела куда-то в сторону, и мне стало так грустно. Я подумал о ее ужасном муже и их разводе. Мне захотелось подойти к ней, просто по-человечески. Мой взгляд упал на Синтию, снова нахмурившуюся и схватившуюся за бок от боли, которая опиралась на столик, идеально вставший у окна.
Я подумал о том, как Джордж мог бы на тебя повлиять. Эти перемены в нем могли бы послужить возвращению прежней Брайони. В конце концов, он из твоей компании. Был. Может быть, он знал о тебе то, чего не знал я, так что я мог бы с его помощью вернуть тебя.
– Хорошо, – сказал я. – Давай начнем в четверг. Приходи к девяти, я тебе покажу, что к чему.
Миссис Уикс благодарно улыбнулась.
– Спасибо, – сказала она. – Джордж, скажи «спасибо».
Джордж посмотрел в сторону прохода, соединяющего магазин с домом.
– Спасибо, – ответил он, а мое отражение промелькнуло в его очках, как призрак. – В четверг. К девяти.
Игра продолжалась. Ты делала вид, что соблюдаешь правила, а я притворялся, что верю тебе. Согласно правилу номер один Имоджен иногда заходила по вечерам, наполняя дом запахом табака.
Ты думала, что я разбираюсь со счетами, читаю каталоги или занимаюсь реставрацией, а я сидел, прижав к уху динамик радионяни, и слушал ваши с ней разговоры.
Сквозь треск доносились призрачные голоса:
Ты: Я его поцеловала.
Она: Фу.
Ты: Мне понравилось.
Она: О Боже. Фу. Извини. Просто как-то… фу.
Ты: Я говорю, поцеловала. И все. Он мне нравится. Даже более того.
Она: Надеюсь, у тебя в голове звучал какой-нибудь Моцарт, пока ты с ним целовалась.
Ты: Хватит.
Она: Извини. Я просто…
Ты: Ну что?
Она: Он такой…
Ты: Какой?
Она: Ну он…
Ты: Он что? Он не аристократ из замка? Мы вроде бы не в романе Джейн Остин.
Она: Рассказывай уже. Он…?
Ты: Забудь. У тебя предубеждения.
Она: Ха. Гордость и предубеждение.
Ты: Смешно.
Она: Я не сноб. Мне просто не нравятся эти пацаны в спортивных костюмах. Не мое это.
Ты: Он боксер. Поэтому и…
Она: …такой модный.
Ты: Перестань. Он хороший. Он добрый. Это видно. По глазам. Он глубокий. Дело даже не в том, что он говорит, дело в…
Она: Брайони, ты иногда бываешь очень странной. Ты вообще знаешь, что ему нравится?
Ты: В смысле?
Она: Ну там, музыка, например. Ты вообще можешь представить, чтобы он пошел в «Рубку»?
Ты ответила что-то, что я не расслышал, потому что на кровать прыгнул Хиггинс и громко потребовал еды.
Она: Он вообще в музыке разбирается?
Ты: Не знаю. Мы об этом не говорили.
Она: Я не смогла бы поцеловать парня, не зная, что он вообще любит. Это как будто – не знаю, пойти в церковь, не имея понятия о религии.
Ты: Я не собиралась его целовать. Так вышло.
Она: Господи! Да у тебя глаза блестят! Ты на него запала!
Ты: Нет. Не запала. Нет. Нет.
Она: Денни, Денни, о где же ты, Денни?
Ты: Последний раз предупреждаю.
Она: О, дай мне Денни! Когда же он умрет, возьми его и раздроби на маленькие звезды! [5]
Ты: Да хватит уже. Хватит!
Я услышал удар подушкой, твои слова стихли, послышался смех, а потом она что-то тебе предложила, открылось окно, и в это мгновение я уже стучал к тебе в дверь. Ты ее в конце концов открыла и, увидев меня, вздохнула.
– Брайони, ты можешь покормить Хиггинса, пока я готовлю ужин? – кажется, сказал я.
Ты смотрела на меня с отвращением, но не подозрительно, а за твоей спиной стояла Имоджен с незажженной сигаретой.
Я успел понять, что принадлежать чему-то в жизни можно двумя способами. Первый определен самим твоим рождением, второй – нуждается в доказательстве. В этом принципиальная разница между семьей и племенем. Семья не проверяет тебя, а вот племя ждет действий и подтверждений лояльности от всех, кто не стоит в его центре.
Мне кажется, Рубену не хватало этого базового ощущения принадлежности, которое мы – особенно я – должны были ему дать, и поэтому он перенес свое внимание на племя. А какие подтверждения нужны племени? Тому племени, к которому принадлежал Денни? Что должен был сделать Рубен, чтобы доказать свою верность, чтобы показать, что он не просто мальчишка из среднего класса, который в случае чего бросит своих со спокойной совестью? Мы ведь уже знали половину ответа, не правда ли? А другая половина явилась мне, когда я увидел статью в «Йорк Дейли Рекорд», и в голову мою полезли чужеродные мысли.
Со второй страницы на меня смотрела мальчишеское лицо. Бритая голова, косящие глаза. Это он шатался в стороне от места гибели Рубена. И дальше заголовок, жирным шрифтом: кошмарное самоубийство подростка. Я читал невнимательно, выхватывая из текста только главные слова. Аарон Талли, передозировка, мать на ночной смене, предсмертная записка, «простите меня», антидепрессанты, мать-одиночка, безумие, кошмар, полиция, подозреваемых нет. А потом адрес, притаившийся в последней строке заметки, но наводящий ужас: Уинчелси-авеню, дом семнадцать.
Я закрыл глаза и увидел этого мальчика. Он тыкал в мою грудь бутылкой.
– Давай, Меченый, хлебни.
– Спасибо, – отвечал я, – что-то не хочется.
Мы стояли в гостиной, на полу валялись игрушки. На нас была школьная форма. Был день. Вокруг стояли остальные ребята, смеялись, и их смех хлопал меня по голове как крылья летучих мышей.
– Пей уже.
– Не, эту не надо, – сказал другой мальчик. Тот маленький, который был с Денни и Аароном, когда погиб Рубен. Это его тошнило на мостовую. – Меня мамка убьет.
– Заткнись, Кам, – велел Аарон, а потом повернулся ко мне. – Пей.
Его взгляд давал понять, что выбора у меня нет. Я взял бутылку и посмотрел на этикетку. Травяная настойка. Дешевое пойло с Ибицы, наверняка купленное в сувенирной лавке.
За темным стеклом виднелся кусок какого-то растения с шипами вместо листьев. Я стал пить. Вкус был омерзительный. Жесткий, резкий, затхлый, жидкая смола из недр Земли. Хотелось все прекратить. Мой непривычный к выпивке язык с трудом это переносил. Но я понимал, кто на меня смотрит, и это был тот случай, когда я должен был доказать, что я один из них. Что я принадлежу своему племени.
В груди жгло, но я заставлял себя глотать, а кто-то из ребят выбивал на мебели барабанную дробь. Слышались ободряющие крики – от всех, кроме Аарона – и этот звук сливался со вкусом и жжением проглатываемого напитка. Когда все кончилось, я обвел глазами комнату и увидел остальных ребят. Увидел лица. Гаргульи и театральные маски, подбивающие друг друга посмеяться.
Смеялись надо мной. Над Рубеном.
Он наклонился ко мне. Аарон Талли.
– Меченый сейчас блеванет. Ты бы себя видел… урод, – он провел пальцами по моей щеке, по направлению к пятну. – Отправляемся в Австралию.
Снова грянул смех, и я увидел Денни. Он один не смеялся. Стоял в тени, в стороне от происходящего. Я сел в кресло.
Кто-то колотил по клавишам игрушечного фортепиано.
– Этот звук… – пробормотал я (наверняка он тоже бормотал), – …это я.
Жгучий смех все звучал, а я закрыл глаза и забылся среди громких беспорядочных нот нашего бытия.
Нам, людям, нравится думать, что наши мысли находятся в голове словно в глубоком и уединенном колод