– Ах, ничего, – повторил я сказанное Денни. – Именно столько она значит для тебя, да?
– Нет, – ответил он. – Нет, неправда, она…
– Заткнись. Бога ради, заткнись.
– Папа, пожалуйста!
Что мне было делать? Я понятия не имел. Если честно, я тогда даже не думал. Я просто представлял себе его на тебе – образ, который выходил за рамки моих самых ужасных опасений.
– Детка, ты что, думаешь, что такого мальчика можно исцелить с помощью музыки? Ты что, детка, ты решила, что можно взять это неотесанный камень и превратить его в нечто более достойное? Нечто, стоящее тебя? Нет, так не выйдет. Ты только взгляни на него. Он пустышка.
Я не смотрел на тебя. Не мог на тебя смотреть. Я смотрел только на тихую ярость в его глазах, а моя собственная злость постепенно отступала. В моем сознании мелькнула картинка. Не ты и он в постели, а другая. Я увидел, как он дерется с другим мальчиком, чье лицо я не разглядел. На ковре были разбросаны игрушки. Просто вспышка, не более, но я вдруг почувствовал внезапную слабость. Тело стояло на месте, как пустая оболочка, а стамеска упала на пол.
Темнота медленно сползала с комнаты, как краска под действием паяльной лампы. Вы оба исчезли.
Я позвонил в школу. Ты была там. Ты опоздала, пришла в половине десятого. Вероятно, ты сказала, что твоя бабушка попала в больницу. Ты стала так легко врать. Так естественно. Ты могла отказаться от правды в любой момент, будто просто сбрасывала с себя лишнюю одежду.
День, наполненный пустым монотонным ужасом, потом обратная дорога из школы домой.
Мы не говорили о случившемся. Мы вообще не разговаривали. Я чувствовал твой взгляд с заднего сиденья. Тебя озадачивало мое молчание, но ты не решалась его нарушить. Мы оба обдумывали свои планы, строя тайные замыслы, которые, как нам казалось, приведут нас к свободе.
я был в его голове и зажигал огни следил чтобы они горели постоянно и глядел в окна которые не были окнами и на тебя и было так трудно заставить огни все время гореть и я еле держался но он остановился и я посмотрел на тебя с дозорной башни и увидел тебя лежащую и увидел ПОЖАЛУЙСТА УЙДИ нет и видел сон сквозь твои закрытые глаза ХВАТИТ смотрел на тебя и тебе снилось как мы ловим жуков-листоежек маленьких зеленых листоежек тебе снилось и огни мигали я выкуривал их и ты вспомнила СОБРАТЬСЯ и ты вспомнила как когда он не смотрел на нас когда он шел впереди я зажал тебе рот и ты укусила меня за руку РУ и я толкнул тебя и ты упала в крапиву и я почувствовал как сотни БЕН колючек впиваются в тебя и ты пыталась встать и он увидел и ты нажаловалась на меня как ты паинька всегда делала и он отвесил мне затрещину и я чувствовал как покраснело как горело стыдом место твоего укуса и твои ожоги на которые он заставил меня смотреть и печаль когда он мазал тебя пенициллином и запах клубничного молока дома ОТСТАНЬ и огни горели и я смотрел его глазами и поднимал его руки и медленно шел к твоей постели и я был так близко чтобы сделать это так близко чтобы спасти тебя от его любви но я остановился и потерял власть над ним не смог удержаться в монолитной башне его существа и огни разгорались все ярче белые как солнце как свет который горит сейчас и он опустил руки и я покинул его потому что огни выжгли из меня ложь и дали мне правду и теперь я несусь в тумане вокруг земли и не могу вернуться не могу найти снова его огонь ОСТАВЬ МЕНЯ и я теперь ухожу туда где тебя со мной не будет В ПОКОЕ
СКВОЗЬ треск динамика радионяни я слышал, как ты говоришь с ним по мобильному. Договаривалась о встрече. Вы должны были увидеться в старом ангаре в Роклиффе и собирались сбежать этой ночью. Роклифф! Роклифф!!! О, сам Аристотель бы посмеялся над этим пафосом. Роклифф. Именно туда я как-то возил вас с братом ловить жуков-листоедов. Это ты придумала встретиться именно там? Я не знал. И я не знал, куда вы собирались потом. Может, вы намеревались жить в лесах, охотиться на кроликов и ловить больных карпов в грязной реке? Я не знал. Я знал только время и место.
Ты замолчала. Открыла дверь своей комнаты.
– Брайони?
Ты остановилась, но не сказала ни слова.
– Брайони? Детка, это ты?
Смешной вопрос, оставшийся без ответа. Я вышел из комнаты и увидел тебя.
– И куда же это ты собралась?
– Я ухожу, – ответила ты. – Ты меня не остановишь.
– Нет, – сказал я. – Никуда ты не пойдешь.
– Папа? Что ты делаешь? Отойди!
Я покачал головой и протянул руки. Стал крестом, преграждая тебе путь.
– Прости, Брайони, но ты не в себе. И пока не настанет тот миг, когда я пойму, что Брайони снова стала обычной Брайони, мне, боюсь, придется все решать за тебя. Ты ведь понимаешь, что это для твоего же блага, правда? Ты понимаешь, что я поступлю сейчас совершенно безответственно, если дам тебе выйти за пределы этого дома? Ты же знаешь, что я не могу позволить тебе встретиться с ним, с этим животным?
– Что?
– С этим животным. С Денни. Я не пущу тебя к нему. Особенно после того, что я увидел в спальне.
– Ты о чем вообще? Я иду к Имоджен.
– Хватит! – потребовал я. – Хватит врать!
– Я не вру.
– Ты идешь не к Имоджен, и ты сама это знаешь. Вы с Имоджен больше не дружите.
Кажется, ты именно тогда оттолкнула меня и побежала к двери? И потом я вытащил мобильный из твоего кармана? И потом я схватил тебя за руку и потащил наверх, на чердак, а ты орала, как сирена. Помнишь, ты поцарапала мне руку, когда мы преодолевали последние ступеньки? Ты даже схватила меня за волосы, заставляя обращаться с тобой жестче, чем я намеревался, и я прошу у тебя прощения за это.
– Что ты творишь? – выплевывала ты мне в лицо. – Куда ты собрался?
– Тебя не касается, куда я собрался, – ответил я. – Главное, что ты никуда не пойдешь.
Ты смотрела на меня и не верила.
– Ты не можешь запереть меня на чердаке, ты, нацист психованный.
– Еще как могу, поверь мне.
– Это абьюз. Это незаконно. Ты сошел с ума. Тебе надо лечиться.
– Это для твоей же безопасности.
– Ненавижу тебя, – сказала ты, и я точно знаю, что ты не врала. Твои глаза, твой рот, твои пинающие меня ноги говорили правду.
Я втолкнул тебя внутрь.
– Извини, Брайони.
А потом запер тебя. Запер среди старых коробок и вещей Рубена и твоей мамы.
Ты колотила в дверь руками и ногами.
– Выпусти меня! Выпусти! Фашист!
Должен признаться, я тогда тебя боялся. Боялся этой силы внутри тебя, как люди боятся суровых и непредсказуемых природных катаклизмов. Но у меня не было выбора, и я нашел в себе смелость действовать. Дверь выдержит. Толстый дуб стерпит удары, а железный замок не поддастся. Я закрыл глаза, положил ключ в карман и ушел.
Решусь на все, что в силах человека.
Кто смеет больше, тот не человек[10].
Я точно знал, что нужно делать. Словно будущее вдруг стало таким же настоящим, как и прошлое. Меня вела какая-то внешняя сила, будто я был вписан в историю чужой рукой, которой не мог управлять Это была и не история Рубена, и не моя, а чья-то чужая. И я не знал – герой я в этой истории или злодей, но это не имело значения, потому что все мои действия были уже предрешены.
– Я ухожу, а когда вернусь – отопру дверь, – сказал я, пока ты стучала и кричала. – Меня не будет максимум три часа. В одном из шкафов есть старые книги. В том числе ранее издание «Алисы в Стране Чудес». Восьмисотый экземпляр из всех изданных вообще. Примерно. Там вроде бы есть номер на внутренней стороне обложки.
– Открой дверь! – перекрикивала меня ты. – Открой!
Я стоял в коридоре, ошеломленный силой твоих эмоций. Я знал, что ими мне никогда не завладеть.
Ты расплакалась.
– Открой дверь.
– До свиданья, Брайони, – сказала я, слишком тихо, чтобы ты могла услышать, и начал спускаться по лестнице в магазин.
В открытом футляре красного дерева лежал пистолет. Гравированная сталь предохранителя блестела в темноте как недремлющее око. Он был так красив, так изящно декорирован, что не верилось, будто он может совершить то, что я задумал.
Я достал его. Вынул из жестянки старые патроны. Зарядил пистолет.
КАК любой отец, я стремился защитить тебя. Я постоянно думал об этом – о том, как сделать твое будущее долгим и счастливым. Я только теперь понимаю, что каждая из моих попыток имела обратный эффект. Каждый раз, когда я вмешивался в твою жизнь, я отталкивал тебя, все больше теряя твое доверие и уважение.
Даже когда я действовал тайно, когда ты видела куклу, но не кукловода, результат был таким же плачевным. В моей голове словно сидел какой-то враг, двойной агент, срывающий каждое задание. Это, впрочем, не так уж далеко от истины.
За прошедшие недели и месяцы я все лучше начал понимать те незримые силы, которые сводят на нет все наши старания. Я понял, что между материальным миром и психикой нет принципиальной разницы. Оба явления в своем роде являются бесконечными историями, в которых действия нынешних персонажей определены действиями тех, кто существовал до них.
Наш город, со своими римскими корнями, саксонскими улицами, нормандскими крепостями и викторианской железной дорогой, отлично показывает, как все взаимосвязано. Как в старинном живет современное, и как, в свою очередь, настоящее влияет на будущее. И среди этих слоев мы живем, ходим, дышим.
То же самое – разум. Он не похож на город в привычном понимании. Он скорее город, построенный общечеловеческим опытом, всем предшествующим, всеми знаниями, накопленными памятью, книгами, вещами.
Но если согласиться, что разум – это город, то он подвержен нападениям, вторжениям сил, буйствующих ночью, когда мы слабы, когда никого нет на дозорной башне.
Понимаешь, Брайони, именно это и происходило. Все, что я делал для твоей защиты, злило его, смущало его беспокойную душу ревностью. Я следил за тобой, но за мной самим тоже велась слежка. Если бы я поступал иначе, если бы немного меньше уделял тебе внимания, если бы я немного больше горевал по нему – я, может быть, и не узнал бы того, что узнал. Я никогда не узнал бы, что наш разум не сильнее разума животных, что он – территория, завоевать и подчинить которую так же просто, как и любую другую.