— Собака на сене, — опечалилась я. — Ни себе, ни людям.
И зачем все так скрутилось в узел тугой? Зачем мой отец вообще с Шерханом встретился тогда? Что им делить было? Жили бы сейчас долго и счастливо. И я Имрана бы встретила без черноты в душе, с открытым сердцем…
И где же его все же черти носят?
Не вернулся до поздней ночи. Я терпела, сколько могла, потом все же забылась сном. Проснулась, темно, ночник только светит. Вера спит, она у меня умница. А постель моя пустая и холодная. Не вернулся. И разом мучают и тревога, страх за него, и ревность, и не пойми, что сильнее. Решила спуститься, спросить у кого-нибудь из охраны, они должны были знать, где их хозяин.
Дом тихий и спокойный, сегодня я почти ему доверяю. Иду тихонько к кабинету, там мужики обосновались. В гостиной дыхание слышно, щелкаю светом и замираю. Имран. Снова на диване спит, словно в моей постели ему места мало.
— Ты зачем здесь? — спросила я, стараясь не показать обиду.
Он сонно щурится на свет и улыбается. И такой родной кажется, что хоть плачь, от того, как все запуталось.
— Так вы же спите, тревожить не хотел. И потом, ты сонная дерешься…
Намёк на шутку — улыбнулась одними губами.
— Понятно, — отозвалась сухо. — Я пойду. Ребёнок может проснуться.
Развернулась, наверное выглядя нелепо — мой ночной путь был до дивана и обратно.
— Постой, — попросил Имран. — Тут такое дело… Я купил только, как родила ты, да дела закрутились.
Замерла. На Имрана смотрю, жду. Он же потянулся к пальто, небрежно брошенному на кресло, и из кармана достал…коробочку. Темно-винного цвета, бархатная.
— О… — выговорила я, не в силах сказать что-то еще. — Имран…
— За рождение детей положено золото, — твёрдо сказал он. — Много золота.
И коробочку открыл. А в ней…сережки. Красивые, наверное. С камушками. А я толком и не вижу — слезы мешают. Я не хотела за него замуж, да. Я знаю, что это неправильно. Но почему серёжки?!
— Эй, — в лице переменился Имран. — Ты что? Не понравились?
— Понравились, — кивнула я. — Спасибо.
Коробочку схватила и к себе бросилась, от слез дороги толком не видя, в комнату влетела и скорее дверь захлопнула, оставаясь наедине со своими слезами.
Глава 41
Шерхан
Баб не поймёшь.
Особенно, если они княжеского роду.
Тем более, если они недавно родили и гормоны бушуют через всю голову.
Это я уже давно знал, а сейчас только подтверждение нашел.
Белоснежка чудила. Пока я дома был, наблюдал за ней исподтишка. Как она мыслям своим хмурится, как пойдет куда-то и вдруг замрет, оглядываясь, как над дочкой склоняется, едва дыша.
Наверное, весь тот стресс, что она пережила не прошел даром. Я к своей жизни привык, и то были времена, когда бухать тянуло, хотелось послать все к черту и уехать. А Лиза…
Вот не знаю, как бабка умудрилась вырастить ее таким беспомощным цветком, княжеским. С учётом того, кто был Лизин родитель, это казалось насмешкой даже.
Но я знал уже: бабушка ее после смерти сына начала с ума сходить, и Белоснежку мою воспитывала так, чтобы никому в голову не пришло, будто отец ее мог в тюрьме сидеть или оружием продавать. И рядом никого вменяемого не оставалось, только она, бабка да бабкина подруга, что на нашу ораву стол накрывала.
Надя эта была забавная. Рассматривала меня пытливо, вздыхала, пытаясь заговорить о чем-то, но все сводила на тему жрачки. Кормили тут на убой, такими темпами мои бойцы вскоре превратятся в раскормленных поросят.
Но это все к делу не относилось. О Лизе я беспокоился, это было понятно. Она мать моего ребенка… да блять, не только из-за этого. Я питал к ней чувства, сам себе боялся признаться, потому что никогда ни к кому такого не испытывал. И понимал все её брыкания, как не странно.
Весь день мысли о ней крутились, о девочке моей, но когда я домой приехал, поздно ночью, подниматься в комнату не стал.
Лиза чутко спала, стоило только чуть скрипнуть дверью, как тут же вскидывалась, испуганно вглядываясь в темноту.
Запугали ее. Игнат, мразь… Но с ним я вопрос решу. Я его на лоскуты порежу, за то, что он, сволочь, устроил тут.
Я лежал на диване, почти заснув, но тут скрипнула дверь и на пороге показалась Лиза.
Улыбнулся ей, вспоминая, как она теплая, нежная. Захотелось взять ее, под бок положить и…
— Ты зачем здесь? — вроде, спокойно спрашивает, но я чувствую нотки недовольства, только в шутку перевести пытаюсь. Но баба, настроенная на скандал, со своего пути так просто не сойдет.
Чертыхнулся про себя, вовсе мне с ней ругаться не хотелось, мало мне других забот.
Ну и как тут съехать, чтобы тихо-мирно разойтись?
И тут я вспомнил, что в кармане пальто сережки лежат. Я ей так и не подарил, то одно, то другое. Подумал, что обрадуется серёжкам, подобреет.
Достал коробку, открыл, протягивая ей. Ну же, Белоснежка, подобрей немного, чё ты как Пьеро который день к ряду?
Все живы-здоровы, это главное. Остальное приложится.
Лиза мое имя пробормотала и на сережки эти пялится.
Сука, ну что на этот раз-то не так? Я аж с досады зубами скрипнул, вроде все, как положено, вот подарок, вот золото — бриллианты с мизинец, чтобы за километр видно было.
— Не понравилось?
— Понравилось, — она сережки схватила и из комнаты рванула, только ее и видели.
Я остался сидеть, тупо глядя ей вслед. И чё это сейчас было такое?
Очередные бабские приколы?
Выругался, бляха муха, столько проблем вокруг, а тут ещё Лиза масло в огонь подлить умудрилась.
К гадалке не надо было ходить, чтобы понять: ревёт она там, у себя в комнате. Я сначала следом решил пойти, но потом передумал. Пусть успокоится маленько, я ей ровным счётом ничего плохого не сделал, чтобы рыдать.
В злом настроении спать лег. Снилась чертовщина, ныл бок, я просыпался несколько раз, вглядываясь за окно.
Мело. Видимо, ранение на погоду реагировало. Под утро вьюга усилилась, дом скрипел и выл в такт, точно живой, и мне не спалось. Зато когда серые сумерки вползли в кабинет, освещая хрустальную люстру над головой, я вдруг понял, что вчера произошло.
Лиза думала, я ей кольцо подарю. Вот я идиот…
Сам же ее замуж позвал. Поэтому она и расстроилась. Как я сразу не догадался?
Понял и самому смешно стало. Ну, Лизка, внатуре из-за такой фигни губы дуть и рыдать. У нее этих колец будет, сколько захочет, хоть на каждый палец — пяток.
Я взглянул на часы, нужно было ехать на встречу, а потом с адвокатом к ментам. Завтракать не стал, умылся, надел рубашку чистую и спустился вниз.
Ибрагим за рулём, меня уже ждали.
День выдался суетной, я промотался до самого вечера по встречам, нанял бригаду, которая должна была реанимировать здание «Каравана». Оставлять его в таком виде, как памятник о пожаре, не хотел.
Домой вернулся поздно, бабка уже спала, только Лиза с дочкой сидели в гостиной. Под ногами кошки шманяются, дочка в коконе лежит, сосредоточенно разглядывая свой маленький кулак, точно увидела что-то необычное.
А Лизка с вышивкой. Тонкие пальцы ловко снуют по ткани, нитка тянется, лицо сосредоточенное, складка залегла между бровей.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — ответила, не поднимая на меня глаз. Я подошёл ближе, сел прямо на пол возле ее ног, склонился к Иман, что под боком у Лизы лежала. — Как дела?
Вопрос тупой, можно про погоду ещё что-нибудь добавить, но во всех этих тонкостях, связанных с обидками, я не дока. Любую другую бы пинком под зад отправил, но в том-то и беда, что Лиза не любая.
— Отлично.
В ухе ее сережку заметил, значит, подарок надела, приняла от меня. Я схватил Лизку за щиколотку, погладил по коленке. У нее по коже тут же мурашки пробежали, она торопливо ногу отодвинула, я не сопротивлялся. Дурака дальше включать не стал, поэтому заявил прямо в лоб:
— Я тебе кольцо купил. Давай на этой неделе распишемся, — и достал из кармана коробочку, новую, с обручальным кольцом.
Лиза напряглась, так вцепилась в пяльцы, как не сломала ещё. Мне ее молчание не понравилось.
— Ну, что ещё не так? Не того цвета? Не тот камень? Некрасивое?
— Красивое, — кивнула, так тихо ответила, еле слышно, — не могу я за тебя замуж, не могу… Прости.
А у самой в глазах слезы.
— Таааак, — протянул я, — это что ещё за новости?
К такому повороту меня судьба не готовила. Вроде недавно ее все устраивало, что теперь? Чабаш? Этот сука недавно приезжал с документами, ребята курсанули. Неужто, наговорил что?
— Почему?
Мы смотрели друг другу в глаз. Во мне злость кипит, тысяча причин ее отказа, одна другой хуже. Потому что я, блять, дагестанец? Потому что она княжна? Потому что со мной — только трахаться?
— Папа, — произнесла и разрыдалась, пряча лицо за ладонями.
Я поднялся осторожно, взял на руки дочку. Она на меня взгляд перевела. Такой же, как у матери.
— Ты убил его… Я знаю, — всхлипывая, проговорила дальше.
Да, все так и было.
Я помню, как мы на стрелку приехали. Я и братья Вяземские. Огонь они первые открыли, даже побазарить ни о чем не успели. Игнат оружие достал первым, а мы с отцом Белоснежки сделали два выстрела одновременно. Свет вырубили почти сразу, темно было, только вспышки от пистолетов и крики, внутри и снаружи, где остались наши люди. Фактически, я приехал на собственную казнь, просто моя пуля, как оказалась, попала в цель, а Вяземский промазал.
— Твой отец, — начал я и замолчал, подбирая слова осторожнее, — он не был ангелом. Я его убивать не собирался, мы вполне могли бы ужиться на одной территории. Но они развязали войну первыми, а я просто выжил.
Белоснежка рыдала, не сдерживаясь. Я подошёл, опускаясь снова на колени рядом с ней. Она руки протянула, забирая Иман и прижимая ее к груди.
— Лиза. Мне жаль, что так вышло. Сделанного не воротить, но я уже расплатился кровью за кровь твоего отца. Разве будет лучше, если Иман тоже вырастет без своего?