7-го. В письме, вчера полученном, Розетти советовал мне оставить здесь бриг, дабы дождаться известия о мире. Я отвечал, что сего не имел надобности делать, ибо весь мир будет свидетелем, как Магмет-Али держит свое слово. Вот слухи, которые носились у паши: в Царьграде точно не было возмущения, султан сделал со мной трактат союза оборонительного и наступательного и весьма желал сего, но что при рассмотрении дела сего в государственном Совете члены на сие не согласились и изорвали сей трактат, что и побудило султана послать Галиль-пашу. С утра я послал Кирико к австрийскому консулу просить его, дабы он прислал ко мне инструкции свои, полученные с корветом. Между тем приехал ко мне английский консул и принес мне выписку из консульского журнала о договорах, сделанных пашой с двумя английскими купеческими судами, коими они обязывались перевезти войска и снаряды в Тарсус, давая мне чувствовать, сколь сие было неприлично после обещания, мне данного, остановить все военные действия. Он меня уведомлял также, что подобный договор был сделан и с шестью австрийскими и несколькими греческими судами, что даже после отъезда нашего консула Лавизона, два судна под русским флагом еще перевозили войска паши в Тарсус. Я просил его прислать ко мне записку с названиями сих судов и благодарил его за сии известия.
Между тем приехал ко мне драгоман австрийского консула с уведомлением от г. Ачерби, что он получил инструкцию, подобную моей (ибо я ему прочел накануне мою, исключив из оной те места, в которых говорилось о влиянии, которое государь должен был приобрести в делах Востока моим посольством), а вслед за тем возвратился и Кирико с инструкцией, которая была точно такого же содержания, как моя. Я успел вскорости выписать из оной только одну статью, в коей значилось, что и Англия не признавала поведения Магмет-Али и принимала сторону Порты. Я уведомил Ачерби о действиях австрийских судовщиков, и он хотел изорвать контракты, ими сделанные с пашой.
Розетти обедал у меня. Я ему сказал об условиях паши с судовщиками, присовокупив, что нам было совершенно все равно, пошлет ли он еще войска или нет, но что неисполнением своих обещаний относительно к государю он губил себя, а потому ему самому лучше обдумать свои пользы. Розетти уверял меня, что сие было сделано, верно, без умысла и что паша тотчас переменит сии приказания, о чем он и хотел ему сказать и приехать ко мне с ответом. Он винил Баркера, что тот поступил в сем случае единственно по личностям своим с нашей; но я утверждал, что к сему служили ему поводом, вероятно, приказания, полученный им от своего двора.
Паша делал большие приготовления, дабы принять Галиль-пашу с великими почестями. С утра были собраны у него все флотские чиновники в полной одежде, и он их хотел послать ему навстречу, уверяя, что он примирился с султаном. Ввечеру был театр у франков на берегу. Я получил пригласительные билеты, но отказался от сего, потому что всякое сближение с сими людьми, преданными паше, изменяло вид угрозы, который я принял, и что близкие сношения с людьми сими не могли нравиться государю. Мое мнение было объявлено и всем офицерам. Никто не поехал; но командир брига Бутенев не внял сему и, кажется, был в театре, ибо он в первую поездку свою в Александрию со всеми иностранцами сблизился и, не зная поручения, на меня возложенного, не располагал, казалось, прекращать связи свои с ними.
8-го. Я к удивлению своему увидел, что австрийский корвет, который вошел без салюта, салютовал паше, на что и было ответствовано с крепости. Вскоре после того приехал и Бутенев, который сказывал мне, что Ачерби, после конференции с пашой, объявил, что все уже кончено и согласие восстановлено, вследствие чего и приказал сделать салют, что он сам с сим известием ко мне ехал, но не мог добраться до меня за сильным волнением, почему, доплыв до брига, возвратился назад.
Розетти был в то время у меня. Я поехал немедленно на берег и пошел к Ачерби с ним. Ачерби сказал мне, что он был у паши, сообщил ему, что он имеет поручение такого же рода, как я, и изложил ему оное. Магмет-Али все прерывал его, говоря, что он сие знает. По окончании сего Ачерби стал ему советовать, как частный человек, и сказал ему, по-видимому, нечто об уступке Сирии и отдании своего флота, в чем Ачерби преступил свои инструкции; но он не понял до сих пор цели государя. Ачерби сказал мне, что как сам паша уверял его в покорности своей, то он счел обязанностью ему салютовать. Я прервал его:
– Да он уже давно это всем говорил.
– Да, впрочем, я салютовал флоту турецкому, а не пашинскому.
– Паша также сохраняет флаг, как и называет себя верноподданным.
– Это правда, но я имею некоторые уважения к надобностям нашим; у нас здесь бывает много судов купеческих, и притом же я не в том положении, как вы, ибо у вас здесь нет консула, а я не имею на сей счет никакого приказания от своего двора.
– Я буду, однако же, всячески настаивать от своего двора в согласности с вами и с господином Розетти, – продолжал я; – но связь обоих дворов ваших, надеюсь, будет в том же смысле действовать. – Так, – сказал Ачерби. – Но вы и г-н Розетти, будучи так близки к паше, должны бы его держать в другом расположении и не утверждать его поступками вашими, как например, когда здесь все европейцы торжествовали победы Магмет-Али, и на празднестве была выставлена надпись, в коей его называли вторым Александром, с молитвой об успехе его оружия, тогда тосканский флаг развевался вместе с прочими, английским и французским. Вы – австриец; повторяю вам, что дворам вашим будет известно поведение ваше, – прибавил я с жаром.
– Нашего флага не было, – сказал Розетти.
– Был, – отвечал Ачерби, – и теперь еще не снят с мачты, к которой он был привязан, – и, вставши, показал ему из окна флаг сей. – Так ли должно вам было себя вести?
– А зачем вы мне тогда не сказали? – спросил Розетти робким голосом.
– Вы должны были сами знать, что дворы наши не могли признать бунтовщика.
Ачерби сказал мне, что он говорил Магмету-Али, зачем он посылает войска в Анатолию, после обещания, мне данного, что военные действия приостановятся; паша сказал ему, что он посылал только от 2000 до 3000 человек, оставшихся здесь без команды от выступивших войск. Накануне говорено было только о трехстах, и меня удивила сия перемена. Ачерби хвалился, однако же, что паша не велел издавать более печатной реляции о победе над визирем и что сие его отчасти склонило к салюту.
Я оставил его с Розетти и пошел к Баркеру, коего спросил об известиях, касательно перевозки войск.
– Она приостановлена, – сказал он мне, – до времени, и велено только нагрузить провиант.
Между тем он рассказывал мне, что два с половиной года тому назад он имел к паше поручение в таком же роде, как я, когда французы брали Алжир. Они тогда предлагали паше править сей экспедицией и обещались ему дать 10 кораблей линейных; но после они предлагали ему только сумму денег, равную оценке десяти кораблей, и паша отозвался, что он без согласия Англии не примет участия в сей войне. Баркер говорил мне также, что сделку его с австрийскими судами уничтожили; но Ачерби мне говорил, что подобной сделки не было делаемо.
От Баркера я опять пошел к Ачерби, дабы видеться с ним без Розетти. Ачерби уверял меня, что паша не 3000 человек посылал, а 5000 человек в Анатолию. Я просил его сообщить Бутеневу в Константинополь об успехе Галиль-паши, и он обещался сообщить о том австрийскому посланнику при царьградском дворе, для сообщения и нам. Он сказал мне, что чрез капитана фрегата, видевшегося с Галиль-пашой, он узнал, что султан уступает Сирию, что французы в требованиях своих за пашу не довольствовались Александреттой[111], о коей он старался, но настаивали, чтобы заняли самую Адану, что паша рубил без пощады леса в Карамании, для перевоза коих в Александрию он требовал английские суда. Обедал я у Розетти, который говорил мне, что на вышеназванном празднестве был и австрийский флаг, о чем Ачерби верно не знал и что он ему сие скажет. Про Баркера он сказал мне, что его уже сменили, но что Баркер, вероятно, еще не знал сего; наконец, он хвалился своими услугами России и показывал перстень, пожалованный его дяде двором нашим.
Видя некоторую перемену в действиях паши, которую я приписывал к известию о приезде Галиль-паши, я пожелал видеть пашу и поcле обеда пошел к нему. Он меня принял по обыкновенному.
– Я сбирался выехать, – сказал я, – но задержан был бригом, который не имел достаточно воды, а теперь противными ветрами.
– Желал бы, чтобы вы подолее с нами остались; я очень рад вас видеть. Не имеете ли каких новостей с бригом из Греции?
– Неважные, – отвечал я; – короля греческого ожидали, но вы имеете важнейшие.
– Да, я ожидаю Галиль-пашу и всю ночь не мог от радости заснуть. Почему бы он так долго ехал?
– Верно потому, что так как о прибытии его не были посланы с известиями татары, то он хочет, чтобы слух сей распространился, дабы дать вам время приготовиться к приличному приему. Итак, вы надеетесь кончить?
– Уверен, что кончим.
– Так зачем же вы посылаете войско в Анатолию? Вы обещались государю прекратить военные действия и двигаете войска. Впрочем, я вам сего не отсоветую, делайте, как лучше знаете; я только свое мнение излагаю и спрошу вас, как я должен объяснить перед государем действие сие?
Паша отвечал с жаром, что в числе сих войск не было ни одного десятника, что это не батальоны, а команды от разных полков, с коими он не знал, куда деваться и отправлял их по сему к своему месту.
– Сколько же вы посылаете?
– Право не помню, сколько их теперь осталось в Александрии (подумав), от 2000 до 3000. Да что за дело? Мы примиримся, я вам обещался и сдержу слово.
– Без сомнения, вы этим числом не прибавите сил ваших в Анатолии; да если бы и в десять раз более послали, то дело бы не переменилось. Итак, я доложу государю повод, вами изложенный; но не знаю, как сие будет принято; впрочем, повторю обещание ваше покориться.