– Да, – сказал он, – я имел записки с 1799 года, но никогда не располагал издавать их[266].
– Дайте мне их посмотреть.
– Хорошо, – сказал он, подумавши, – я их тебе отдам, только никому не показывай.
Я ему обещал сие; но после он позволил мне и списать, перевести с немецкого и оставить у себя с оных копию.
На другой день после сего фельдмаршал отдал мне письмо, полученное им от Данилевского, коим он извиняется пред ним, что не назвал его в книге своей, потому что описывал только действия главной армии и мало упоминал о движениях других корпусов; что впрочем, желая по приказанию государя, благосклонно принявшего книгу его, издать и поход 1814 года, он, в намерении описать Бриенского героя[267] (фельдмаршала), просит его о доставлении к нему записок своих. Фельдмаршал, без сомнения, не пошлет к нему своих записок, ибо он, по-видимому, давно уже не расположен в пользу Данилевского, которого он очень не любит; но при этом нельзя было без сожаления слышать слова, сказанные им с глубоким вздохом:
– Ну, что они меня, старика, не хотят в покое оставить? Это, право, нехорошо! Как можно такие вещи делать!
И фельдмаршал все остается в уверении, что книгу сию послали ему в укоризну, невзирая на все убеждения мои не принимать обстоятельства сего в таком виде и отнести оное скорее к необдуманности писавших книгу сию.
Несогласия между военными и гражданскими чиновниками, здесь давно существующие, в последнее время, кажется, возобновились с новой силой и, к сожалению, кажется, подстрекаемы действиями Левашова, как бы в отмщение за произнесенные, как выше сказано, однажды слова фельдмаршалом на счет его.
Дежурный генерал Карпов стал заводить благородное собрание, к коему он пригласил в члены военных, по условию с уездным предводителем дворянства Понятовским; члены должны были собраться в назначенный день в доме собрания для избрания директоров. Понятовский опоздал несколькими часами и, наконец, приехал в сюртуке, как и некоторые другие гражданские чиновники. Когда же Карпов заметил ему сие дружеским по старому знакомству образом, то он отозвался неимением времени. Когда же Понятовский показал список набранных им членов с гражданской стороны (коих было только 14), то Карпов тем же шуточным образом сказал ему, что это очень мало и что так дела делать называлось по-русски – лапти плести. Понятовский в ответ на сие спросил его тем же выражением: сколько он наплел лаптей? И тогда Карпов показал ему список 70-ти членов, набранных им между военными. Сим и кончилось; назначили директоров и разошлись. Но через четыре дня после сего Карпов был вызван Понятовским на поединок. Карпов не принял сего и объявил о сем через полицеймейстера графу Левашову. С тех пор Понятовский, называвший все дворянство обиженным в лице его, не возобновлял более сего дела; но по замечаниям, сделанным Карповым, можно полагать, что к сему подстрекал Понятовского сам Левашов: ибо он, выходя от него, вызывал уже Карпова. Не менее того заметно участие Левашова и в другом деле подобного же рода, случившемся в собрании 6-го числа декабря, при открытии оного. Ввечеру, когда уже почти все дамы разъехались, но оставалось еще много членов и все почти директора, два чиновника, из служащих при Левашове, Могилянский, известный по наглой дерзости своей и другой, из поляков, Любомирский, вошли в собрание в сюртуках с хлыстиками и, расхаживая по комнате, в насмешливых выражениях отзывались на счет увеселений собравшихся. Они вскоре вышли ненаказанно; но директор генерал Глинка поехал немедленно к Левашову и, объяснив ему происшедшее, просил наказать нарушителей спокойствия. Левашов сперва принял дело, как должно, но после переменил, по-видимому, мнение свое; ибо он ограничился одним словесным выговором виновным, о чем и уведомил Глинку. Такое обхождение и неумеренная или умышленная снисходительность Левашова подали повод к новым беспорядкам; ибо в следующее собрание Могилянский опять пришел и, не снимая шляпы, разговаривал с Глинкою, который его у дверей, спросил: «чего он хочет?» и стал объясняться с ним. Дело не кончилось бы хорошо для Могилянского, если бы князь Кудашев, директор со стороны гражданских, не взял его за руку и не ввел бы в собрание. Тогда все дамы перестали танцевать, и собрание вскоре разъехалось. Левашову Глинка вторично принес жалобу на сей поступок Могилянского; но вместо строгого наказания виноватых он послал Могилянского извиняться перед Глинкою, чего Глинка не принял, не принимая на себя обиды, нанесенной всему обществу.
Таковые потворства со стороны Левашова явно обнаруживают недоброжелательство его и средства, употребляемые им для оскорбления фельдмаршала в лице служащих при нем.
Как посторонний человек собранию, в коем я записался членом по просьбе Карпова с тем, чтобы в оное не ездить, и по совершенному неуважению, которое я имею к большей части членов оного, я не вступался в дела сии, доходившие ко мне сторонними путями, тем более что они были основаны на личностях. Но когда мне о сем на днях сказал Глинка, спрашивая совета моего, как поступить с Могилянским, коего хотели выключить из числа членов, то, знавши стороной уже о намерении Могилянского извиниться, я предложил ему дать знать через других о сем намерении общества Могилянскому и предложить ему испрошение прощения в присутствии всех директоров. Не знаю, чем сие кончилось; но фельдмаршал сегодня говорил мне о сем и о происшествии Карпова, обвиняя Левашова в кознях, при чем он опять повторил все неудовольствия свои на него. «Государь, – говорил он, – может мне приказать оставить место мое, и я никогда не буду противоречить его желаниям; но Левашов не должен разглашать таких вздоров; это гадко». Все сие очень огорчает старика.
28-го числа приехал ко мне князь Бебутов, проходящий из Грузии с мусульманским полком; я его оставил на квартире у себя, и сегодня в ночь он должен далее отправиться с полком в Варшаву, куда сей полк вытребован по представлению Паскевича. Мера сия неуместная и исполнение неудачное. Люди сии набраны без всякого разбора лет, без внимания к обычаям их, ведутся в дальний путь и очень недовольны, терпя от холода и непривычки к здешним местам, кои они совсем не полагали столь отдаленными. Наконец, нововведение сие, не имеющее никакого основания, обременит только казну большими расходами, без всякой пользы; ибо полк сей по составу своему удержаться не может в своем виде.
С сим полком прибыл сюда и татарин майор Гассан-ага, который со мной служил в Турецкую войну, человек хороший и мне преданный. Но все они очень недовольны нынешним назначением своим.