«К 12 часам ночи прибыли на станцию Александровскую, возле Царского Села. Версты 4 от города ясно видны нам главы собора. Несколько старых казаков пришло нас встречать, и были присланы обозные подводы для наших вещей. Мы быстро выгрузились и в конном строю пошли по направлению собора. Остановились у казарм, привязали лошадей к коновязям и смотрим один на другого: что такое? 2 часа ночи, а светло! Старые казаки смеются и посылают нас спать…»
К прибытию молодых заканчивали свою службу в Конвое старые конвойцы, отслужившие свой четырехлетний срок.
Молодые казаки представлялись Государю, старые конвойцы и вновь поступившие выстраивались в пешем строю у Екатерининского дворца. Молодые отдельно от старых. Государь Император сначала обходил строй старых конвойцев, благодарил их за службу и каждому лично жаловал нагрудный знак – «За службу в Моем Конвое».
Как только Государь заканчивал обход первой шеренги, подавалась команда «Первая шеренга, два шага вперед!», и Государь тогда прощался с конвойцами, стоявшими во второй шеренге.
Пожаловав уходящим со службы конвойцам нагрудный знак, Государь еще раз благодарил их за службу и поздравлял всех с переименованием в урядники. Затем Его Величество подходил к строю молодых, здоровался с ними и, обходя их, внимательно их осматривал. В своем первом слове, обращенном к вновь прибывшим казакам, Государь указывал им на то, чтобы они служили по примеру своих братьев, только что закончивших службу в Его Конвое.
Прибывшие в Конвой из Кубанского и Терского Войск молодые казаки не составляли отдельной команды, а разбивались по всем четырем сотням. Для этой разбивки выстраивали их по общему ранжиру в одну шеренгу. Кубанцы отдельно от Терцев. По команде «На первый и второй рассчитайсь!» первые номера составляли одну шеренгу, вторые номера – вторую. Командиры сотен тянули между собой жребий, в какую сотню какая шеренга. Затем давалось известное время для заявлений отдельных просьб молодых казаков о переходе в другую сотню, для совместного служения с родственниками или станичниками.
С первых же дней прибытия молодых казаков в Конвой с ними велись строевые занятия, для чего в каждой сотне назначался один офицер и необходимое число урядников Конвоя. Общее же наблюдение за обучением вновь принятых в Конвой казаков вел помощник командира по строевой части и офицеры, выбиравшие их в своих Войсках.
Для молодых это было большое напряжение. День начинался в пять часов утра утренней уборкой лошадей, а затем в течение целого дня они были под строгим обучением и наблюдением старых конвойцев. В подготовке молодых принимали участие не только их непосредственные начальники, но и все старые казаки их сотен, а в особенности станичники вновь прибывших в Конвой молодых, способствуя тому, чтобы как можно скорей придать молодым не только настоящую гвардейскую выправку, но и обучить их всем тонкостям и правилам службы при Высочайшем Дворе.
В казармах после вечерней зари до поздних часов шло «добровольное» обучение тому, что принято называть «словесностью». Но при этой словесности, кроме толкования и пояснения обычных правил службы, старые конвойцы давали молодым свои собственные наставления. И действительно, в воинских уставах Русской Императорской Армии нельзя было найти этих указаний.
«Отвечай мне, как Государю Императору!» – следует ответ.
«Отвечай громче, но не выкрикивай отдельных слов!»
«Отвечай мне, как Государыне Императрице!»
«Неправильно! Государыне нельзя отвечать так громко. Отвечай только вполголоса и смотри, с тобою Государыня Императрица здороваться не будет, а только изволит наклонить свою голову».
«Становись на пост! Отвечай еще раз, как Государыне Императрице, когда я пройду мимо тебя и поздороваюсь с тобою наклоном головы».
Таких наставлений было много, и их трудно учесть. Они создавались и вырабатывались самими же конвойцами, как результат их собственных наблюдений при несении службы в Императорском дворце. По окончании обучения и смотра помощника командира по строевой части молодые казаки принимали присягу. К этому дню готовились все, и старые и молодые, ибо, приняв присягу, молодые становились настоящими гвардейцами и, получив мундир Конвоя, назначались на службу.
Из Большого Екатерининского дворца в торжественной обстановке выносились два Штандарта Собственного Его Величества Конвоя (Кубанский и Терский). Так как среди молодых казаков был достаточный процент старообрядцев (главным образом среди Терцев), в царствование Государя Императора Николая II на присяге присутствовало два священника, православный и старообрядческий. После совершения священниками положенной молитвы адъютант Конвоя объявлял молодым казакам о тех подвигах, за которые жаловался Георгиевский крест. Но, кроме чтения правил о наградах, сейчас же следовало сообщение о наказаниях, налагаемых на воинских чинов за проступки, совершенные главным образом в военное время. Затем священники громко, но медленно, останавливаясь почти на каждом слове, читали текст воинской присяги, установленной еще Императором Петром Великим. Вслед за священниками молодые казаки, подняв правую руку вверх со сложенными пальцами для крестного знамения, повторяли:
«Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием в том, что хощу и должен Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому и Его Императорскому Высочеству Всероссийского Престола Наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности исполнять.
Его Императорского Величества государства и земель от его врагов телом и кровью в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может.
Об ущербе же Его Императорского Величества интереса, вреде, убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным надо мною начальникам во всем, что к пользе и службе государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание и все по совести своей исправлять и для своей корысти, свойства и дружбы и вражды против службы и присяги не поступать: от команды и знамени, где принадлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду, и во всем так себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храброму, расторопному казаку надлежит. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение сей клятвы целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь!»
После присяги молодые конвойцы назначались на службу, но с таким расчетом, чтобы в каждом наряде они служили со старыми казаками, знающими все правила и инструкции службы при Высочайшем Дворе.
На посты, где положено иметь парных часовых, назначался один старый и один молодой. Каждый конный пост вокруг решетки Императорского дворца имел в своем составе как старых, так и молодых казаков. В наряды по «Встрече», дежурных к дворцовому телефону и к телефону в офицерское Собрание Конвоя обязательно входил кто-либо и из молодых. Вообще все наряды, в том числе и внутренние, как дежурные и дневальные по сотням и конюшням, молодые несли совместно со старыми казаками, под их надзором и наблюдением, но чистить сотенный двор и коновязь после уборки лошадей обязаны были только молодые казаки.
При переводе в Конвой и последующие годы службы в нем все казаки получали, сроком на один год, казенное обмундирование (см. приложение 3).
К концу службы у каждого уходящего в Войско конвойца хранилось в его сундуке по несколько отслуживших свой срок мундиров. Эти мундиры переходили в их собственность и с гордостью ими носились в их станицах. В станицах часто можно было видеть старых гвардейцев в алой офицерской фуражке. Это была, конечно, известная вольность, так как казакам Конвоя фуражка, да еще офицерского образца, присвоена не была. Фуражку и офицерское пальто казаки Конвоя заказывали себе перед уходом со службы в свои Войска. Офицеры Конвоя об этом знали, но знали и то, что это была традиция старых конвойцев, желавших помимо своего мундира, в обычной повседневной обстановке, внешне подчеркнуть то, что они – гвардейцы.
Сверхсрочнослужащие конвойцы получали двойной комплект обмундирования. Трубачи Его Величества, штандартные подхорунжие, вахмистры сотен и почти все взводные урядники Конвоя были таковыми. Вахмистр сотни Василий Попов служил в Конвое 22 года. Вахмистр Никон Попов – 25 лет. Ему были устроены торжественные проводы, после которых казаки вынесли на руках со второго этажа казармы своего старого и всеми уважаемого вахмистра. Последний старший трубач Его Величества, вахмистр Захарченко, служил в Конвое более 30 лет. Помимо казенного обмундирования, казакам Конвоя было положено денежное довольствие по следующему окладу:
рядовой – 1 рубль в месяц;
младший урядник – 2 рубля в месяц;
старший урядник – 3 рубля в месяц;
вахмистр – 5 рублей в месяц.
Всем казакам Конвоя, кроме этого основного жалованья, по повелению Государя Императора после каждого парада в Высочайшем присутствии жаловалось по 1 рублю, а при всякой служебной командировке – 20 копеек в сутки. Для улучшения довольствия от Министерства Двора – 9 рублей в месяц. На исправное содержание собственного снаряжения «ремонтные» деньги, вместе с «чайными» и «мыльными», составляли общую сумму 130 рублей в год. Кроме этих денег, конвойцы ежемесячно получали «фуражные» деньги на «вторую лошадь», которой фактически у казаков Конвоя не было.
Получение денег на «вторую лошадь» объясняется так: «В старое время, когда еще не было железных дорог, казаки с Кавказа шли в Петербург для службы в Конвое на двух лошадях, из коих одна была вьючная. Когда стали эшелоны молодых отправлять в Конвой по железной дороге, то вьючных лошадей отменили, но выдача денег на вторую лошадь не отменялась!..»