з предосторожности был подан на ближайший к Киеву железнодорожный разъезд, до которого Государыня и сопровождавшие ее лица должны были проехать на автомобилях. Два представителя революционной власти прибыли проводить Государыню Императрицу до ее поезда. Прибывшие лица держались в высшей степени корректно. От чинов Конвоя Государыню сопровождал камер-казак Ее Величества, старший урядник Тимофей Ящик.
28 марта. Согласно приказанию командира Конвоя, полусотня Л.-Гв. 5-й Сводной сотни отбыла в Петроград. Для лиц Свиты Государыни Императрицы, для офицеров и казаков Конвоя и чинов роты Сводного Пехотного полка, а также и для других лиц, служивших в Киеве при Императорском дворце, был подан состав классных вагонов.
Путь был долог и беспокоен. Состав поезда почему-то попал в прифронтовую полосу. На всех станциях долго стоял. Бродившие на станциях солдаты по отношению к казакам держали себя вызывающе. Грубая брань, свист и угрозы конвойцам – «опричникам» были почти на всех станциях. На одной из них командир полусотни был окружен враждебно и угрожающе настроенной толпой солдат. Нарастающий инцидент был прекращен подоспевшими вооруженными казаками полусотни. На станции Рогачев офицеры и казаки Конвоя расстались со своими верными друзьями – чинами Сводного Пехотного полка. Рота капитана Богенского получила приказание остаться в Рогачеве.
5 апреля полусотня прибыла в Петроград. В это время сотен Конвоя в Царском Селе (Л.-Гв. 2-я Кубанская и Л.-Гв. 3-я Терская) уже не было. 30 марта они отбыли на Кавказ. С ними же отбыла и петроградская команда казаков, оставив при лошадях полусотни, служившей в Киеве, необходимый наряд.
В Петрограде
Там находились: канцелярия Конвоя, команда казаков Л.-Гв. 5-й сотни – 35 человек, нестроевая команда и, при штабе Конвоя, три офицера – помощник командира по хозяйственной части, полковник барон М. Унгерн-Штернберг, казначей (он же и квартирмейстер) есаул Б. Макухо и командир формирующейся Л.-Гв. 5-й сотни есаул В. Савицкий.
Адъютант Конвоя подъесаул И. Ветер отсутствовал. Он сопровождал Великого Князя Георгия Михайловича, по повелению Государя Императора объезжавшего фронт Действующей Армии.
25 февраля. Есаул Макухо, по делам службы находившийся в городе, был случайным свидетелем столкновения на Невском проспекте полиции с митингующими толпами. Стрельба велась полицией поверх толпы, и у демонстрантов потерь не было. В других частях города демонстрации происходили сравнительно мирно. К проходившим войскам демонстранты какой-либо враждебности не проявляли. Наоборот, толпа всюду шумно приветствовала воинские части. Бывший в этот день также в городе есаул Савицкий был свидетелем дружелюбного отношения толпы к офицерам. Он видел, как офицера, вышедшего из остановившегося автомобиля, подхватила толпа и стала его качать.
Сам есаул Савицкий, сворачивая от толпы на Литейной в боковую улицу и попав полозом санок в трамвайную рельсу, был сразу же окружен толпой, участливо освободившей санки и проводившей его криками «ура!».
26 февраля. События начали принимать уже грозный характер. Происходившие в предшествовавшие дни демонстрации превратились в открытый бунт, при котором отношение к войскам, а в особенности к офицерам, резко изменилось. В разных частях города начались пожары. Доносилась сильная ружейная стрельба. В командах Конвоя было спокойно, но офицерские семьи переживали большое волнение.
27 февраля. По тротуарам Шпалерной улицы, мимо казармы и канцелярии Конвоя, началось сильное движение в направлении Таврического дворца. Днем было получено известие, что некоторые запасные батальоны взбунтовались и смешались с толпами демонстрантов. В подтверждение этого слуха среди толпы, запрудившей уже всю Шпалерную улицу и направлявшейся в Государственную Думу, было видно много вооруженных солдат.
В городе пожары не прекращались. От горевшего окружного суда по Шпалерной шел густой дым.
Среди солдат нестроевой команды было заметно сильное возбуждение. Солдаты команды смешивались с толпами народа и возвращались оттуда с всякими паническими сведениями. Нестроевая команда Конвоя (кроме урядников – заведующих мастерскими) состояла из солдат: мастеровых, монтеров, дворников, сапожников и прочих нестроевых чинов.
Полковник Унгерн-Штернберг приказал: 1) забаррикадировать ворота двора казарм, вход в канцелярию и в офицерские квартиры; 2) команде казаков выдать полный комплект боевых патронов, находившиеся в оружейной мастерской винтовки перенести в казарму; 3) внутри, в воротах и в подъездах выставить часовых.
28 февраля. По Шпалерной к Государственной Думе двигались уже непрерывные густые толпы людей. Многих из толпы привлекали закрытые ворота казарм и других зданий Конвоя, и их пытались силой открыть. Особо тревожное положение было, когда толпа начала громить Дом предварительного заключения.
Здание этого учреждения было смежным с казармами Конвоя. Долго были слышны глухие удары по закрытым воротам так называемой «предварилки». В результате ворота были выбиты пущенным в виде тарана грузовиком.
Разъяренная толпа требовала открыть ворота казарменного двора Конвоя. При создавшемся положении и при наличии в казарме всего лишь одной небольшой команды казаков (на солдат нестроевой команды нельзя было рассчитывать) все могло закончиться не только разгромом ворот, но самой казармы, охраняемого командой имущества и офицерских квартир, в которых находились семьи офицеров, бывших на службе в Царском Селе.
Дабы избежать этого неминуемого разгрома, команде казаков было отдано распоряжение самим открыть ворота, часовых снять и вместо них выставить обычных дневальных, вооруженных одними револьверами. Двор казармы сразу же был заполнен вооруженной толпой рабочих и солдат, с которыми быстро входило в контакт большинство солдат нестроевой команды, довольно скоро набравшихся революционного задора.
Вскоре вся эта вооруженная толпа рабочих и солдат, влекомая общим движением к Государственной Думе, покинула двор казармы, захватив с собой из гаража автомобиль командира Конвоя.
Желая спасти автомобиль, с ним отправился шофер и, успевший вскочить на ходу, один казак. Вернувшись из города, они сообщили, что всюду по городу шла беспорядочная стрельба. Стреляли по домам, где, как говорили, на крышах скрывались полицейские. Много зданий было в огне. Горели полицейские участки. Они сами видели на Невском труп убитого офицера, безногого инвалида, и слышали о творимых самосудах. Бывший в этот же день в городе старший писарь штаба Конвоя вахмистр Почекай сообщил, что на Литейном толпа жгла бумаги разграбленного окружного суда, что взят арсенал и толпой разграблено оружие и что восставшими солдатами занята Петропавловская крепость.
Телефон не работал, и связь с Царским Селом нельзя было установить. По Шпалерной улице, разрезая толпу, носились грузовые автомобили, переполненные солдатами и вооруженными рабочими. К Государственной Думе, мешаясь с толпой, проходили в относительном порядке отдельные взводы и роты солдат запасных батальонов с красными флажками на штыках.
Шнырявшие в проходившую толпу солдаты нестроевой команды в большом возбуждении распространяли среди казаков сведения о том, что «на сторону восставших перешел весь Петроградский гарнизон». К Государственной Думе дефилировали уже целые воинские части с красными флагами.
1 марта. Поток массы солдат и вооруженных рабочих мимо казарм Конвоя начался уже с раннего утра. О Царском Селе вестей по-прежнему нет. В течение всей ночи с 28-го на 1-е во дворе, в конюшнях и даже в казарме появлялись группы вооруженных солдат в сопровождении каких-то штатских.
Расспрашивали чинов нестроевой команды, где скрыто у казаков оружие. Несмотря на явное сочувствие нестроевых к происходившим событиям, солдаты этой команды не указали на то, что запас винтовок и патронов перенесен казаками в свою казарму. Дежурные и дневальные казаки докладывали, что им пришлось всю ночь «выпроваживать товарищей», причем казаки, бывшие в наряде, слышали, как какие-то подозрительные личности расспрашивали солдат нестроевой команды о «немецком бароне» и советовали им уговорить казаков арестовать и перебить своих офицеров. Почти одновременно донеслись слухи об истязании толпой старушки графини Фредерикс, о разгроме ее дома и об аресте графини Клейнмихель за их иностранные фамилии.
«Стало очевидным, что надо было принимать меры и для защиты помощника командира», – отметил в своих записях есаул Макухо.
Доложили также, что поздно ночью прибыл казак, захваченный вчера толпой в то время, когда он, будучи дневальным, стоял у ворот. Вернувшийся сообщил, что его подвезли к перекрестку Невского и Владимирского и заставили произнести речь.
«Я, что было делать, Ваше Высокоблагородие, поднялся и закричал:
– Да здравствует Кубанское и Терское Войска!
Все на улице закричали «ура» и замахали шапками, автомобиль тронулся, а мне удалось убежать».
Около одиннадцати часов была сильная тревога! Банда вооруженных солдат ворвалась в офицерские квартиры, выходившие на Воскресенскую набережную. В квартирах были только насмерть перепуганные дамы и дети. Солдаты под предлогом того, что с крыши офицерского флигеля стрелял пулемет, занялись поисками оружия в квартирах. Есаулу Макухо с большим трудом удалось убедить производивших обыск солдат, что он, как квартирмейстер, берет на себя полную ответственность, ручаясь, что из дома, в котором живут только семьи, никакой стрельбы не могло быть.
Стараниями есаула Макухо офицерские семьи были спасены от грубого солдатского обыска, но в некоторых квартирах ценное офицерское оружие (шашки и кинжалы), а также и охотничьи ружья спасти не удалось. Это оружие было украдено солдатами, производившими обыск.
В канцелярию Конвоя писаря занесли листовки. Их разбрасывали из автомобилей, проезжавших мимо канцелярии. В листовках были объявлены всякие воззвания образовавшегося Временного Комитета Государственной Думы. Среди других лиц этого комитета было указано имя и депутата от Терского Казачьего Войска, есаула Караулова.