5. Генерал Воейков, сопровождая Государя Императора, прибыл с Его Величеством в Ставку 3 марта, а 5 марта принужден был оттуда выехать. В Вязьме он был арестован.
Что происходило в Царском Селе, знать он не мог. Позже судил о том на основании личных впечатлений такого близкого ему мемуариста, как госпожа Вырубова. Но фантазия Вырубовой, повторенная генералом Воейковым в его книге, не отвечала действительности!
Лицам же, не знавшим эту действительность, казалось, что само имя генерала Воейкова и занимаемая им должность являются достаточным основанием, чтобы поверить тому, что он пишет о гарнизоне дворца.
Как нес службу гарнизон Царскосельского Александровского дворца 1 и 2 марта, генерал Воейков тоже не мог знать, ибо связь с дворцом была прервана, а сам генерал, находясь в поезде литера «А», 1 марта в 20 часов прибыл в Псков и там находился весь день 2 марта.
Все, что поместил в своей книге генерал Воейков о гарнизоне дворца, не только не отвечает исторической правде, но и порочит воинскую честь чинов гарнизона дворца и их начальника, доблестного генерала фон Гротена, бывшего в те дни, из-за отсутствия генерала Воейкова, фактическим Комендантом Александровского дворца, которого Государыня Императрица в одном из писем к Его Величеству называет «совершенством»!
Именно в этот день, то есть 1 марта, когда генерал Воейков указывал, что «воинские части покинули Дворец», генерал Гротен прибыл в Царскосельскую городскую ратушу и заявил находившимся там представителям Государственной Думы – Демидову и Степанову, что он с вверенным ему гарнизоном будет защищать дворец и отобьет вооруженное нападение на него.
Неправильное утверждение в книге генерала Воейкова, что «гарнизон 1-го марта оставил Дворец», опровергается также фактом прибытия 1-го же марта в Царское Село генерал-адъютанта Иванова.
Генерал Иванов лично был в Александровском дворце, был принят Ее Величеством и «нашел охрану Дворца надежной», подчеркивает в своем труде Мельгунов. О прибытии в Александровский дворец генерал-адъютанта Иванова 1 марта пишет и Государыня Императрица в письме от 2 марта: «Милый старик Иванов сидел у меня от 1 до 2.30 час. ночи».
Генерал Воейков, описывая в своей книге неизвестные ему события в Царском Селе, руководствовался не свидетельством лиц, фактически и неотлучно находившихся в Царскосельском Александровском дворце, а неверными показаниями А. Вырубовой и Т. Мельник. Неправда о сотнях Конвоя, несших службу в Александровском дворце, помещенная в их воспоминаниях, относится к числу легенд, родившихся в дни революции и не соответствующих исторической достоверности!
Опровергается она теми, кто действительно в эти дни февраля и марта 1917 года находился во дворце, то есть фактическими свидетелями исторической правды!
1. Прежде всего самой Государыней Императрицей Александрой Федоровной! Ее Величество в письмах к Государю Императору писала: «…Все мы бодры, не подавлены обстоятельствами, только мучаемся за Тебя!..» (письмо 2 марта). Письмо 3 марта: «…Мы все держимся по-прежнему, каждый скрывает свои тревоги… Вечером Я с Марией делаю свой обход по подвалам, чтобы повидать всех наших людей – это очень ободряет!..»
«Нашими людьми» Государыня Императрица называет казаков сотен Конвоя и солдат батальона Сводного Пехотного полка, находившихся в подвалах дворца. Могла ли Государыня 3 марта обходить подвалы дворца, если бы «свидетельство» Вырубовой, повторенное генералом Воейковым, о том, что «уже 2-го марта по Дворцу бродили кучки распропагандированных солдат», не было фальшивым?!
Могла ли Государыня видеть «наших людей», то есть чинов гарнизона дворца, и писать Государю 3 марта, что посещение ею казаков Конвоя и солдат Сводного полка Государыню «ободряет», если бы были верны сведения Вырубовой и генерала Воейкова о том, что «воинские части, составлявшие гарнизон Дворца, 1-го марта покинули Дворец»?!
2. О преданности чинов Конвоя и Сводного Пехотного полка и о верной службе их, включительно до удаления их из дворца распоряжением Временного Правительства, свидетельствует личный секретарь Ее Величества граф П. Апраксин 9 марта 1917 года в Царскосельском дворце. В своей статье граф Апраксин сообщает:
«8-го марта от генерала Корнилова, приехавшего во Дворец объявить Императрице постановление Временного Правительства об аресте Царской Семьи, мы узнали, что Государя Императора уже вывезли из Могилева и везут в Царское. Известие это очень обрадовало Императрицу, измученную роковой разлукой и постоянными думами о душевном одиночестве Государя в эти ужасные дни и Его переживаниях».
«Мысль о скором свидании облегчала Ей перенести первые часы объявленного ареста и связанного с ним целого ряда огорчений и унижений, которые Она уже заранее предчувствовала».
«Я рада, что именно вы, генерал, объявили Мне об аресте, – сказала Она Корнилову, когда тот прочел Ей постановление Временного Правительства, – так как вы сами испытали весь ужас лишения свободы»…
«Началось с увода из Дворца преданных частей Собственного Его Величества полка и Конвоя, за все последние дни выказавших, особенно Конвой, много душевной чуткости и деликатности, и с замены их караулом от запасных частей Царскосельского гарнизона, к этому времени уже окончательно распропагандированных и распустившихся».
«Смена караулов произошла в 4 часа дня, и с этого часа мы, находившиеся во Дворце придворные, стали считаться под арестом и не имели уже права покидать стены Дворца».
Далее в своей статье граф Апраксин описывает прибытие Государя Императора в Александровский дворец.
Кроме этого своего заявления в печати о службе в Царском Селе сотен Конвоя и батальона Сводного Пехотного полка, граф Апраксин в 1922 году принял личное участие в траурном собрании русской колонии в городе Белграде под председательством Высокопреосвященного Митрополита Антония, посвященном священной памяти Государя Императора и Его Августейшей Семьи.
В описании этого собрания в газете сказано:
«…Граф П.Н. Апраксин, состоявший при Государыне Императрице Александре Федоровне и безотлучно находившийся в тяжелые мартовские дни при Царскосельском Дворце, прочел свои весьма ценные исторические воспоминания о первых днях революции.
Граф Апраксин как бы перенес слушателей в ту обстановку, которая окружала Царственных узников, и в своем простом, хронологически точном рассказе передал Их тяжелые переживания в эти дни.
Докладчик, в опровержение всех ранее распространенных сведений, устанавливает полную преданность Государю и Царской Семье Конвоя Его Величества и Собственного полка».
3. О том, что гарнизон дворца был верен своему долгу, свидетельствует и наставник Наследника Цесаревича, так же как и личный секретарь Государыни Императрицы, неотлучно находившийся в Александровском дворце.
В своей книге П. Жильяр, отмечая, что «Царскосельский гарнизон взбунтовался и на улицах стреляют», пишет: «Императрица была вне себя от ужаса при мысли, что кровь прольется на Ее глазах!.. Она умоляла, чтобы вступили в переговоры с мятежниками… Тревога сжимает все сердца. Неосторожность может вызвать рукопашную схватку и резню. С обеих сторон выступают офицеры и начинаются переговоры. Слова их бывших начальников и решимость тех, кто остался верен долгу, действует на мятежников. Возбуждение понемногу падает, и наконец решают установить нейтральную зону между обеими сторонами».
Нейтральная зона, которая была установлена между гарнизоном Александровского дворца и гарнизоном города Царское Село, неправильно трактуется даже в ценном и большом труде С. Ольденбурга. Автор его пишет: «Части, охранявшие Дворец, в котором находилась Царская Семья, объявили «нейтралитет»…» Но «нейтралитет» и «нейтральная зона» не одно и то же!
О том, что была установлена именно нейтральная зона, а не «нейтралитет», как указывает Ольденбург, кроме наставника Наследника Цесаревича свидетельствует другое лицо, так же, как и господин Жильяр, находившееся в дни революции в Александровском дворце. Служивший при дворце эстонец Оамар, исполнявший должность придворного скорохода, пишет в своих воспоминаниях: «…Согласились обоюдно охранять порядок во Дворцах и на прилегающих к ним улицам Сводно-Пехотному полку и казакам Конвоя Е.В., а вокзалы и остальную часть улиц Царского Села и Павловска – стрелкам… Между обеими сторонами была установлена нейтральная зона…» У Ольденбурга имеется и другая неправильность. На основании его описания разговора Гучкова с Государем Императором надо понимать, что Конвой должен был быть в Петрограде, чего в действительности не было за все время войны.
Появление в зарубежной печати известного произведения генерала П.Н. Краснова «От Двуглавого Орла к красному знамени» сыграло немалую роль в распространении вымышленной им версии о поведении чинов Конвоя. Впоследствии генерал Краснов в письменной форме выразил «искреннее сожаление в допущенной им ошибке».
Сообщая это заявление генералу Л.А. Артифексову, прибывшему к нему в Германию (Мюнхен) от имени всех офицеров Конвоя, П.Н. Краснов сам считал необходимым «исправить свою ошибку», сделав соответствующее пояснение в своей новой книге «Императорская Гвардия».
Генерал Краснов в ответ на указание ему, что в его книге «От Двуглавого Орла к красному знамени» трудно установить, где кончается правда и начинается вымысел, заявил, что он писал «не историю», а «исторический роман» и что в таких произведениях «вымысел автора – нормальное явление»…
Генерал А.И. Деникин, в своей книге описывая «литературные вечера», которые устраивали в пути офицеры, направляясь в Действующую Армию во время Русско-японской войны, пишет, что он тогда впервые познакомился с произведениями П.Н. Краснова.
«В нашем поезде три военных корреспондента читали свои статьи, посылаемые с дороги в газеты. От «Русского Инвалида» – официальной газеты военного министерства – ехал подъесаул П.Н. Краснов. Статьи Краснова были талантливы, но обладали одним свойством: каждый раз, когда жизненная правда приносилась в жертву «ведомственным» интересам и фантазии, Краснов, несколько конфузясь, прерывал на минуту чтение: «Здесь, извините, господа, поэтический вымысел, для большего впечатления»…»