По приказанию генерала Ресина эти повязки чины гарнизона дворца действительно должны были надевать, но только вне района, ими охраняемого, то есть при необходимом выходе за линию установленной нейтральной зоны.
В конце своей статьи Мельгунов пишет, что бывшая замужем за Князем Иоанном Константиновичем сербская королевна Елена Петровна, посетившая дворец 1 марта, ошибочно указывает на то, что «охрана Дворца была разоружена».
1 марта, точнее, в ночь на 2 марта генерал Иванов был принят Государыней Императрицей в Александровском дворце и «установил охрану Дворца надежной». Насколько неясно представляли себе обстановку тогда и впоследствии не только княгиня Елена Петровна, но и другие лица из великокняжеской среды – показывают воспоминания княгини Палей, рассказывающей, что «генерал Иванов достиг Колпино, где был арестован мятежными войсками…».
Не только неясное представление всей обстановки, сложившейся в дни февраля и марта 1917 года, но и видимое нежелание логично и добросовестно разобраться в таковой привело к тому, что существует «обвинение» Конвоя в том, что он, когда Государь Император находился в Пскове, должен был бы проявить инициативу и «вывезти» Государя из Пскова непосредственно на фронт.
Слишком легко теперь рассуждать об «упущенной инициативе» в Пскове, при исполнении которой «были бы оправданны даже насильственные действия», не говоря уже о том, что в то время подобный поступок, то есть «вывоз» Государя Императора из Пскова, был бы допустим только лишь в том случае, если бы на то была воля Его Величества. Как мог Конвой совершить это «насильственное действие», если он во время отречения Государя Императора от Престола, кроме обычного наряда, сопровождавшего Его, находился за сотни верст от Пскова, неся службу в Царском Селе, Могилеве и Киеве?
Также, не считаясь с фактической обстановкой, проводится тенденциозная и неуместная параллель французской революции и русской, причем Конвой «обвиняется» в том, что он не поступил по примеру швейцарской гвардии Людовика XVI.
Однако при воспоминании об этой гвардии не находят нужным вспомнить ту историческую обстановку, при которой погибла швейцарская гвардия. Швейцарцы умерли на лестнице Версальского дворца, защищая Короля, которому они служили, но те же швейцарцы не смогли бы умереть, если бы не было нападения на Версаль, и к его знаменитой лестнице не подошел бы ни один инсургент, а сам Людовик XVI отрекся бы от французского престола!
Защищать и умирать защищая можно только тогда, когда есть элемент, покушающийся на то, что поручено охране, а когда вооруженного нападения нет и… нет борьбы?!.
Сравнивать гибель швейцарской гвардии при нападении на дворец в Версале и не гибель Императорского Конвоя при отсутствии вооруженной борьбы в Пскове, Царском Селе и Киеве – значит незаслуженно обвинять тех, кто неповинен в том, что Государь Император принужден был отказаться от борьбы.
Величайшая трагедия прежде всего для самого Государя-Мученика, для всех честно и преданно ему служивших и вообще для всей России заключается именно в том, что отказаться от борьбы с возникшим в Петрограде бунтом и «для блага Родины» принести себя в жертву Государя принудили его ближайшие помощники, лица, занимавшие в Русской Императорской Армии высшие командные должности, – доказывая «невозможность при создавшейся роковой обстановке принять какое-либо иное решение…».
О том, как неправда о Конвое в зарубежной печати не только повторяется, но и создается вновь, служит следующий пример. В известном журнале «Часовой» в 1934 году был помещен отзыв о книге В.В. Свечина «Светлой Памяти Императора Великомученика Николая II». В этой книге автор в очерке «Чудо» описывает появление банды Масловского в Царскосельском Александровском дворце, когда у дворца находились «часовые от революционных войск». Рецензент журнала на основании того, что «до окончательной корректуры» была допущена ошибка (как впоследствии объяснял сам редактор журнала), изменившая совершенно смысл того, что пишет в своей книге Свечин, позволил себе к этой ошибке присоединить и собственное заключение, создав новую, им самим вымышленную клевету на Конвой.
Как это ни странно, этот пасквиль все же был допущен редакцией в своем журнале. Появление этого пасквиля в журнале, считавшемся близко связанным с Русскими воинскими организациями, было настолько непристойно, что командовавший в то время Дивизионом Конвоя полковник К.Ф. Зерщиков (19 января) в письменной форме отправил самому редактору журнала «Часовой» свое официальное заявление.
В ответ на заявление командира Дивизиона редакция журнала поместила свое «разъяснение»:
«О Собственном Его Величества Конвое» (разъяснение редакции).
В № 116–117 «Часового» был помещен отзыв о недавно вышедшей книге В.В. Свечина «Светлой Памяти Императора Великомученика Николая II».
На странице 21-й книжки, в очерке «Чудо» помещены следующие строки: «Дремлет стража у дворцовых ворот, утратившие солдатский вид часовые от «революционных войск». Они не охраняют покой и безопасность тех, кто почивает во дворце, как охраняли своего Державного Шефа и Его Семью лихие красавцы казаки Конвоя и солдаты Собственного Его Величества пех. полка – эти лучшие из лучших Императорской Гвардии и Армии.
Нет! – Изменив присяге, они обратились в тюремщиков и стерегут царственного узника от возможных попыток его освобождения…»
По роковой случайности нам попался экземпляр книжки (как проверено, вероятно, единственный), в котором благодаря капризу типографской машины (очевидно, экземпляр, напечатанный первым, до окончательной корректуры) выпали строчки: «Часовые от «революционных войск». Они не охраняют покой и безопасность тех, кто почивает во дворце, как охраняли своего Державного…» – что совершенно изменило смысл фразы и дало рецензенту право думать о том, что тюремщиками явились казаки Конвоя и Собственный Его Величества пех. полк. Редакция приносит свои извинения автору книги, глубоко уважаемому В.В. Свечину и чинам указанных частей, на которые легло тяжелое и совершенно несправедливое обвинение.
Наш рецензент присоединил к вышеприведенной фразе свое собственное заключение… По поводу этого мы получили из г. Белище (Югославия) письмо от 19-1 от полковника Зерщикова, в прошлом офицера Собственного Его Величества Конвоя, а ныне Командира Дивизиона. «Не ссылаясь ни на какие законы о печати», полковник Зерщиков обращается к нам со следующими разъяснениями:
«…Никогда «тюремщиками» Государя Императора и Его Семьи ни Конвойцы, ни чины Собственного Его Величества пехотного полка не были!
До последних минут службы Их Величествам они оставались Их преданной охраной, что и представлялось особенно беспокойным Временному Правительству и революционному Царскосельскому гарнизону и что вызвало распоряжение Вр. Правительства о смене этих частей частями упомянутого гарнизона.
Смена эта («Началось с увода преданных частей Собственного Его Величества полка и Конвоя, за все последние дни выказавших, особенно Конвой, много душевной чуткости и деликатности» – так пишет об этой смене в своем дневнике свидетель и участник событий в Александровском Дворце граф П.Н. Апраксин) была произведена 8-го марта около 4-х часов дня. Государь Император в Александровский Дворец прибыл 9-го марта в 11 часов 45 минут дня!
Банда Масловского явилась во Дворец не в ночь на 8-е марта, а в 7-м часу вечера 9-го марта, в день прибытия Государя…» (даты по дневнику графа П.Н. Апраксина и по собственным запискам).
Прибытие банды Масловского в Александровский дворец подробно описывает свидетель этого события, личный секретарь Ее Величества граф Апраксин в своей статье «9-го марта 1917 года в Царскосельском Дворце»:
«…В 6 часов 40 минут вечера в карауле произошел переполох. Перед запертыми дворцовыми воротами остановилось несколько автомобилей, из них вышли вооруженные солдаты, во главе с офицером в полковничьих погонах. Он назвался полковником Масловским, делегатом от Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Приехал он якобы для того, чтобы самолично удостовериться в присутствии Государя в Царском.
Никакого полномочия от Царскосельского коменданта у него не было, но он грозил, что с ним приехали и на вокзале ожидают результата его миссии несколько броневиков с сотнею солдат.
Я пришел на скандал, когда Масловский и его несколько товарищей уже находились в передней Дворца и порывались пройти во внутренний коридор, куда выходили двери из жилых комнат Их Величеств. Это ему наконец удалось, но в самом начале коридора он был остановлен караульными офицерами. Шла перебранка!
Возбужденные донельзя прапорщики Царскосельского караула возмущались, что Совет рабочих и солдатских депутатов не верит в их революционность и не доверяет им вполне.
Масловский, имевший вид ненормального человека, махал ордером Совета, подписанным одним из виднейших членов Совета. В ордере глухо говорилось о каком-то поручении чрезвычайной важности. Среди спора выяснилось, что у Масловского чуть ли не поручение арестовать Государя и увезти Его в Петроград.
Я спрашиваю его: «Скажите же нам, кто является для нас начальством. И чьи распоряжения мы должны исполнять?» Прапорщик из караула, не давая отвечать Масловскому, перебивает меня и, демонстративно возвышая голос, почти кричит: «У нас одно начальство – Временное Правительство!..»
Наконец пререкания окончились соглашением: уговорились, что Государь покажется Масловскому, а последний с тем и уедет в Петроград. Надо было получить еще согласие на это Государя, так как в комнаты Масловского караульные впустить не хотели, опасаясь террористического акта, и предполагалось, что Государь выйдет в конце коридора из гостиной Императрицы и пройдет в противоположную дверь в свой кабинет. Я очень опасался, что Государь откажется показывать себя при таких условиях, но князь Долгоруков, который отправился доложить обо всем, вернулся и объявил, что Государь согласился очень охотно. «Пусть смотрит, если ему этого хочется»… И вот через несколько минут в конце ярко освещенного коридора показался Государь, ос