Ни генерал Спиридович (кстати, арестованный в тот же день, когда представители Временного Комитета Государственной Думы прибыли в Псков), ни один из авторов книг, изданных в зарубежье, описывая прием Государем Гучкова и Шульгина, не могли точно знать всех подробностей разговора Государя с приехавшими делегатами Временного Комитета. Даже сами Гучков и Шульгин в своих последующих показаниях в некоторых подробностях были неточны, на что определенно указывает личный секретарь Государыни Императрицы граф П. Апраксин в своем дневнике.
В описании прибытия Государя Императора в Царское Село у графа Апраксина имеются следующие строки: «…За завтраком и после него князь Долгоруков рассказывал нам подробности, связанные с отречением. Он и начальник военно-походной канцелярии генерал Нарышкин присутствовали все время при разговоре Гучкова и Шульгина с Государем и записали весь разговор со стенографической точностью. Запись эта в некоторых подробностях различествует с помещенными в газетах рассказами Гучкова и Шульгина и представляет собой документ громадной исторической важности…»
Говоря о «парламентерах», якобы «посланных лицами, ответственными за охрану Царской Семьи, в Государственную Думу в ночь на 1-е марта», генерал Спиридович ночь на 1-е и день 1 марта описывает другими словами.
8. С. 199. «…Вечером (28 фев.) около 8 часов солдаты различных частей Царскосельского гарнизона высыпали на улицу с ружьями. Музыка играла марсельезу. Кричали ура, стреляли в воздух. Начался военный бунт! Но ко Дворцу, при первом слухе о бунте, были уже вызваны по тревоге: Собственный полк, Конвой Его Величества, рота Железнодорожного полка и батарея воздушной обороны.
Отряд был выстроен в ограде Дворца. Отряд, которым командовал ген. Гротен, был готов к какому угодно нападению.
Настроение солдат и офицеров было великолепное! А шумевшие толпы то приближались к Дворцу, то удалялись, не смея начать нападение. Вдали слышалась беспорядочная стрельба…»
9. С. 200. «…Военное начальство Дворца, понимая, что всякое столкновение сторон опасно для жизни Царской Семьи, вошло в переговоры с мятежниками. Мятежники заявили, что, если войска охраны начнут стрелять, они тяжелой артиллерией разнесут Дворец. Мятежникам отвечено, что войска охраны первыми не начнут стрелять, но если гарнизон попытается сделать нападение – он получит решительный отпор. Из гарнизона предложили, чтобы Дворцовая охрана отправила в Гос. Думу парламентеров, а до их возвращения установить нейтральную зону. В целях безопасности Царской Семьи начальство решило послать делегатов-парламентеров в Думу».
«Царица волновалась за болезнь Детей и за Их безопасность от столкновения сторон. Царица упрашивала предупредить столкновение… Отъезд делегатов подействовал на бунтовщиков успокоительно…»
С соизволения Ее Величества «парламентеры» действительно были отправлены, но не в Думу, а к взбунтовавшемуся Царскосельскому гарнизону, после чего была установлена нейтральная зона, разделявшая район охраны Александровского дворца от района города Царское Село, занятого его гарнизоном.
10. С. 201. В описании «ночного Выхода» Государыни Императрицы к войскам, прибывшим во дворец по тревоге (ночь на 1 марта), у генерала Спиридовича говорится: «Часов около трех ночи тревога улеглась… Вокруг Дворцовой ограды, как обычно, разъезжают казаки Конвоя Его Величества».
11. С. 219. О дне 1 марта пишет: «Когда депутаты Государственной Думы Демидов и Степанов объехали все казармы гарнизона Царского Села и подчинение Государственной Думе было и заявлено и принято… генерал Гротен съездил к депутатам в ратушу. Просил их содействия, чтобы гарнизон не нападал, т. к. в противном случае охрана выполнит свой долг до конца и произойдет кровопролитие… Государыня же умоляет не доводить до него!..»
12. С. 274. «…2-го марта в Царском Селе шел грабеж. Грабили винные магазины. Разнузданные банды солдат бродили по городу…» К этому же генерал Спиридович добавляет: «Но между городом и Дворцом была установлена нейтральная зона, и банды и толпа за нее не переступали…»
13. С. 276. Помещает в своей книге сообщение генералов Клембовского и Лукомского: «Царская Семья находится в руках мятежных войск…» – и замечает: «Сведения о занятии Дворца войсками были совершенно неверны…»
14. С. 276–290. Он пишет: «Сведения о Конвое Его Величества произвели в штабе (Северного фронта) большую сенсацию». И сам же отмечает: «Ставка или продолжала питаться лживыми сведениями, или застращивала Псков, дабы подтолкнуть Государя на отречение…»
Такое же противоречие у генерала Спиридовича и в описании бунта солдат запасных батальонов Гвардейских частей. Все славные полки Гвардии были на фронте и никакого участия в бунте Петроградского гарнизона не принимали. На фронте находились почти все нераненые (или прибывшие из госпиталей после ранения) кадровые офицеры этих полков. Но генерал Спиридович (с. 208) пишет: «Подходили (к Думе) запасные батальоны гвардейских полков. При них много офицеров. Забыть девиз Андреевской звезды «за Веру и Верность…»
Кроме этого незаслуженного обвинения доблестным офицерам Гвардии, словами «бунт в Павловском полку», «Кексгольмцы были деморализованы», «Преображенцы признали власть Комитета Го-суд. Думы» наносится обвинение уже не запасным батальонам, а самим историческим полкам Гвардии. К этому (с. 146–147) он пишет: «…В то время как Родзянко «думал», изменять или не изменять Государю, из казарм запасного батальона Преображенского полка офицер «Н» протелефонировал, что офицеры и солдаты батальона предоставили себя в распоряжение Гос. Думы… Огромное впечатление произвело на всех, а на Родзянко в особенности, полученное заявление, хотя он и знал, что это лишь жонглирование именем славного полка! Л.-Гв. Преображенский полк находился на фронте. В Петрограде был лишь его запасный батальон!»
И после этих слов о жонглировании именем старейшего полка Императорской Гвардии совершенно неожиданное заключение: «Столь пламенно проявленный порыв к «свободе» Преображенцев явился исключением…»
Кроме этих приведенных противоречий, к глубокому сожалению, генерал Спиридович, на основании чудовищных дошедших до него слухов, поместил в свою книгу нелепую фантазию о том, что некоторые офицеры Собственных частей будто бы были «участниками» так называемого «дворцового переворота». Что «были известны фамилии их». Почему эти фамилии не были объявлены?!. Генерал Спиридович объясняет так: «Это сочли за очередную сплетню, и дело было прекращено»… И с горечью надо добавить – эта глупая сплетня все же была помещена в книге генерала Спиридовича. О том, что кем-то подготовлялся «дворцовый переворот», офицеры Собственных частей не имели никакого представления. О существовании его они впервые услышали только после отречения Государя Императора…
Помещена в книге генерала Спиридовича и другая, неизвестным «очевидцем» выдуманная, фантазия, что будто бы в Государственной Думе, у собранных там продуктов стояли «как бы для декорации» «два конвойца в красных мундирах» (с. 208).
Кому, как не генералу Спиридовичу, поместившему в свою книгу подобную нелепость, было хорошо известно, что с конца 1915 года конвойцы не носили форму, присвоенную им в мирное время, а черкески из сукна защитного цвета.
На основании таких же неверных слухов (как и о двух конвойцах, якобы бывших в Думе у сложенных продуктов «в алых парадных мундирах») генерал Спиридович пишет о том, что на Знаменской площади пристава Крылова «убил шашкой казак из наряда» (с. 95).
Офицер 1-го Донского казачьего полка (от 2-й сотни которого был наряд) С. Артемов, свидетель происшедшего убийства пристава Крылова на Знаменской площади 25 февраля 1917 года, утверждает, что пристав был убит из револьвера. Выстрел был произведен неизвестным лицом, стрелявшим из толпы, стоявшей непосредственно за казачьим патрулем. Командир сотни сотник Д. Артемов (родной брат свидетеля, служившего с ним в одном полку) и все казаки патруля, на которых пало подозрение в убийстве пристава, были арестованы и доставлены в Комендантское Управление. После медицинского осмотра трупа пристава Крылова было установлено, что он убит револьверной пулей, – казаки же патруля револьверами не были вооружены. Казаки были освобождены, а командир сотни сотник Артемов был предан суду «за нераспорядительность на Знаменской площади».
Эти подробности приводятся только для того, чтобы отметить, что в книге генерала Спиридовича (несмотря на то что он в описании некоторых событий указывает не только часы, но и минуты) имеются большие неточности, на основании полученных, но лично им не проверенных сведений. При общем нервном возбуждении в дни революционного хаоса было создано много всяких вздорных слухов и легенд. Жаль, что они нашли известное отражение в труде такого человека, как покойный генерал Спиридович.
Некоторые лица, описывая дни февраля и марта 1917 года, часто пользуются записями «придворного историографа» генерала Дубенского. Как на такового, ссылается на него и генерал Спиридович, но в то же время пишет (с. 67), что генерал Дубенский иногда «говорил не совсем ладные вещи» («на то он и журналист»!).
Насколько сведения генерала Дубенского не всегда были точны, указывает более чем странная запись его дневника (15–22 января): «В Царское Село командирован Гвардейский Экипаж, так как Сводный полк не очень надежен…»
Это утверждение «историографа» о «ненадежности» Сводного Пехотного полка и его запись в дневнике не отвечают исторической правде:
1. Входившие в состав дворцового гарнизона роты батальона Гвардейского Экипажа по вызову ушли в Петроград до отречения Государя Императора от Престола.
2. Батальон, по записям генерала Дубенского, «не очень надежного» Сводного Пехотного полка честно и преданно нес службу охраны Александровского дворца и оставался на своем посту до тех пор, пока распоряжением Временного Правительства совместно с Дивизионом Конвоя не был удален из дворца. Причем в «Красном Архиве» сказано: «Смена Дворцового гарнизона (8-го марта в 16 часов), по-видимому, прошла не совсем гладко, т. к. отказались впустить их (новую охрану) за решетку Дворца, но Царица попросила к себе полковника Лазарева и… пришлось преклониться перед судьбою…»