Наконец французы дали визы на въезд во Францию и даже на своем военном транспорте отправили нас в Марсель. В Париж прибыли примерно к середине мая. И здесь опять начались новые затруднения. Англичане, на основании имевшихся у нас бумаг и официального обращения к английскому консулу контр-адмирала Погуляева, разрешили въезд в Англию. Для следования же в Англию, откуда только и можно было отправиться на частном пароходе на Дальний Восток, нужно было иметь от французских властей выездную визу, но они ее почему-то не хотели дать. Чем руководствовались французские власти в таком нелогичном своем решении, для меня так и осталось загадкой. Сначала не хотели нас пустить во Францию, а затем – разрешив въезд, выезд из Франции не разрешали! Возможно, это было проявление тех «дипломатических осложнений» в связи с целью нашей поездки, которые предвидела Государыня Императрица Мария Федоровна. 4-го июня я получил предписание от контр-адмирала Погуляева: «Отправиться в распоряжение Российского Военного Агента в Аондоне, для дальнейшего затем следования в Сибирь в качестве офицера-курьера от Генерала Деникина, к Адмиралу Колчаку» (документ № 15).
«В Аондоне вновь начались хлопоты о визах на Дальний Восток. К тому же пароходов было мало, и все места были расписаны за полгода вперед. Каким образом мне, при почти полном незнании тогда английского языка (те японцы, с которыми я вел переговоры в их пароходной компании, по-французски не говорили), удалось достать два места на пароходе, причем условия были таковы, что до Сингапура мы должны ехать в третьем классе, я совершенно не представляю.
Примерно 12—13-го июня на переполненном пассажирами японском пароходе мы наконец отбыли на Дальний Восток. Перед отъездом нас изволила принять Государыня Императрица Мария Федоровна, если не ошибаюсь, во Дворце Вдовствующей Королевы Англии. Ее Величество благословила нас, пожелав благополучного путешествия… Там же, во Дворце, я получил небольшую сумму в английских фунтах – от кого она исходила, мне не было известно.
В Гонконге мы впервые услышали страшную весть о гибели Государя Императора и о том, что якобы Царская Семья большевиками «вывезена» в неизвестном направлении. Потрясенные этим ужасом, мы стремились скорее достигнуть цели нашего путешествия, в надежде удостовериться в том, что эта кошмарная весть – ложная и распространяется большевиками.
Не задерживаясь в Японии, непосредственно прибыли во Владивосток 8-го августа. (На моем документе, подписанном контр-адмиралом Погуляевым, значится: «В Комендантском Отделении Штаба Владивостокской крепости 8 августа 1919 года явлен и в книгу под № 965 записан. Исп. Об. Коменданта города Владивостока подпоручик…» – подпись неразборчива.) Во Владивостоке упорно распространялся слух, что вместе с Государем в Екатеринбурге, до взятия его армией Адмирала Колчака 25 июля, в ночь с 16 на 17 (с 3 на 4) июля погибла вся Царская Семья…
С трудно передаваемым словами душевным страданием продолжили наш путь в Омск, куда и прибыли 23-го августа, и явились в Штаб Верховного Главнокомандующего Адмирала Колчака. От Начальника Штаба генерал-лейтенанта Дитерихса 26-го августа я получил приказание отправиться в распоряжение Судебного Следователя по Особо важным делам Соколова».
«Секретно. Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего 26 августа 1919 г. № 14. Кубанского Гвардейского Дивизиона Есаулу Грамотину.
Приказываю Вам с получением сего отправиться в распоряжение Судебного Следователя по особо важным делам Соколова и состоять при нем по выполнению возложенных на него волей Верховного Правителя обязанностей по производству предварительного следствия особой важности.
Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего Генерального Штаба Генерал-Лейтенант Дитерихс» (документ № 16).
Наставник Наследника Цесаревича П. Жильяр в своей книге указывает, что тотчас же после взятия войсками Адмирала Колчака Екатеринбурга было приступлено к дознанию об «исчезновении» Царской Семьи – «но нити были так запутаны, что разобраться в них становилось очень трудно.
Предварительное следствие подвигалось очень медленно. Оно началось при чрезвычайно трудных обстоятельствах, т. к. между 17 и 25 июля большевицкие комиссары имели время уничтожить почти все следы своего преступления.
Следствие было поручено члену Екатеринбургского Окружного Суда И.А. Сергееву. Оно протекало нормально, но трудности были значительны. Сергеев все больше и больше склонялся к мысли о гибели всех членов Семьи, но тел обнаружить не удавалось, и показания известного числа свидетелей подтверждали предположение о переведении Государыни и Детей. Эти показания – как было установлено впоследствии – исходили от агентов большевиков, оставленных ими нарочно в Екатеринбурге, чтобы запутать расследование. Их цель была отчасти достигнута, т. к. Сергеев потерял драгоценное время и долго не замечал, что идет по ложному пути. Проходили целые недели, не принося с собою новых данных.
Отдавая себе отчет в исторической важности следствия, производившегося об исчезновении Царской Семьи, и желая знать его результаты, адмирал Колчак поручил в январе 1919 года генералу Дитерихсу привезти ему следственное производство, а также все найденные вещи.
5-го февраля он вызвал следователя по особо важным делам Н.А. Соколова и предложил ему ознакомиться с расследованием. Два дня спустя министр юстиции Старынкович поручил ему продолжить дело, начатое Сергеевым».
Следователь Соколов на основании полученного им следственного материала, хотя и не имел уже никакой надежды на то, что Царская Семья жива, окончательно убедился в этом и узнал все подробности о мученической смерти всей Царской Семьи только после показания одного из главных убийц – чекиста Павла Медведева. Медведев был взят в плен в Перми и доставлен в Екатеринбург.
В это время следователь Н.А. Соколов находился в Омске, и Медведева 25 февраля 1919 года допрашивал член Екатеринбургского Окружного Суда Сергеев. На этом допросе установлено, что вся Царская Семья была зверски убиенна совместно с Государем Великомучеником в ночь с 16 на 17 июля 1918 года (с 3-го на 4-е ст. ст.).
П. Жильяр пишет: «…Медведев признал совершенно точно гибель Царской Семьи, но он не мог или не хотел дать никаких указаний относительно того, что сделали с телами после убийства…» Следовательно, как свидетельствует Жильяр:
1. Полное расследование «об исчезновении» Царской Семьи следователь по особо важным делам Н. Соколов, по поручению Верховного Правителя Адмирала Колчака, начал только 7 февраля 1919 года.
2. Гибель Государыни Императрицы, Государя Наследника Цесаревича и Великих Княжон совместно с лицами, при них находившимися, следственными властями точно установлена 25 февраля 1919 года.
Эти даты подчеркнуты для того, чтобы разъяснить то естественное недоумение, которое возникает при сравнении других дат, а именно:
1. Екатеринбургское злодеяние было совершено в ночь с 3 (16) на 4 (17) июля 1918 года.
2. Документ о командировке в Сибирь офицера Конвоя, по желанию Государыни Императрицы Марии Федоровны, подписан помощником Главнокомандующего Добровольческой Армии Юга России 29 января 1919 года.
Объяснением тому, что эта командировка произошла через пять с лишним месяцев после совершенного злодеяния, служит то, что до 25 февраля 1919 года, кроме вести о мученической кончине Государя Императора, не было еще точных сведений о судьбе всей Царской Семьи не только на Юге России, но и в самой Сибири.
«Перед нашим прибытием в Омск, – вспоминает А.А. Грамотин, – большевики летом 1919 года перешли в большое наступление и, вновь овладев Перстью, угрожали Екатеринбургу. Предстояла эвакуация и Омска. В последних числах августа (т. е. вскоре после нашего поступления в его распоряжение) Следователь Соколов из Омска переехал в Читу. Мы с Булыгиным его сопровождали и охраняли весь его следственный материал. Соколов и все, кто с ним работал, трепетно переживали кошмар Екатеринбургского злодеяния, подробности которого точно были установлены следственными властями».
В этом вечном общерусском позоре Екатеринбургского злодеяния виновна вся Россия! Одной частной инициативы и попытки установить связь с Царской Семьей было мало. Нужны были активные действия не единиц и отдельных групп, а всех верных Государю воинских чинов Русской Императорской Армии, привыкших повиноваться тем начальникам, кто стоял во главе их. Нужен был зов этих вождей и их «смелое слово»! Но… этого зова со стороны старших начальников не было. Младшие же проявить свою собственную общую организованность не смогли. Ошеломленные неожиданным для них отречением от Престола Государя Императора, были они тогда еще «скованы» воинской дисциплиной и, как следствие того, верили и ждали призыва тех, кому продолжали повиноваться…
Есаул Грамотин 3 февраля получил предписание от Походного Атамана Дальневосточных Казачьих Войск «отправиться в Лондон и Париж курьером с депешами и возвратиться обратно в Россию». В марте 1920 года следователь Соколов, в связи с общей обстановкой, сложившейся в Сибири, принужден был оставить Читу и выехать в Харбин. Капитан Булыгин и есаул Грамотин его сопровождали. Из Харбина же Соколов и Булыгин в двадцатых числах марта, с документами и найденными во время производства следствия Реликвиями Царской Семьи, отбыли в Европу, а Грамотин вынужден был остаться в Харбине.
Так печально закончилась командировка есаула Грамотина! Но сам факт, подтвержденный приложенными документами, что офицер Конвоя был командирован в Сибирь по личному желанию Государыни Императрицы Марии Федоровны, а также и то, что даже во время пребывания Государыни вне России ею было выражено пожелание иметь при себе одного из офицеров Конвоя, свидетельствует о том, что доверие Ее Величества к Конвою ни совершившейся революцией, ни порожденной ею клеветой на Конвой никогда не было поколеблено!
В 1921 году Государыня Императрица Мария Федоровна выразила пожелание иметь при себе одного из офицеров Конвоя, бывших при ней в Киеве в дни революции. В то время А.И. Рогожин командовал Л.-Гв. Терской сотней и находился в строю Дивизиона. Е.М