В данном случае речь шла не о сентиментальности, которая чужда политике, а, наоборот, о важном акте, таившем для меня много подкупающего. Формальное соображение о том, что, по тогдашней имперской конституции, ответственность падала не на меня, а лишь на одного рейхсканцлера, не послужило бы для меня препятствием, если бы я решил добровольно предстать перед судом Антанты.
Если бы была хоть малейшая надежда достигнуть таким путем улучшения положения Германии, то я лично ни в малейшей степени не сомневался бы в том, как мне поступить. Мою готовность к самопожертвованию я уже доказал, уехав из моей страны и отказавшись от трона моих отцов, после того как меня ошибочно и обманно уверили, что таким путем я сделаю возможным улучшение условий мира для моего народа и избавлю его от гражданской войны. Я взял бы на себя эту новую попытку помочь своему народу, хотя одно из выдвинутых передо мной соображений — необходимость избежать гражданской войны — уже успело в это время обнаружить свою несостоятельность. Моя добровольная явка на суд Антанты в действительности не принесла бы никакой пользы немецкому народу. Она не имела бы никаких последствий и выполнила бы лишь требования врага о моей выдаче, ибо никакой суд в мире не может вынести справедливый приговор по вопросу о виновниках войны раньше, чем не будут опубликованы соответствующие материалы из государственных архивов всех участвовавших в войне держав, как это уже делается Германией. Но кто после неслыханного Версальского договора мог еще оставаться таким оптимистом, чтобы поверить тому, будто государства Антанты предоставят в распоряжение суда над виновниками войны свои тайные документы?
Поэтому, тщательно взвесив все изложенные выше соображения, выдвигавшие на первый план необходимость отстоять свою честь и сохранить национальное достоинство немецкого народа, я должен был отклонить требование о добровольной явке на суд Антанты. Я не мог уподобиться Верцингеториксу[6], который, как известно, доверяя великодушию своих врагов, сам выдал им свою голову, чтобы таким путем добиться лучшей участи для своего народа. По поведению наших врагов и во время войны, и во время мирных переговоров нельзя было предположить, что Антанта окажется великодушнее Цезаря, заковавшего в цепи и затем приказавшего казнить благородного галла и в то же время не пощадившего, а поработившего его народ.
В общем, я хотел бы отметить, что следовать советам врага или хотя бы отчасти прислушиваться к ним — всегда ошибочно. И предложения о добровольной явке, исходившие из благожелательных ко мне германских кругов, также выросли (хотя, быть может, и бессознательно) на почве неприятельских требований. Уже по одному этому их следовало отклонить. Следовательно, в отношении выяснения виновников войны остается лишь один путь — обратиться к интернациональной беспартийной инстанции, которая не будет судить отдельных лиц, а рассмотрит все события, вызвавшие мировую войну, произведет расследования во всех участвовавших в войне странах, разобравшись не только в германских, но и в других государственных архивах. И лишь на основании изучения добытых таким образом материалов вынесет свой приговор. С таким подходом к вопросу о суде над виновниками войны Германия может только солидаризоваться. Кто противится этому, тот сам выносит себе приговор.
Мой взгляд на затрагиваемую здесь проблему выясняется из перепечатываемого ниже письма, адресованного мной 5 апреля 1921 года фельдмаршалу фон Гинденбургу и преданного им гласности. Чтобы лучше понять это письмо, ниже приводится и предшествовавшее ему письмо фельдмаршала ко мне.
Ганновер. 30 марта 1921 г.
Ваше Императорское и Королевское Величество!
Прошу соизволения принести Вашему Величеству мою почтительнейшую благодарность за милостивое внимание к болезни моей жены. Опасность еще не прошла.
С родины я могу сообщить мало отрадного. Беспорядки в Средней Германии серьезнее, чем они изображаются прусским правительством. Надо надеяться, что скоро удастся их одолеть.
Все более угнетающим образом тяготеют над немецким народом последствия Версальского мира, цель которого — вражеская политика нашего истребления — выступает со дня на день во все более неприкрытом виде. Для оправдания этой политики насилия должна служить легенда о виновности немцев в возникновении войны. Говорящего от имени вражеского союза г-на Ллойд Джорджа мало смущает то, что он сам 20 декабря прошлого года заявил, что летом 1914 года ни один государственный деятель не хотел войны и что все народы были вовлечены в нее против своей воли.
В своей речи на Лондонской конференции он 3 марта уже спокойно заявил, что ответственность Германии за войну является фундаментом, на котором воздвигнуто здание Версальского договора. Если бы отказаться от этого принципа, то договор отпал бы сам собой.
Вопрос о виновниках войны теперь, как и раньше, является основным фактором, определяющим будущность германского народа. Вынужденное признание германскими представителями в Версале нашей мнимой «виновности» в войне ныне мстит за себя самым ужасным образом. В не меньшей степени мстит за себя ложное признание министра Симонса на Лондонской конференции в том, что на Германии лежит «часть вины». Я сочувствую всей душой Вашему Величеству. Во время моей долгой военной службы я имел счастье и честь вступить в близкие личные отношения с Вашим Величеством. Я знаю, что во все время Вашего царствования заботы Вашего Величества были направлены к сохранению мира. Я могу понять, как безгранично тяжело для Вашего Величества быть устраненным от положительной работы на пользу отечества.
«Сравнительные исторические таблицы», составленные Вашим Величеством, один экземпляр которых в свое время, по приказанию Вашего Величества, был доставлен и мне, являются хорошим материалом для истории возникновения войны и могут устранить многие ошибочные представления по этому поводу. Я сожалел, что Ваше Величество не предали таблицы гласности, а ограничили распространение их тесным кругом. Теперь, после того как таблицы по нескромности некоторых опубликованы в иностранной прессе, причем частично в неполных выдержках, мне кажется целесообразным опубликование их полностью в немецкой прессе. К моей большой радости, я узнал, что в здоровье Вашего Величества в последнее время наступило улучшение. Да поможет Вам Бог и дальше. С глубочайшим благоговением, безграничной преданностью и благодарностью Вашего Императорского и Королевского Величества всеподданнейший
Доорн, 5 апреля 1921 г.
Мой милый фельдмаршал!
Примите мою горячую благодарность за Ваше письмо от 30 марта. Вы правы. Самое тяжелое для меня — быть вынужденным жить за границей, следить изнемогающей душой за ужасной судьбой нашего дорогого отечества, которому был посвящен труд всей моей жизни, и быть отстраненным от активного сотрудничества на благо родины. В мрачные, несчастные дни ноября 1918 года Вы стояли рядом со мной. Как Вы знаете, я пришел к тяжелому, ужасному решению покинуть свою страну лишь после настойчивых представлений, сделанных Вами и другими моими авторитетными советниками, о том, что только этим путем можно обеспечить нашему народу более благоприятные условия перемирия и избавить его от кровавой гражданской войны. Жертва была напрасна. Теперь, как и раньше, враги хотят заставить немецкий народ искупить мнимую вину «кайзеровской Германии». Подчиняя все личное соображениям о благе Германии, я воздерживаюсь от самооправдания. Я молчу в ответ на все измышления и клевету, распространяемые про меня. Я считаю ниже своего достоинства защищаться от нападок и оскорблений.
Поэтому я и в упомянутых Вами «Исторических таблицах» придерживался строгой объективности, сделав их доступными лишь тесному кругу своих знакомых. Каким образом они теперь из-за чьей-то нескромности (или воровства?) попали в печать, мне совершенно непонятно. Намерение, руководившее мной при составлении исторических таблиц, было следующее: посредством систематического перечисления беспристрастных фактов собрать строго исторический материал, который дал бы возможность читателю составить собственное суждение о событиях, предшествовавших войне. Наилучшие, самые убедительные источники информации для своих таблиц я, кстати сказать, нашел в послевоенной литературе вражеских стран. Поэтому я рад, что Вы находите полезным мой скромный вклад в историю. Я благодарю Вас за Ваш совет сделать доступными немецкой прессе дополненные за это время таблицы; я исполню Ваш совет. Истина, словно лавина, мощно и неудержимо проложит себе дорогу. Кто не хочет игнорировать ее, тот должен признать, что в течение 26 лет моего царствования до войны внешняя политика Германии была направлена исключительно на поддержание мира. Моя внешняя политика стремилась исключительно к защите священной для меня родной земли, испытывавшей угрозу с запада и востока, и к мирному развитию нашей торговли и нашего народного хозяйства. Если бы мы когда-нибудь лелеяли воинственные планы, мы начали бы войну в 1900 году, когда внимание Англии было целиком поглощено бурской войной, или в 1905, когда Россия была занята войной с Японией и нас ожидала почти верная победа. И, конечно, для начала войны мы не выбрали бы именно 1914 год, когда против нас стоял сплоченный и численно подавлявший нас враг. Помимо того, каждый беспристрастный человек должен признать, что Германии совершенно нечего было ожидать от войны, в то время как наши враги связывали с ней надежды на полное осуществление давно уже намеченных ими целей, клонивших к нашему уничтожению. Тот факт, что все наши старания, мои и моего правительства, в критические июльские и августовские дни 1914 года были направлены исключительно к поддержанию общего мира, все больше подтверждается новейшими литературными и документальными данными, опубликованными как немецкой, так и особенно неприятельской стороной. Убедительнейшим доказательством нашего миролюбия являются слова Сазонова: «Миролюбие германского кайзера гарантирует нам возможность самим выбрать нужный момент для войны». Какие еще требуются доказательства нашей невиновности? Все это означает, что у наших врагов было намерение напасть на нас врасплох. Бог свидетель, что я для предотвращения войны дошел до крайних пределов того, за что мог взять на себя ответственность, считаясь с безопасностью и целостностью дорогого мне отечества.