Ещё в самом начале, когда я только пришёл на «старую работу», с Маринкой общение сразу получилось лёгким и в удовольствие. Со временем оно переросло в кокетство. Так исподволь я начал к ней приближаться. Хотя и служебным романом это назвать нельзя. В итоге «романтические» отношения закончились попыткой секса в кабинете заведующей. Попытка осталась попыткой, потому что нас хорошенько напугало неожиданное возвращение блудного начальства. После этого мы (по обоюдному молчаливому согласию) увеличили дистанцию до «дружеской», и больше её даже не пытались сократить. Ни я, ни она.
Желая сблизиться с Мариной, я поступал с ней, как и с любой понравившейся мне женщиной… Кто ж мог знать, что достаточно было бутылки и сигарет, чтобы взять её за волосы и отыметь, где и как угодно.
Я злился на неё за неоправданное доверие, за честность, что излучало её милое лицо. Даже не имея двух передних зубов, искусно маскируя этот недостаток, она могла улыбаться так, что светлячки зажигали огни, судорога проходила по позвоночнику и в толпе, наконец-таки, мелькал знакомый силуэт…
Пиком моей злости стал момент, когда мне очень… Очень-очень сильно захотелось ей отомстить за предательство. Сделать так, чтобы и ей было плохо.
Например, найти её телефон, пригласить попить пивка к себе, не оговорив при этом, что будут приглашены ещё три парня… Парня, которые по жизни, в принципе, и ничего, но по отношению к женщинам – ублюдки, мерзкие и жестокие. Есть и такие среди моих знакомых…
Впустить её в квартиру, посидеть с ними 10–15 минут, а затем незаметно прошмыгнуть в подъезд – и куда-нибудь… Надолго… Чтобы не мешать ублюкам разрывать, словно старую вещь, пущенную на тряпьё, её тело и душу… Тело и душу предательницы.
Или (ещё хуже) – позвонить, спросить: «Как дела?» у одной гадливой, мстительной и болтливой санитарки со старой работы, где, надеюсь, Марина всё так же трудится в поте лица. Заодно «к слову» изложить подробности о серых буднях «Вашего медрегистратора». Бьюсь об заклад – к вечеру следующего дня уже вся больница провожала бы её ненавистными взглядами.
Это была бы достойная месть…
Только я, конечно же, ничего такого делать не стал. Потому что я – это я. И мне было достаточно один раз наказать Марину в голове, чтобы «отпустило».
Достойная месть?
Я стоял на остановке, нервно провожая взглядом каждую забитую под завязку маршрутку, что не хотела отвозить меня к месту моей спешки.
– Привет, – дернув меня за рукав, поздоровался кто-то. Я обернулся.
Марина. В тёмно-красном, почти бордовом, осеннем пальто. Рядом стои́т Лерка, делая вид, что не узнала меня и ей намного важнее стайка голубей, вымогающая у бабульки семечки.
– Привет, – искренне обрадовался я.
В первую секунду, пока было неожиданно, я смотрел на Марину… Ту самую, что с настоящей грустью в глазах и вежливой, еле обозначенной улыбкой. А спустя мгновение передо мной стояла шлюха, что сосёт и трахается за водку и пачку сигарет.
– Как дела? – механически спросил я, приторно-искусственно улыбнувшись.
Может быть, мне показалось, а может, и на самом деле, она как-то ТАК посмотрела на меня – пристально, очень «ясно»… Будто считывала с моих глаз информацию, будто понимая всё… ВСЁ ПОНИМАЯ… Мурашки опять зашевелились у меня под кожей.
– Нормально, – ответила она, посмотрев на Лерку как тогда, в последний НАШ раз она смотрела на небо.
Тут настал мой черед понимать…
Во всей её внешности, в этом взгляде, что погас секунду назад, что-то читалось… Казалось, я должен… ДОЛЖЕН что-то понять, но что именно, до меня никак не доходило.
Всё оставшееся время (от силы, минут пять) мы обменивались ничего не значащими фразами. Затем подошла моя маршрутка, и я, бросив скупое пока, с выдохом облегчения залез в кабину.
По дороге у меня страшно разболелась голова, буквально раскалываясь на части. Боль не отпускала целый день. И никакие таблетки не смогли облегчить страдания. Кое-как доделав всё запланированное на сегодня, я добрался до дома и завалился спать.
Только (вот беда) уснуть всё никак не получалось.
Наутро я открыл глаза с абсолютно ясной головой и чётким пониманием той встречи. Так случилось… Что, вынырнув из сна, открыв глаза, понимание уже находилось внутри меня.
Тогда, на остановке, Марина хотела сказать, что она не обманщица.
– Откуда ты знаешь, где я настоящая, а где – нет?! И почему ты решил, что предала я именно тебя, а не остальных… Ведь они чужие?! – спросила бы она меня, если бы смогла грусть в глазах превратить в слова…
Хранитель историй
– Так вот, мне кажется, – медленно проговорил он, – что художник сам должен сочинить сюжет своей жизни, любви, смерти… Так же, как сочиняет он его для своих персонажей. Великий художник ведёт на ниточках, как послушных марионеток, не только своих героев, но и собственную смерть. Ах, чёрт возьми, послушай, как жаль, что ты не понимаешь испанский! – воскликнул он в отчаянии.
Пролог
– Давно хотела тебя спросить… – вдруг раздался голос девушки. Она лежала, прислонившись ухом к его животу, словно пыталась подслушать, что происходит внутри.
– Спрашивай, – сонно протянул он, ни на секунду не переставая гладить её волосы. За окном виднелось чуть посветлевшее небо. Это могло значить лишь одно – скоро рассвет.
Она приподнялась, чтобы быть поближе к его лицу. Сквозь неспешно плывущие в потоках воздуха частички мрака было видно, как он лежит, закрыв глаза и подложив одну руку под голову.
– Давно спросить хотела… – медленно протянула она, словно внимательно подбирала каждое слово. – Почему все твои истории заканчиваются смертью? Нет… Ну, в самом деле, неужто ты не можешь написать ни одной истории с хэппи эндом?
Сказав это, девушка плюхнулась на подушку рядом с ним и стала всматриваться в его лицо, стараясь уловить оттенки хоть бы каких-нибудь эмоций. Но, как всегда, он ответил своим ровным, ничего не выражающим голосом.
– Во-первых, это не от меня зависит…
– А от кого же ещё? – удивилась она.
Он почесал переносицу, как делал всегда, когда подбирал слова.
– Это только кажется, что именно я рассказы пишу. На самом же деле, уже готовые, завершённые истории складываются у меня в голове. Мне остаётся их лишь записать. Зачастую я и сам не подозреваю, чем всё закончится…
– Так значит, может быть, что концовка будет хорошей? – с надеждой предположила она.
– Нет… Не может…
– Эт-т-то почему?
– А потому… Я думаю, что конец истории наступает лишь с приходом смерти. «И жили они долго и счастливо…» – это не для меня, а вот «умерли они в один день…» – самое то!
– А, по-моему, можно и на хорошем остановиться…
– Можно-то можно… Но тогда (хочешь-не хочешь) останется ощущение какой-то незавершённости. А вот умер человек – и что дальше? Всем известно – ни-че-го… Смерть – это что-то вроде заключительной точки в конце каждой истории.
– А меня бы и многоточие устроило… – не унималась девушка.
Он несогласно покачал головой.
– В любом хорошем повествовании обязательно должны присутствовать две составляющие – любовь и смерть. Почему? Потому что это две самые главные вещи в жизни каждого человека. Они были до рождения, они будут после… От одной люди всю жизнь удирают сломя голову, за другой – гоняются. По-сути, они и формируют нас такими, какие мы есть. Всего две составляющие, но важные. А разве стоит ещё хоть о чём-нибудь писать, кроме самого главного?!
– А мне кажется, существуют великие произведения, в которых ни любви, ни смерти нету.
– Назови хоть одно! – улыбнулся он. За окном стало совсем светло, поэтому его лицо уже было хорошо видно. – Ну?!
– Э-э… м-м… – нахмурилась она. – Ты же знаешь, я не очень-то читать люблю, да и память у меня дырявая. Я так сразу и не вспомню…
– И вообще, не вспомнишь, потому что без смерти и любви ничто не сможет стать по-настоящему достойным памяти. Я вот именно такую историю и хочу написать…
– Какую? Достойную памяти? – уточнила девушка.
– Угу… – кивнул он, – такая история должна начинаться с любви и заканчиваться смертью.
– И без всяких там непонятных концовок с многоточием… – шутливо поддержала она.
– Вот-вот… – в такт улыбнулся он, – никаких многоточий.
1. Тряпичная сумка
В городе, где, по самым последним данным статистики, проживало чуть более полумиллиона человек, жил-был парень. С первого взгляда он ничем особым не отличался от других жителей города: высокий, худощавый, с бледной кожей, носил мешковатые одежды и уши были вечно заткнуты пробками наушников – одним словом, такой, каких много. Но это лишь на первый взгляд… На самом деле, было в нём и кое-что особенное… То, что другие жители города просто не могли знать. Это что-то начисто выметало его из привычных устоев, а, значит, и повседневной жизни города.
Дело в том, что он был писателем. Да не просто заурядным писакой, какие сотнями и тысячами оккупируют литературные сайты в поисках трёх-четырёх почитателей, и даже не тем, чьи худенькие книжонки пылятся на прилавках… А был он одним из самых читаемых в мире авторов. Его детища, обёрнутые в приятные глазу глянцевые обложки, занимали специально сколоченные постаменты с подписью «bestseller» в наикрупнейших супермаркетах; жизнью его героев торговали в самых разнообразных и зачастую экзотичных странах; его рассказы и романы частенько занимали первые места по скачиванию с пиратских интернет-библиотек… То есть, проще говоря, его книги продавались миллионными тиражами по всему миру.
Мог возникнуть вполне резонный вопрос: каким образом столь яркая фигура могла остаться незамеченной? Весь секрет заключается в том, что никто не знал его настоящего лица. Обложки написанных им книг никогда не украшала его самодовольная или философско-задумчивая физиономия; модным журналам и папарацци не удавалось напасть на его след, чтобы сделать хотя бы один-единственный снимок… Следовательно, и огромная армия