Что темнее лжи печаль без веры,
А больная жалость горше зла.
Медленно в спокойной дымке серой
День вставал, что иволга звала.
На умытых соснах дивно яркий
Первый луч прошел на высотах
И спокойный долгий день и жаркий
Начался вознею птиц в кустах.
1932–1933
«Чудо жизни в радостном движеньи…»
Н.П.
Чудо жизни в радостном движеньи
Грозовых осенних облаков.
Быстро тает в уличном смятеньи
Шум дождя под цоканье подков.
И совсем растерянный от света,
От сиянья воздуха, от теплоты,
Возвращается ноябрь в лето,
Полный беспокойной красоты.
Сердце билось у часов неверных.
Слишком рано, погоди дружить,
Приходи попозже и мгновенно,
Слишком поздно станет, может быть.
Свежестью левкоев и осоки,
Холодом дождливых дней лесных
Незаметно прикасались щеки,
Мчались дни рождения весны.
Рвался ветер обгонять трамваи
Тентами в дожде озорничать,
То земля была едва живая,
Радости не в силах отвечать.
Сквозь молочный дым в оцепененьи
Солнце согревало лес пустой,
В голубом недвижном озареньи
Думал он о жизни прожитой.
Каждый куст свое сиянье листьев
Нехотя, по разному терял,
Будто множество осенних истин
Перед сном с улыбкой понимал.
Ты, как будто щурясь, вспоминала
Прошлое мое, а я Твое.
Тихо лодка весла подымала,
Белый дым еще скрывал ее.
Ноябрь 1933
Домой с небес
Н. Постниковой
Судьба души не ведома словам.
В лучах дождя мы снова здесь в неволе,
Весенний ветер дышит к островам
И грязь блестит на слабом солнце в поле.
В лесу земля, услышав слабый плеск,
Ресницами дождя пошевелила,
Она спала среди сосновых звезд,
Как будто бы дышать и жить забыла.
В свинцовом небе реет на лугу
Малиновая сень еще пустая.
Как тихо, слушай, милый, это тают
Коричневые льды на берегу.
Смотри, похожа на мою любовь
Пустая нежность поля без работы,
В лучах дождя оно проснулось вновь,
Но жить не начало и вспоминает что-то.
В пыли лучей — иссохшие поля.
Прошедшим летом в золотой неволе
Под ярким небом мучилась земля,
Дождя ждала и трескалась от боли.
В дыму грозы сиял закат в пыли,
И цвет страниц от молнии менялся,
Но только осенью сожженный лес вдали
Покоя долгожданного дождался.
Покой весны, кто знает о тебе,
Тот никогда земли не покидает.
В холодном небе в радостной мольбе
Несутся ласточки, дорогу узнавая.
Домой с небес в чуть слышный шорох трав
Издалека к оползням косогоров,
Так близко к солнцу жить не пожелав,
Они летят, они вернутся скоро.
В свинцовом небе призраком весны
Малиновая сень берез недвижна.
Во тьме могил напрасно видеть сны—
Не угадать покоя вешней жизни.
Как незаметно радость расцвела.
Вот низкий дом и мы с Тобой у цели.
Весенний дождь шумел в тени ствола.
Мы долго слушали и говорить не смели.
1934
«Холодное, румяное от сна…»
Холодное, румяное от сна,
Лицо зари склонилось над землею.
Ты снова здесь, весна моя, весна,
В рассветной тишине одна со мною.
В пустом лесу чуть слышный гам возник,
Там мертвый лист живую землю греет,
И отражает сумрачный родник
Свет облака, что над березой реет.
Хрустальными ресницами блестит
Роса высот на буераке мшистом.
И сердце ждет, оно давно не спит,
Чтоб встретить яркий свет на ветвях чистых.
Как за ночь успокоилась вода,
И далеко слыхать, как рыба плещет.
Идут круги и тают без следа.
Все ближе жизнь, все ярче небо блещет.
Весенний лес вдруг вспыхнул солнцем весь
Согретый лучезарною рекою.
Внезапно с солнцем встретившись, как здесь
Мы встретились с Тобою и покоем.
Смотрю на мир, где новые века
Вступают в жизнь, о небе забывая.
Весна красавица пришла издалека,
И мир пустой недвижно озирает.
Еще вдали не тают небеса,
Свинцовые, над мокрым черноземом,
В овраге птиц не слышны голоса
И грязный снег лежит в лесу зеленом.
Лишь слабый гром чуть слышно ворожит,
В сияньи туч, тяжелой влагой полных.
Ты, кажется, душа собралась жить,
И смотришь, родину стараясь вспомнить.
Под тяжкими ресницами глаза
Устремлены в предел знакомой боли,
Где вдалеке обречена гроза
Блеснуть и шумно вылиться над полем.
Все радостней, все крепче мир любя,
Смеясь и узы грусти разрывая,
Я здесь живу, я встретил здесь Тебя,
Я шум дождя Тобою называю.
1934
«Жарко дышит степной океан…»
Жарко дышит степной океан.
Шорох птицы на скошенном хлебе.
Облаков ослепительный стан
Безмятежно раскинулся в небе.
Снова не было долго дождя.
Пыль рисует шоссе в отдаленьи,
Долгий день, в синеве проходя,
Треск кузнечиков слушал все время.
Телеграфный трезвон над землею
Не смолкает, недвижно певуч
И горячей лоснится водою
Желтый омут меж глиняных круч.
Над рубашкой Твоей голубою
Кудри вьются в лазури небес.
Эту книгу, что носишь с собою
Ты читаешь? — Нет, слушаю лес.
Удивляюсь векам, не читая,
В поле, там, где теряется след,
Приникаю к траве, не считая
Невозвратного горя, ни лет.
Боль весла привыкает к ладони,
Но бросаю и счастье молчит,
Лишь курлычет вода в плоскодоньи
И оса неподвижно звенит.
Все наполнено солнечным знаньем,
Полногласием жизни и сном.
На горячей скамье, без сознанья
Ты жуешь стебелек в голубом.
Кто покой Твой не знает, тот не был
За пределом судьбы и беды.
Там Тебя окружают два неба,
Сон лазури и отблеск воды.
Без упрека, без дна, без ответа
Ослепительно в треске цикад
От земли отдаляется лето,
В желтой славе клонясь на закат.
Тщетно, словно грустя о просторе,
Ты пыталась волне подражать,
Только Ты человек, а не море —
Потому что Ты можешь скучать.
1934
«Мать без края: быть или не быть…»
Мать без края: «быть или не быть»,
Может быть послушать голос нежный
Погасить лучи и все забыть,
Возвратить им сумрак ночи снежной.
Мать святая, вечная судьба.
Млечный путь едва блестит. Все длится.
Где-то в бездне черная труба
Страшного суда не шевелится.
Тихо дышат звездные хоры.
Отвечает мать больному сыну:
Я — любовь, создавшая миры,
Я всему страданию причина.
Состраданье — гибель всех существ.
Я — жестокость. Я — немая жалость.
Я — предвечный сумрак всех естеств,
Всех богов священная усталость.
Спи, цари, Я — рок любви земной,
Я — почин священных повторений,
Я — вдали под низкою луной
Голос вопрошающий в сомненьи.
О, герой, лети святым путем,
Минет час, ты рок богов узнаешь.
Я же с первым утренним лучом
В комнате проснусь, что ты не знаешь.
Улыбнусь. Рукой тетрадь открою,
Вспомню сон святой хотя б немного
И спокойно, грязною рукою
Напишу, что я прощаю Бога.
Сон о счастьи. Газ в пыли бульвара,
Запах листьев, голоса друзей.
Это все, что встанет от пожара
Солнечной судьбы. Смирись, ничей.
1935
В венке из воска
«Как замутняет воду молоко…»
Как замутняет воду молоко,
Печаль любви тотчас же изменяет.
Как мы ушли с тобою далеко
От тех часов когда не изменяют.
Туман растекся в воздухе пустом.
Бессилен гнев. как отсыревший порох.
Мы это море переплыли скоро,
Душа лежит на гравии пластом.
Приехал к великанам Гулливер,
И вот пред ним огромный вечер вырос,
Непобедимый и немой, как сырость.
Печальный, как закрытый на ночь сквер.
И вновь луна, как неживой пастух,
Пасет стада над побежденным миром,
И я иду, судьбой отпущен с миром,
Ее оставив на своем посту.
«Над бедностью земли расшитое узором…»
Над бедностью земли расшитое узором