И в первый класс возвращены земли.
Рогатой лошади близки ли лоси?
Олень в сродстве, но ах, олень не то.
Мы носим холодом подбитое пальто,
Но харч точим, они же, блея, просят.
Непредставимо! Представляюсь вам,
Но ударяет вдруг огромный воздух.
Писать кончаю? Твари нужен отдых,
Он нужен Богу или даже львам.
1924
«Ворота ворота визжат как петел…»
Ворота ворота визжат как петел
Как петли возгласили петухи
Свалился сон как с папиросы пепел
Но я противен я дремлю хи! хи!
Который час каморы иль амура
Но забастовка камерных часов
Лишь кот им злостно подражает: ммурра!
Спишь и не спишь. Немало сих особ
Валюсь как скот под одеяло тая
Как сахар в кипяченом молоке
Как ток палящий на продукт Китая
Шасть мочится латунной по руке
И я храплю простой солдат в душе
Сигнув от неприступного постоя
Хозяйка повторяет букву «ше»
Зане се тише но терпеть не стоит
1. X.1924 На улице
«Как в ветер рвется шляпа с головы…»
Как в ветер рвется шляпа с головы,
Махая невидимыми крылами,
Так люди, перешедшие на Вы,
Стремятся разойтись к своим делам.
Как башмаки похожи па котурны,
Когда сквозь них виднеются персты.
Доходит жизнь до неурочной урны,
И станет тень твоя, чем не был ты.
Как любим мы потертые пальто,
Что пулями пробитые мундиры.
Нам этой жизни тление свято
И безразличны неземные клиры.
И как лоснятся старые штаны
Подобно очень дорогому шелку,
Докучливые козни Сатаны
Вместим в стихи, не пропадут без толку.
Прекрасен наш случайный гардероб,
Взошлем хвалы небесному портному.
Как деревянный фрак скроит он гроб.
Чтоб у него мы не смущались дома.
1924
«Мальчик думает а я остался…»
Мальчик думает а я остался
Снова не увижу Южный крест
Далеко в раю над ним смеялся
Чей-то голос посредине звезд
Милый милый от земли до рая
Простираются миры зари
Острова заката где играют
С ангелами мертвые цари
В океане там двойные зори
В облаках закаты-города
А когда приходит вечер — в море
Розовая синяя вода
Улетаем мы грустить на звезды
Закрываем в дирижабле шторы
А кругом идет блестящий дождик
Из промытых синих метеоров
«Я звал Тебя весна слегка мычала…»
Я звал Тебя весна слегка мычала
Быть может день или уже года
Но ты молчала пела отвечала
И разговаривала как всегда
Летели дни качались и свистели
Как бритва на промасленном ремне
И дождики как легкие метели
Кружились надо мною и во мне
Пропала ты ты растворилась Белла
В воздушной кутерьме святых ночей
Мечта почто пред жизнию робела
Ужасной лампы в тысячу свечей
Раздваивается на углу прохожий
Растраивается на другом углу
В ушко мне ветер входит как в иглу
Он воздухом сшивает наши кожи
Я с улицы приоткрываю дверь
И снова вижу улицу за дверью
Была ли жизнь, была, их было две
Два друга два мошенника две пери
Так клоун клоуна пустою палкой бьет
Довольные своим ангажементом
Иль гоночный автомобиль ревет
От сладкой боли под рукой спортсменки
Но клоуны дерутся не сердясь
И в гонщиц влюблены автомобили
И мы в свое отчаянье рядясь
Не франтами всегда ль пред Вами были.
1925
«Не неврастении зеленая змея…»
Не неврастении зеленая змея
Что на углу виется в мокром дыме
Тобою в лоб укушена фантазия
Она мертва хотя и невредима
Зеленые зеленые дома
И воздух плотный что хороший саван
И коридор ползучий как роман
1925
«Садится дева на весы…»
Садится дева на весы
Свой задний вес узнать желая
И сходит человек в часы
Из вечности то есть из рая
1925
«Лесничий лестницы небесной Ты не без…»
Лесничий лестницы небесной Ты не без
Небес отличия. Несправедливый орден
Неисправимый но заправский ордер
Завеса Ты но всуе о Зевес
Один какой счастливою рукой
Пристали козыри. Ах женщина пристала
Порукой быть рекою о рек кой
Пристало быть податливым металлом
Иду по лестнице Иакова двояко
Надземная машина не спешит
Вояка шасть на яка всадник яко
А пеший? Правда есть куда спешить.
Вздыхает метко <нрзб.>, смекает
Блоха я съешь на сколько беготни
Козел я зол я головой мотаю
О немочь не могу не иметь мошны
Мошны крестьяне хоть на них креста нет
Ощерится священник — не щерись.
А чуб до губ но от губы их станет
Оставит для нелепых фельдшериц
Для снисходительных и ловких падчериц
Поэты медицинский персонал
Немалые больницы над каналом
То мочите клиента по началу
Потом она же а потом она же
Мы клеили любови картонажи.
1925
«Фонарь прохожему мигнул…»
Фонарь прохожему мигнул
Как закадычный друг
Но слишком яркий луч лягнул
В лицо ударив вдруг
Упал прохожий как солдат
С стрелой луча в груди
Ее не вытащить назад
Он мертв хоть невредим
Так прикоснулась Ты перстом
Слегка ко лбу зимы
И пал стоящий над постом
Солдат слуга Фомы
Ты невидимо подошла
Как серый снег сухой
И виселицы обняла
Пеньковою рукой
1925
«В серейший день в сереющий в засёрый…»
В серейший день в сереющий в засёрый
Беспомощно болтается рука
Как человек на бричке без рессоров
Как рядовой ушедшего полка
Лоснящиеся щеки городов
Намазаны свинцовою сурьмою
И жалкий столб не ведая годов
Руками машет занявшись луною
И было вовсе четверо надежд
Пять страшных тайн и две понюшки счастья
И вот уже готов обоз невежд
Глаголы на возах в мешках причастья
Беспошлинно солдатские портки
Взлетают над ледовыми холмами
И бешено вращаются платки
За черными пустыми поездами
Склоняется к реке словесный дым
Бесшумно убывая как величье
И снова город нем и невредим
Стирает с книг последние отличья
Стеклянные высокие глаза
Катаются над городом на горке
А слез летает целая гроза
Танцующая на крыше морга
«Не буффонаду и не оперетку…»
Не буффонаду и не оперетку
Но нечто хилое во сне во сне
Увидела священная кокетка
Узрела в комфортабельной тюрьме
Был дом силен и наглухо глубок
А на чердачном клиросе на хорах
Во тьме хихикал черный голубок
С клешнями рака и глазами вора
И только мил хозяин белобрыс
Продрав глаза тянулся сонно к фторе
Длиннейшей лапой домовая рысь
Его за шиворот хватала он не спорил
И снова сон храпел сопел вонял
И бесконечным животом раздавшись
Царил все комнаты облапив все заняв
Над теми что заснули разрыдавшись
И долго дива перьями шурша
Заглядывая в стекла билась пери
Пока вверху от счастья антраша
Выкидывал священный рак за дверью
«Бездушно и страшно воздушно…»
Бездушно и страшно воздушно
Возмутительно и лукаво
Летает стокрылое счастье
В него наливают бензин
На синее дерево тихо
Влезает один иностранец
Он машет тоненькой ручкой
Арабы дремлют внизу
Они танцевали как мыши
Обеспеченные луною
Они оставались до бала
Они отдавались внаем
И было их слишком мало
И было их слишком много
Потому что поэтов не больше
Не больше чем мух на снегу.
«Блестит зима. На выгоне публичном…»
Блестит зима. На выгоне публичном
Шумит молва и тает звук в трубе
Шатается душа с лицом поличным
Мечтая и покорствуя судьбе
А Александр курит неприлично
Шикарно дым пускает к потолку
Потом дите качает самолично
Вторично думает служить в полку
И каждый счастлив боле или мене
И даже рад когда приходит гость
Хоть гость очами метит на пельмени
Лицом как масло а душой как кость
Но есть сердца которые безумно