И ночь, в которую я зачат,
С тем днем, в который я рожден,
Изглади, Господи! изглади
Из книги тайныя Своей,
Из лет, из круга годового! —
И в той ночи да не взойдут —
Утехи взоров — звезды неба
И миловидная луна!
С рассветом, свежестью богатым,
Заря! ты, в роскоши своей,
Не весели ее ни златом,
Ни пурпуром своих бровей![63]
Да будет ночь сия бесплодна,
Да будет вся она — болезнь!..
Пусть темен, сумрачен, как бездны,
Повиснет свод над ней беззвездный!..
Да ни единая жена,
В часы погибельной той ночи,
Страдальца в чреве не зачнет! —
Не будь у той ночи прохлады!..
Да заклянет тот день, ту ночь,
Кто для заклятий мощь имеет,
Кто, тайным словом, в дебрях змей,
И, по глухим лесам, зверей.
Иль, с брега, лютых крокодилов
Скликать и заклинать умеет,
Кому дана наука та,
Кто, в час свой, древнего кита
Таинственно преодолеет!..
Зачем тот день, зачем — с той ночью
Мне дали свет увидеть сей?
Зачем я не родился мертвым?
Зачем не умер я — родясь?!.
Почто ты на свои колени
Меня, о матерь! приняла?
Почто лелеяла, ласкала
Меня — младенца сберегала
И в детских играх и во сне?
Зачем молилась обо мне?!.
Почто меня питали перси?
Земли небывший населенец,
Зачем я в чреве не погиб,
Как недоношенный младенец?
Меня б закинуть, чтоб пропал
Я в пеленах, еще без смысла!
За то давно б уже я спал
Протяжным сном в глубоком лоне,
На общем сходбище — в земле!
Там все равны — рабы и князи:
Богач бок о бок с нищим лег;
Для всех один покой счастливый
Под хладным черепом земли!
Покинув троны, там легли
Цари, что в бранные тревоги
За славой гибнущей текли:
Вонзались в небо их чертоги
Из скал громадных на столпах;
Над прахом их — все стерлось в прах!..
И те, что золото холмили
И серебро в своих ларях,
Со мной бы рядом опочили...
Там нет насилий, чужд там страх;
Различья нет там земнородным;
Для узников — нет кандалов,
Нет кабалы там для рабов,
Никто не стонет от трудов...
Все — долгий отдых и свобода
У подземельного народа!
Прохладна за могилой сень!..
А здесь, а в сей палящей жизни,
В сей бездорожной темноте,
Мы только бродим, как слепые!..
Зачем ты светишь, Божий день?
Чтоб нам показывать, как люди
Томятся, плачут и грустят?
А я, — я мученик безвинный, —
Рыкаю громче гладных львов,
И, словно ток на дне кремнистом,
В моей груди кипит тоска; —
Полуистлевшему и пищу
Подаст — хлеб жизни чья рука?! —
Я воплем приправляю пищу,
Роняю слезы в питие!
Я трачу жизнь, теряю силу,
И сам себе свою могилу,
Тоскуя, вырыть бы я рад,
И гроб почел бы я за клад!..
Вот, други! вот мое бытье!
Он каменной налег горою
На перси мне, холодный страх:
Я весь им стиснут! Вот я вижу:
Чего боюсь... ко мне идет;
Чего содрогнусь... то надходит!
Горю и зябну... страшно!.. страшно!!!
Изныли кости от тоски!..
Но разве я роптал доселе,
Под тяжким натиском скорбей? —
Не сохранял ли я молчанья,
Когда, въедаясь, прогрызал
Мой недуг гибнущее тело,
И видел кости я свои?
Ведь, я как камень был, — доколе
Меня прожег Господний гнев!..»
ГЛАВА VI
«О, как бы, други, я желал,
Чтоб здесь, пред вашими глазами,
Спустилися весы судеб,
И чтоб на них мои все муки
Господь правдивый возложил!»
Так Иов грустный говорил
И продолжал с болезнью сердца:
«Тогда б увидели, что скорбь,
Моя болезнь, моя тоска,
Мои несносные мученья —
И вес приморского песка
Перетянули б... От того
В моих болезненных речах
Порой тоскливое волненье...
Увы, я чувствую: в меня
Впились, вонзились Божьи стрелы,
И душу из меня сосет
Их ядоносная отрава.
И ужасы — кругом меня,
Со всех сторон грозой пугают!..
Горю, томлюсь — покоя нет!
Кричу, зову — не отвечают;
Прошусь в могилу — не пускают;
Под зноем мук страдальцу нет
Ни сна, ни сладостной прохлады;
Мой сон наполнен страшных грез,
Глаза растаяли от слез,
И сердце, слыша грозы, млеет...
О горе, я живой — мертвец!
Я часто сам к себе с вопросом:
Живу ли я, иль не живу?
Я обеспамятел в несчастьи
И разум утопил в слезах. —
Мне опостылил свет и люди...
А я ведь так любил людей!!.
Все, все, чего страшился прежде,
Теперь увидел на себе!
Ведь я — не каменный, не медный...
Осел ревет ли на траве?
И бык мычит ли подле корма,
Когда присмотрен он и сыт?..
Что пища без приправной соли?!.
Мой хлеб постыл мне стал от боли,
Полынью стало питие!
Увы мне!.. Братья вероломны
Спешат от ложа моего —
Все врознь, как токи снеговые,
Как своевольные ручьи
Без русла. От снегов рожденны,
Те ненадежные ручьи
Бегут, теряясь в бездорожьи,
И первый яркий солнца луч
Их иссушает до поддонья.
И мнимой дорожа водой,
Вслед за скитальцами-ручьями,
Беспечно доверяя им,
В пустыни идут караваны
И погибают заблудясь...
Вот караван Феманский длинный,
Саввейцев шумный караван
По тем ручьям пошли в пустыню
И ужаснулись, зря обман
Своих предателей безводных...
И я хотел бы воду жизни
Из ваших вычерпнуть речей
И освежиться ими в жажде;
Но, вместо сладких токов водных,
Пред несчастливцем появились
Вы уж иссякнувшим ручьем!!
Так чем вам напоить страдальца,
Отверженного от людей?!.
Да! — я отверженец, бездомок,
Кому чужда уже земля...
Я брошен бурей, как обломок
В грозе морей от корабля...
Но разве у родства, у дружбы
Я требую себе даров,
Или наград моим утратам,
Иль избавления от бед,
Иль выкупа от супостата?..
А признаюсь: я б оценил
Одну слезу — слезу от сердца,
Когда б сюда, на грудь мою,
Ее участье обронило...
Но вкруг меня — один упрек!..
Скажите ж: как и что мне делать?..
Я стисну грусть и замолчу!
Без доказательств доказать
Хотите вы свою мне правду,
А голос скорби и тоски.
Как дым, пускаете на ветер!..
Друзья, богатые умом,
Меня в безумьи не вините!
Безумен я? — так обличите...
Я неразумен? — научите...
О, мудрена наука жизни!!
Но я готов вам уступить,
В чем уступить по правде можно!
Ваш долг помочь и просветить:
Но вы в речах своих так строги!..
Участья нужен мне елей!
Мои свежи еще так раны!
А вы с оружьем острых слов
На безоружного напали,
И, сети ставя сироте,
Подкоп под дом его ведете!
Хотите ль сердце смять мое
И, запугав, засыпать мразом
Последний жар моей души?..
Однако ж выслушайте, други!
Сверите все мои слова
И взвесьте их и рассудите:
Напрасно ль друг ваш вопиет,
Иль вопиет в нем чувство правды?..
А правда ведь еще моя!!»
ГЛАВА VII
«Что наша жизнь? — Тревожный сои,
Борьба и тяжкая работа!
Как раб, боящийся лозы,
Влача свой плуг под ярким зноем,
Все рвется, чтоб укрыться в тень;
Все смотрит, — скоро ль долгий день
Завечереет, скоро ль отдых: —
Так дни и месяцы текут
Моей многострадальной жизни!..
Все тело рушится мое:
То вдруг его облягут раны,
То заживут... И вдруг опять
Моя растрескается кожа
И, гноем накипев, болит...
Жизнь, смерть, день, ночь... все стало смутно.
Сомкну ли ночью я глаза
(Страдальцу ночь — долга, как вечность!), —
Я пробужусь и говорю:
Когда ж рассвет? — Ах, скоро ль утро?!
Приходит утро — я опять,
Вздыхая, вопию: где ж вечер?!
Мое все тело — струп и струп,
И я — седой, стенящий труп!!!
Как ссохлась, пригорела кожа!..
Увы, мои былые дни
Мелькнули, будто в зыбких красках:
Мелькает нить за челноком...
Промчалась жизнь скорей беседы
И стала мимолетным сном...
О горе! все невозвратимо:
Прошла пора моих надежд!..
Земных отрад, земного счастья
Уж не видать мне и в мечте!
Как облак дымчатый редеет
И исчезает в высоте:
Так я исчезну! — Бездна ада
Не выдает своих: увы!
Оттоль не выйдешь в дом родимый,
Ни вести к ближним не пошлешь! —
Уйду, — и без меня застынет
Мое и место на земле!!.
Итак, доколь еще язык мой
В устах вращается, друзья, —
Я буду, буду все, с тоскою,
Все беспрерывно изливать,
Всю ярость беспредельной скорби:
Скажу и выскажу векам,
И поздним донесу народам,
Что совершалось здесь со мной,
Как мучили меня в пустыне!..
Что — я?.. Речной ли крокодил,
Иль гневная пучина моря,
Что так плотиной обложен,
Так связан, заперт и стеснен?!
Когда прошу: дай мне отраду,
Дай видеть счастье хоть во сне, —
Далеко, дикою мечтою,
Ты сон мой отгоняешь прочь...
То окружен я пустотою,
То черная, в пустыне, ночь
Полна страшилищ: — вот их очи
Огнем неистовым горят,
Они в меня вонзают взоры;
То реки с клокотом шипят.
То с грохотом валятся горы —
Все на меня!!! — Я весь разбит.
Изломан, раздроблен, убит;